Домой она шла, пытаясь осмыслить происшествие в доме на Баумановской. Колины слова о галстуке ее сильно взволновали. В трамвае она все гладила узел у шеи, в конце концов решив, что Коля возненавидел весь свет и пионерство из-за своей принципиальности в нежелании понять математику.

Ася крутила в пальцах ручку, никак не могла сосредоточиться на лекции, которую читала обожаемая ею Фанни Давидовна Вульф. Молодая, легкая, целеустремленная жена профессора Абрикосова чертила на доске мелом схемы выявления азотнокислого стрихнина из печени по способу Драгендорфа. Но ее ученые слова словно тонули в каком-то вакууме. Весь вчерашний вечер и сегодняшнее утро Ася, не переставая, думала только о несчастном, оклеветанном Михэли и его матери, ожидающей суда. Прочитав протоколы и акты по их делу, которые принес в четверг после лекций Кости старший следователь Леша Фролов, содержали такие неточности и пустоты, что без явных доказательств невиновности мальчика суд мог кончиться его осуждением. Плохо было и то, что неделей раньше Михэли стукнуло восемнадцать, а значит, он больше не был несовершеннолетним и наказание ему могли вынести самое суровое.

– Итак, – говорила тем временем преподавательница, стирая с доски изображения пробирок и колб с мерными делениями, – также можно произвести опыты на мышах, если нет под рукой необходимых реактивов. Надеюсь, никто из вас не боится мышей.

Фанни Давидовна была для Аси идеалом советской женщины. Будучи всего лишь на десять лет старше ее, уже заведовала патологоанатомическим отделением 5-й Советской клинической больницы, а с этого года вела часы по судебной медицине на кафедре паталогической анатомии 2-го МГУ. Рождение сына в июне нисколько не помешало ей вернуться к научной и преподавательской деятельности. Краткий курс судебной медицины в ее исполнении был настоящей поэзией, все слушали, затаив дыхание.

– Да их вывели поди всех! – крикнул кто-то из студентов. Другой бросил шутку про героя из самиздатной книжки, Ася не расслышала, но вся аудитория дружно загоготала. Фанни Давидовна дала студентам несколько минут излить веселье, а следом хлопнула в ладоши, и все послушно затихли.

– Ну достанет смеяться. Записываем следующую тему: «Отравление этиловым спиртом», – и повернулась к доске, чтобы написать мелом.

Ася встрепенулась! Ну конечно – проба крови на наличие алкоголя! Никто такой не проводил. И опять сникла, грустно уронив подбородок на ладонь. Пробу крови брали у потерпевшего, ничего у него не найдя. Михэли же провел в обмороке на улице всю ночь, а освидетельствование его проводили спустя сутки. И почему-то пробы брать не стали.

Фанни Давидовна рассказывала об острых смертельных отравлениях, о свойствах винного спирта, поведала историю про извозчиков, которые пили, не зная меры, краденный из бочки коньяк, что везли, и которых насилу вернули к жизни; про больного дипсоманией, который с оружием спасался в квартире соседа от воображаемого палача, все у него переколотив, и множество разных других интересных случаев.

Ася слушала с напряженным ожиданием, когда же Фанни Давидовна перейдет к каким-нибудь существенным вещам, например к количественному анализу, определению алкоголя в крови. И та не заставила себя ждать, по полочкам, досконально разложила опыты Греана, Никлу и Швейсенгеймера. Почти не дыша, Ася судорожно конспектировала, быстро-быстро перенося взгляд с доски к тетради, от тетради к лектору и обратно к тетради, боясь упустить какую-нибудь важную деталь. Ручка летала по тетрадным листам скорее, чем у стенографисток, пальцы стали горячими, Ася покраснела и искусала губы. Но теперь у нее в руках было настоящее оружие против злоумышленников, теперь-то она поставит обидчиков венгерского мальчика на место. Вот что значит наука, вот что происходит, когда вооружен знанием. Да здравствует Ленин, который заповедовал учиться, учиться и еще раз учиться, да здравствует Советский Союз и комсомол. Правда восторжествует!

Едва пара кончилась, Ася быстро сгребла тетради и книги в сумку и, накинув на плечи жакет, повернулась к подружке.

