Подходящий по всем критериям объект нашли после длительных изысканий. Им стала высеченная в скале гробница Хафраанха.

Но перед тем как перейти к рассказу об исследовании, вернемся в начало XX века и посмотрим, как происходил «раздел» Гизы и что за этим последовало.

В 1902 году Гастон Масперо, на тот момент глава египетской Службы древностей, стремившийся упорядочить археологические раскопки в Египте, выступил с инициативой выделять иностранным миссиям территории для профессионального научного изучения и дальнейшей публикации результатов раскопок. Гизехский некрополь – один из самых желанных участков наряду с Долиной царей – разделили на три концессии: немецкую, американскую и итальянскую. Начальники экспедиций – Людвиг Борхардт (он представлял на переговорах Георга Штайндорфа), Джордж Райзнер и Эрнесто Скьяпарелли, собравшись в знаменитом отеле «Мена Хаус» по соседству с пирамидами, тянули жребий. В цилиндр Скьяпарелли поместили клочки бумаги с написанными на них названиями частей Гизы. Вынимала судьбоносные бумажки миссис Райзнер. В результате итальянцы получили доступ к пирамиде Хуфу (Хеопса), немцы – к пирамиде Хафра (Хефрена) и части Западного некрополя, а американцы – к пирамиде Менкаура (Микерина), Восточному некрополю и оставшейся территории Западного некрополя. Только центральная часть некрополя (к западу и к югу от сфинкса) и собственно Великий Сфинкс пока оставались вне зоны раскопок. Такой порядок работ должен был позволить исследовать огромное древнее кладбище как единое целое.

Американская экспедиция Гарвардского университета и Бостонского музея изящных искусств, возглавляемая Дж. Райзнером, приступила к раскопкам сразу – в 1902 году. Ученые исследовали гробницы-мастабы царских родственников и высших чиновников на Западном плато Гизы. Эта часть некрополя начала застраиваться одновременно с возведением пирамиды Хуфу. Сооружение гробниц происходило по единому плану, и весь кладбищенский комплекс продумывался заранее. В результате он представлял собой памятник с правильной планировкой: одинаковые по размеру и форме мастабы стояли на равном расстоянии друг от друга, разделяясь неким подобием улиц. В отдельных гробницах были похоронены дети царя Снофру, то есть сестры и братья Хуфу. Так, мастаба G 4140 принадлежала царевне Мерититес, а G 4240 – царевичу Снофрусенебу. На Западном плато похоронили также и детей Хуфу, например, гробница G 1225 принадлежала его дочери, царевне Нефертиабет.

Итальянская археологическая миссия во главе с Эрнесто Скьяпарелли, директором Туринского музея, только начала работы, но почти сразу сдала свой участок в Гизе, и он также достался американцам. Произошло это потому, что в 1904 году в Фивах, на участке итальянской концессии в Долине цариц, обнаружили гробницу Нефертари – жены Рамсеса II. Саму гробницу, вырубленную в скале, разграбили еще в древности, но ее стены были оформлены превосходно выполненными рельефами и росписями. Все силы итальянцы бросили на Фиванский некрополь, а от участка в Гизе отказались.

План Гизы с указанием места расположения зоны концессии Российской Западное археологической плато экспедиции Института востоковедения РАН

Немецкая экспедиция начала работы в своей части некрополя лишь в 1909 году. Уво Хёльшер, которому Людвиг Борхардт перепоручил раскопки в Гизе, выбрал для изучения пирамидный комплекс царя Хафра, состоящий из припирамидного (верхнего) и долинного (нижнего) храмов. Целью его исследований стали архитектурные особенности храмов и их художественное оформление. В 1910 году работы закончили. Пришедший на смену Хёльшеру новый глава немецкой экспедиции Герман Юнкер в 1912 году приступил к исследованию мастаб Западного плато, поделенного между ним и американцами. Работы были прерваны в 1914 году в связи с началом Первой мировой войны и возобновились лишь в 1925 году, продолжившись изучением мастаб Западного плато. Раскопки длились десять лет, до 1935 года. С тех пор немцы в Гизу не возвращались, а с началом Второй мировой войны вообще лишились концессии.

