– Не надо, ребята! Костюм помнете!
– Качать! Качать!
Мы тискали и мяли председателя минут двадцать. Наконец ветврач вырвался и умчался в кабинет. Загремел крючок.
– Спокойной ночи! Готовьте чемоданы! – послышалось из-за двери.
– Гип-гип – ура! – сказали мы страстным шепотом.
В эту ночь огэгэговцы не спали.
Даешь республику! Даешь нам столицу!
Мне абсолютно никакого дела не было до столицы, но общий подъем увлек и меня. Забылся я только под утро.
Пробуждение мое было ужасным. Сначала мне показалось, что в наш дом ворвались несколько тигров, они рычали и метались по комнате в поисках жертвы. Я в ужасе вскочил и увидел, что мечется и рычит Кобзиков. Он был страшен. Всклокоченные волосы, разъяренное вспотевшее лицо. Из предметов туалета на председателе ОГГ мотались только трусы.
– Что случилось? – спросил я. – Пожар?
– Пожар!.. (Не для печати.) Мумия гадкая!.. (Не для печати.) Убью гадину! Разорву на части! – ре вел белугой Кобзиков.
Я зачерпнул в кружку воды и подал председателю. Кобзиков жадно припал к ней. Слышно было, как стучали зубы о железо.
– Конец всему… конец, – сказал ветврач и всхлипнул. – Обманула, мумия, обвела вокруг пальца…
– Это ты меня обманул, пройдоха! – послышалось из сеней, и в комнату вошла дочь министра. – «Квартира», «машина», «триста рублей зарплаты». Схишник проклятый! Убить тебя мало! – Супруга председателя ОГГ всхлипнула. – Что с-с-о м-ной бу– у-д-е-е-т! – взвыла она дурным голосом. – М-а-а-м-а! Ми-лая м-м-а-м-а!
Конец всему… конец, – повторял Вацлав, всхлипывая.
Они сидели на моей кровати и плакали. Из дальнейшего я понял, что дочь министра была вовсе не дочь министра, а всего-навсего дочерью шофера.
В прошлом году она окончила агрономическую школу, не захотела ехать по направлению и стала искать себе жениха. И вот он появился, щедрый, с автомобилем и положением.
– Рок, – сказал я ветврачу. – Это все рок твой чокнутый!
Кобзиков вскочил и посмотрел на будильник.
– Они скоро придут, – пробормотал он. – Они убьют меня!
Я догадался, что он имел в виду грибов-городовиков.
– Да, – вздохнул я. – Тебе придется не сладко.
– Гена, друг, выручи, никогда не забуду! Задержи их, пока я соберусь. Надо мотать удочки.
– Не пущу! – вдруг вскрикнула «дочь министра» и ухватила ветврача за волосатую ногу. – Ты мне пока законный муж!
– Пусти, дура! – прошипел председатель ОГГ.
– Не пущу! Поигрался, а теперь не нужна? Не пущу!
– Ладно… ладно… поедем… вместе… потом раз беремся…
Пока они собирались, я сдерживал натиск нетерпеливых огэгэговцев. Они явились с чемоданами и узлами, едва рассвело. Все были готовы в дорогу.
– Молодые… пусть поспят, – уговаривал я грибов.
Наконец Вацлав позвал меня в комнату.
– Ну, прощай! – сказал он и ткнулся в мою щеку колючим подбородком. – Назначаю тебя председателем. Дарю бормашину и все прочее… Не падай духом… Мы еще себя покажем… Мы еще создадим общество в мировом масштабе!
– Я тебе покажу общество! – сказала «дочь министра».
– Ну, ну… потише!.. Люди за дверью!
– Куда же вы сейчас? – спросил я.
– Сам не знаю… Надо нам с женой сначала выяснить отношения… Ну, Гена… не падай духом… Держись меня – не пропадешь! Придет время – я тебя найду…
И он исчез навсегда.
О дальнейшем мне просто не хочется писать. Был, конечно, ужасный скандал. Огэгэговцы ругались, проклинали, умоляли, но что я мог сделать?
* * *
Мы остались одни в огромном пустом доме. Я, Тина и Егор Егорыч. Стояла непривычная, удручающая тишина. Особенно жутко было ночью. Старый дом, привыкший к людям, охал, стонал, жаловался на все голоса. Скрип двери раздавался пушечным выстрелом. Новые постояльцы как-то не приживались. Они ночевали день-два, но потом исчезали, подавленные стонущей тишиной. А может, на их психику действовал парадокс: почему вокруг нет ни одной свободной квартиры, а наш дом стоит пустой? Тут что-то не так, думал умудренный опытом жилец и спешил покинуть загадочное место.
