Он бросил дневник передо мной на постель, и я увидела отражение собственного лица в пасти золотого льва – металлической бляшки, под которой таким же золотым тиснением значились инициалы: «Д» и «Г».
Изучив пальцами швы на обложке, я перетащила дневник к себе на колени и послушно прошерстила его. Желтый сухой пергамент. Мужской почерк с резким наклоном. Кто-то вел этот дневник годами, аккуратно и систематически. Иногда между буквами почти не оставалось свободного пространства – что ни день, то новая запись. Неудивительно, что в тканевый корешок затесался грубый клей: кто-то дошил в дневник лишние страницы, чтобы он не кончался.
– Пятнадцатая страница, – подсказал Коул, беспокойно расхаживая по комнате взад-вперед. – Переверни. Там закладка.
Мне уже доводилось держать в руках охотничьи дневники прежде – такой же дневник вел и Дэниэль Гастингс, отец Коула, только живописных описаний там не было в таком избытке. С трудом отведя глаза от целого абзаца, посвященного четвертованию ведьм Канзаса, я посмотрела на указанную страницу и вдруг забыла, как дышать.
– У нас проблемы, Одри, – шепнул Коул, усаживаясь на подушки рядом.
Тело охватил болезненный жар, такой сильный, что того и гляди со страниц дневника потекут чернила. То, что было написано в дневнике, тоже стоило бы немедленно предать огню.
– Царица Девяти Начал, – начала я едва слышно. – Пустота и Цветок Жизни, что распускается только в пасмурные дни. Всегда женщина, но никогда мужчина. Первый лепесток был божественным – пресноводный Потоп, из которого родилась дочь океана Намму, что породила небо Ану и землю Ки, которые породили владыку Энлиля, людей и всех богов. Второй лепесток был сияющим – Звездопад, что породил ворожей, демонов имина-би, себитту, галла и удугу, а также четыре стороны света. Третий лепесток был железным – Затмение, что дало ворожеям восемь сокровищ Тиамат, а людям Копья и Мечи. Четвертый лепесток был невинным – Солнцестояние, что прогрело землю ворожей, но пролило кровь людей, дабы выпустить Черную Скверну. Пятый, шестой, седьмой, восьмой, девятый лепестки мне не видны. Они опадут, только если мы сбережем Цветок от изуверов в период его цветения, когда он уязвим больше всего. Если в момент опадания лепестков срезать Цветок, он сгинет, а вместе с ним и все привнесенное им, кроме Первых Начал. Ибо Другие Начала – реки Хаоса, а Хаос существует, пока могут опадать лепестки.
Я закончила, и во рту у меня пересохло. Страница закончилась. На одной ее стороне – древний шумерский, буквы которого больше напоминали живопись, представляя собой геометрические фигуры. На другой – перевод, старательный и, без сомнений, максимально передающий суть пророчества.
Нет, то было даже не пророчество… Напутствие? Чья-то летопись?
Сглотнув ужас, я посмотрела на Коула.
– Полагаю, Орден ищет Эхоидун, – озвучил он мои мысли. – Вот почему они похитили Зои. Вот почему так интересовались Шамплейн. Здесь написано, что если успеть убить новую реинкарнацию Эхоидун, то умрет вся магия на Земле…
– Но это бред! – воскликнула я, захлопывая дневник и отбрасывая его под подушку, будто это он был виновником всех наших бед. – Коул, вспомни, что я говорила тебе раньше. Магия вечна! Она регенерирует, восполняет саму себя, как стихия. Эхоидун – это чистое воплощение магии, но не ее источник. Охотники заблуждаются… Ее смерть ничего не изменит!
– Даже если ты и права, это их не остановит. – Коул вздохнул, растирая покрасневшие глаза. Долгое отсутствие сна явно сказывалось на нем. – Охотники, должно быть, поколениями верят в эту легенду… И если они узнают, где Эхоидун – где Морган, – они придут за ней.
– Не узнают, – решительно отрезала я. – Никто в здравом уме не подумает, что царица ведьм кроется в теле пятнадцатилетнего подростка. И это уже не говоря о том, что Орден вряд ли найдет Шамплейн. Дарий и Джефферсон могут подозревать что угодно, но остальные охотники – если они вообще есть – наверняка по-прежнему считают нас вымершими.