С 1920-х годов в Египте начался подъем национальной археологии. Появились археологи-египтяне, воспитанные иностранными специалистами. Местные ученые приступили к самостоятельным раскопкам, в том числе и в Гизе. Ярким представителем первого поколения египетских исследователей стал Селим Хассан, который с 1922 по 1938 год возглавлял экспедицию Каирского университета и египетской Службы древностей по изучению пирамиды Хуфу. В 1929 году он начал раскопки центральной части Гизы, где были выявлены небольшие мастабы и скальные гробницы чиновников и жрецов эпохи V–VI династий. Кроме того, он исследовал пирамиду царицы Хенткаус I и близлежащее поселение, включавшее жилища жрецов, занимавшихся отправлением поминальных культов в гизехских храмах и гробницах. Окончив раскопки Центрального плато в 1935 году, Хассан уже в следующем сезоне приступил к исследованию Сфинкса и прилегающей к нему территории, длившимся до 1938 года.

Случаются удивительные совпадения, свидетельствующие, что история развивается по спирали. За шестьдесят лет до начала нашей экспедиции, в совсем другую эпоху, в Гизе под руководством Дж. Райзнера уже работали русские. Это были двое эмигрантов, на которых держалась значительная часть документации американской экспедиции: иллюстратор Николай Мельников (Nicholas Melnikoff) и инженер Александр Флоров (Alexander Floroff, возможно, Флёров). Мы очень мало знаем как об их жизни до Гизы, так и о том, что случилось с ними после. Однако их вклад в изучение Восточного некрополя трудно переоценить.

Мельников и Флоров присоединились к экспедиции Райзнера в 1930-х годах (Флоров – с 1934 года) и работали в ней, вероятно, вплоть до смерти великого американского археолога в 1942 году.

Флоров создавал для раскопов системы опорных точек с помощью метода триангуляции, вычерчивал планы и архитектурные разрезы, сводил планы раскопанных объектов. Собственно, он отвечал за фиксацию архитектуры, проверял чертежи коллег и готовил комментарии по архитектурным вопросам для Райзнера. Именно Флоров подготовил генеральные планы Восточного и Западного некрополей, которыми и по сей день пользуются все исследователи Гизы, включая, конечно, и нас.

Мельников отбеливал чертежи соотечественника, рисовал керамику и находки, копировал рельефы и надписи, а в свободное время делал художественные наброски. Объем проделанной ими работы вызывает искреннее уважение: несколько сотен архитектурных чертежей, почти триста листов с рисунками находок и прорисовками рельефов. Долгие годы работы в Гизе в коллективе бостонской экспедиции позволили Мельникову и Флорову приобрести уникальный опыт. Увы, в те непростые времена он был потерян для отечественной египтологии.

Сегодня чертежи Флорова и рисунки Мельникова могут вызывать вопросы у архитекторов или эпиграфистов, но они выполнены в соответствии со стандартами египетской археологии того времени. Русские эмигранты застали завершение эпохи великих открытий в Нильской долине, навсегда став частью истории того героического времени. Американские фотографии сохранили их облик: добродушный, спокойный Флоров и почти всегда серьезный, худощавый и загорелый Мельников.

К сожалению, преемственности с той эпохой не получилось, и российской экспедиции в Гизе пришлось учиться на собственных ошибках. Но все же как-то приятно и уютно осознавать, что многие гробницы, раскопанные американцами за два поколения до нас и находящиеся сегодня на территории концессии ИВ РАН, впервые измеряли, чертили и описывали наши соотечественники.

О судьбе Мельникова после Гизы нам пока ничего не известно. Судя по всему, он остался в Египте. В общем склепе под русской часовней на кладбище греческого православного монастыря Святого Георгия в Старом Каире, где также упокоился русский египтолог Владимир Михайлович Викентьев, есть краткая надпись без дат и подробностей: «Мельников Н. Л.»[5]. Тот ли это Мельников?