– Сегодня не смогу остаться на лабораторную работу, – проговорила она торопливо. – Скажешь Павлу Ивановичу, что у меня живот разболелся?

– Хорошо, – улыбнулась та. – Опять к своему ненаглядному профессору в ИСПЭ сбегаешь? Вон как губы горят!

– Он мне законный муж, а еще научный руководитель моей будущей дипломной, так что не делай такого лица, – хихикнула Ася, нагнувшись к ее уху. – А губы горят, потому что тут жарко.

– Жарко, как же! И как тебе удалось его заарканить, весь поток диву дается. Говорят, у него нет сердца.

– Неправда, Костик – душка, – Ася вдела руки в рукава жакета и стала застегиваться. – Он очень добрый.

Подруга скривилась, покраснев.

– Это все равно что Цербера назвать Мосечкой.

Ася опять хихикнула, но, не ответив, устремилась вниз меж партами и скамьями, расположенными, как в амфитеатре, невысокими уступами, уходящими от кафедры вверх.

Если бы она внимательней слушала преподавательницу и не улетала периодически в мыслях в будущее, где с торжеством разоблачала негодяя, то поняла бы, что даже у неалкоголиков этиловый спирт полностью выветривается из крови через пятнадцать часов. Но Ася очень хотела помочь Михэли избежать несправедливого суда и уже мчалась в Институт Сербского, чтобы добыть пару шприцов в патологоанатомической лаборатории.

Она собиралась взять кровь и у обвиненного мальчика, и у того, кто подал на него обвинительное заявление, запомнив его имя, фамилию и даже адрес, когда читала дело.

Муж был на вскрытии, и Ася, крадучись, пробралась в процедурную. Застав там старшую медсестру, замешкалась было, замерев на пороге.

Она совершенно не умела лгать. Такой уж ее воспитал отец Михаил, приглашенный покойной матерью домашним учителем в пору, когда Ася росла в провинциальном городе Череповецкой губернии. Но она знала, что, если сделать серьезное лицо (у Майки всегда выходило это особенно ловко), можно быть вполне убедительной.

Поздоровавшись с Ярусовой, Ася строго свела брови и заявила, что для проведения химического анализа подозреваемого и потерпевшего необходимы два прокипяченных шприца. Старшая медсестра не видела причины отказывать супруге своего начальника, тотчас выдав той две жестяные коробочки, однако попросив расписаться в журнале в их получении на руки.

– Прошу, уж верните, не разбейте, – ласково попросила Ярусова. – Медицинские инструменты выписать не так-то нынче просто. Комиссии из Наркомфина истерзали совсем.

– Верну, будьте покойны, в целости и сохранности, – ответила Ася и направилась из процедурной, сохраняя шаг бодрым и уверенным. Но, едва вышла в коридор, понеслась по нему, как девчонка, каблучки предательски громко отбивали оглушительную барабанную дробь, звук отскакивал от пустых стен и удваивался, утраивался и летел далеко в другие помещения. Она боялась встретить Костю, он наверняка спросит, зачем ей эти жестяные коробочки со шприцами. А ей хотелось успеть сделать важное дело самой, без его опеки и помощи.

Перво-наперво она отправилась к Михэли. И, получив от его матери горячие заверения в том, что мальчик никогда не пробовал ничего крепче кумыса, наполнила первый шприц кровью. Благодаря вечернему курсу сестринского дела, который прошла в прошлом году, Ася легко попадала в любую вену.

Бесстрашие ее чуть пошатнулось, когда она вновь вышла на Баумановскую. Был полдень, и ярко, совершенно не по-осеннему, а как-то по-майски, светило солнце – даже припекало. Ася почувствовала, как от волнения пылает спина под твидовым жакетом. Она отерла пот со лба и, сжав в пальцах жестяные коробочки со шприцами, подтянула к локтю сумочку и повернула к дому № 56/17, что возвышался на углу с Аптекарской длинной трехэтажной коробкой, построенной еще до Октября. Потерпевший проживал в квартире на первом этаже с матерью и отчимом – некий Кисель Никанор Валентинович двадцати двух лет от роду, студент Госинфизкульта.