– То-то они удивятся, – хмыкнул безрадостно Коул, забирая дневник и пряча его обратно в тумбу, подальше с глаз. – В участке я постараюсь что-нибудь разузнать про тот бар «Железная дева». Хочу выяснить, кому он принадлежит и что за урод помогает охотникам отлавливать девушек. Явно ведь в курсе происходящего, небось охотники платят хорошо…
– Лучше сосредоточься на похитителе детей, – попросила я. – Из-за него я и не хотела выдергивать тебя в эту поездку. Ты и так слишком часто отвлекаешься на меня…
– Одри, не начинай. Мне казалось, я ясно дал понять, что не настроен обсуждать это сейчас.
– Но мы должны обсудить! – воскликнула я и незаметно скрестила пальцы, заставляя замок в двери повернуться в тот самый миг, как Коул дернул на себя бронзовую ручку. Та заледенела, не поддаваясь, и Коул бросил на меня свирепеющий взгляд. – Пожалуйста. Лучше бы ты кричал на меня, ей-богу! Эта игра в молчанку сводит меня с ума.
– Добро пожаловать в мой мир, – язвительно ответил Коул, сложив руки на груди. – Знаешь, как я чуть не сошел с ума, когда узнал, что ты в Ордене за сотни миль от меня?! Так что мне хорошо знакомо это чувство – сумасшествие. С тех пор как ты появилась в моей жизни, я с ним живу!
– Я Верховная ведьма, – всплеснула руками я, стараясь не повышать голос, чтобы разговор по душам не обернулся дракой. – Принимать сомнительные решения, а потом расплачиваться за них – моя работа! Как мне надо было поступить? Снова выдернуть тебя из участка и твоей собственной жизни, только чтобы… Что? Знать, что если умру я, то за компанию умрешь и ты?
– Да, Одри, – ответил Коул серьезно и шагнул к постели так резко, что я инстинктивно подалась назад и чуть не опрокинулась спиной на подушки. – Умрешь ты, умру и я. Раньше тебя или на день позже – мне не принципиально. Если до тебя до сих пор не дошло, то это, – он подвернул рукав свитера, обнажая чернильную метку – мой оживший кошмар и его величайшую гордость, – это значит, что ты и есть моя жизнь, черт побери! Сколько раз мне еще повторить это, чтобы я больше никогда не получал эсэмэски «Одри в заднице, SOS»?!
– Спасибо, – все, что мне удалось выдавить из себя. – Если бы не ты, меня бы здесь не было. Давно бы вообще нигде не было. Я люблю тебя, Коул.
– Я тоже люблю тебя, Одри, – ответил Коул вдруг, когда пауза неприлично затянулась, а я уже шепнула отпирающее заклятие, соглашаясь с его желанием уйти и не видеть меня больше никогда. – Но прекрати считать, будто ты лучше знаешь, что мне нужно. Перестань решать за нас обоих, или так начну делать я! Поверь, ты будешь не рада проснуться в наручниках, прикованная к батарее.
– Ну, вообще-то я ничего не имею против наручников. В прошлый раз мне понравилось, – не удержалась я, криво улыбнувшись, и щеки Коула покраснели так густо, будто это не он делил со мной одну постель уже второй год и испробовал все, что только можно найти на сайтах для взрослых.
Настойчивый стук в дверь вырвал меня из порочных мыслей, а нас обоих – из неразрешенного, но хотя бы сглаженного конфликта. Прокуренный голос Сэма звучал бодро и недовольно – он, как всегда, не церемонился:
– Эй, Одри! Мы тебя уже заждались. Ты проснулась или как? Пошевеливай задом!
Я встрепенулась и подорвалась с постели. Коул молча отошел в сторону, пропуская меня вперед.
Тихая молитва Осирису. Костная мука, делающая нашу поступь совсем беззвучной и мягкой, как лапки у Штруделя. За то время, пока меня не было, символов на полу прибавилось: вокруг знака-скарабея красной кирпичной стружкой были выведены те же самые сигилы, что украшали тело Диего в виде черных татуировок. Несколько клинков торчало из швов между половицами, а свечей насчиталось больше десятка: с дюжину в ногах Зои на круглом комоде и столько же в изголовье постели. Они капали воском на черное дерево и на подушки, согревая воздух неестественно синим пламенем. Такого же цвета у Диего стали и волосы: они светились в полумраке зашторенных окон, как океанский планктон. В комнате было невообразимо холодно, будто Диего призывал не Дуат, а северный ветер: он колыхал простыни, кусал щеки, несмотря на закрытые окна. Я тут же натянула рукава кофты на замерзшие пальцы.