Мы старательно избегали друг друга. Едва заслышав шаги Тины или Егорыча, я прятался в какую-нибудь пустую комнату. Они делали то же самое.
Эта жизнь смертельно мне надоела. Надо было куда-нибудь уезжать. Но что-то держало меня в этом негостеприимном городе. Вот уже много ночей я не слышу зова. Почему?
Однажды на улице я встретил Лилю. Она шла под руку с отцом. Величественный седой Дед Мороз и розовощекая Снегурочка. Она была красива в зимнем уборе…
– Извините, – сказал я с вдруг сильно за бившимся сердцем. – Лиля, можно тебя на минуточку?
Снегурочка гордо кивнула. Мы отошли в сторону.
– Лиля, прости меня, – сказал я, разглядывая пушистую пуговицу на ее пальто.
Снегурочка молчала.
– Я больше никогда не буду тебя обманывать. Давай удерем от всех куда-нибудь. Хочешь на Север? Там постоянно откапывают мамонтов. Представляешь, увидеть мамонта!
Из-за шпиля здания совнархоза просочился луч солнца, но сквозь туман пробиться не смог и повис в воздухе обломком сабли. Лицо Снегурочки было холодным. Она смотрела сквозь меня.
– Лиля… неужели из-за такой мелочи?
Настроение у меня было гнусное. Земля уходила из-под ног, и Лиля была сейчас единственной соломинкой, за которую я мог ухватиться. Так по крайней мере мне казалось в эту минуту.
Какой-то мальчишка подошел и, сунув палец в рот, уставился на меня.
– Единственное, что я не прощаю людям, – это ложь, – сказала Лиля. – Ложь – подлость.
Мальчишка вынул палец изо рта и ушел. Ему стало скучно.
– Лиля! Речь идет о нашей судьбе. Пойдем куда-нибудь, я тебе все расскажу… Это очень недолго, честное слово. Я не летчик и не фотограф. В этом году я окончил сельскохозяйственный вуз…
– Вот как?!
– Глупая, смешная история получилась…
– Хорошо… Прощаю тебя в первый и последний раз, – медленно сказала она. – Но я должна обо всем рассказать папе…
И в это время рядом послышался язвительный голос:
– Дорогой товарищ, а вы почему не на занятиях?
Я обернулся. Очкастый, лопоухий учитель математики Сергей Сергеевич Каталог стоял передо мной и держал под мышкой ядовито-желтую папку.
Я сделал вид, что эти слова относятся не ко мне.
– Должен сказать вам, дорогой товарищ, прямо при вашей жене, или кем там она вам приходится, вы несерьезно относитесь к такому важному предмету, как арифметика. Если вы не изменитесь, я вынужден буду ставить вопрос перед директором об оставлении вас на второй год в пятом классе.
– Заткнись! – прошипел я, но было поздно. На Лилином личике появилась брезгливая гримаса.
– Ты страшный человек! – в ужасе прошептала она.
Снегурочка стояла рядом со мной – маленькая, кругленькая, с розовым личиком, похожая на рассерженного воробья, и обличала меня. И я понял, что теперь спасенья нет. Что-то оборвалось во мне далеким криком…
Я побрел прочь, не оглядываясь.
Очнулся я возле школы. Ноги машинально привели меня сюда. Как раз звонил звонок. Не все ли равно, куда теперь идти? По крайней мере в школе люди…
Я поплелся в гардероб.
В классе было шумно. Все яростно спорили о какой-то нерешенной задаче.
– Наверно, Рыков решил, – сказал кто-то. Грянул хохот.
– Рыков, сколько будет дважды два? Я сел рядом с шофером Сенькиным.
– Содрать нет? – спросил тот, дыша на меня хлебом и луком. Спросил он так, для очистки совести.
– А что на сегодня задавали?
– Какие-то трехугольники. Попухли мы.
На парте лежала газета. Я стал читать ее, не понимая ни слова. В голове словно подвесили колокол. Бум… бум… бум…
– Дорогой товарищ! Зачем вы читаете газету на уроке математики? – проскрипел над ухом голос. Оказывается, уже начался урок. – Встаньте, когда с вами разговаривает учитель. Идите-ка к доске!
Я встал и, глядя в пол, чтобы не выдать ненависти, кипевшей во мне, пошел к доске.
– Дорогой товарищ, э-э-э, Рыков, – сказал Сергей Сергеевич с некоторой долей ехидства. – Что вы видите перед собой?
