В момент наивысшего напряжения нервной системы, когда ей казалось, что прямо сейчас вихрь эмоций попросту разорвёт её на части, оставляя лишь осколки от полноценной Китнисс Эвердин, перед глазами вспыхнуло воспоминание, о существовании которого в недрах своей памяти она даже не догадывалась.
Тогда в Двенадцатом правила зима, и им с Питом предстоял Тур победителей. Каким-то чудом им удалось вытащить на улицу их ментора — но больше всего Китнисс поразило открытие, которое её рациональная часть приняла за обман зрения, разновидность галлюцинации: в неярком зимнем свете солнца Хеймитч смотрел на них обоих абсолютно синими глазами.
При искусственном освещении синий кобальт кажется серым.
Как море на подаренной Финником картине.
Китнисс зашлась истерическим смехом, разрывающим лёгкие. У неё оставались последние сорок секунд, а голоса в голове призрачным хором скандировали одно: «Скажи, скажи, скажи!»
«Хеймитч Эбернети!» — мысленно выкрикнула Китнисс, почувствовав, что из неё будто выкачали весь воздух. Победа или смерть.
Таймер на руке замер.
В голове Китнисс Эвердин настала тишина.
Комментарий к Кобальтовая синь (соулмейты)
…И, наверное, ещё винить можно радужку Вуди Харрельсона. Кто-нибудь ещё замечал, что у его Хеймитча в фильмах (особенно заметно в первом, мне кажется) ярко-голубые глаза?)
И на этом я прощаюсь с вами до февраля (логично, да😁). Части, скорее всего, будут выходить реже, но будут, а новый месяц мы с вами начнём с чего-то более милого, обещаю))
Всем спасибо за поддержку, она невероятно мотивирует и вдохновляет💙
========== Новые роли (постканон, ОЖП, ER) ==========
Комментарий к Новые роли (постканон, ОЖП, ER)
Вот у всех есть такой постканон, а у нас подобного почти что и нет. Надо исправить)
Она законченная неудачница. Именно к такому выводу пришла Мэллори Эбернети, сидя на подоконнике в самой тихой части школы. Занятия у учеников давно закончились, и в безлюдной тишине, не рискуя быть кем-либо замеченной, она с чистой совестью могла позволить слезам капать на обложку чёртовой тетради по физике.
Мама в её годы самостоятельно обеспечивала всю свою семью и несла ответственность за жизнь своей сестры и матери, а папа стал победителем одних из самых тяжёлых Голодных игр. В свои пятнадцать Мэллори могла гордиться разве что тем, что сумела родиться в семье крайне известных во всём Панеме личностей, да оценкой «D»{?}[«Слабо», аналог нашей тройки.] за зачёт, поставленной исключительно из жалости.
Осознав это, она заплакала ещё сильнее, испытывая сильное желание разорвать злосчастную тетрадку на мелкие клочки. Останавливала лишь мысль, что тетрадь ей ещё может пригодиться, и потому Мэллори оставалось злиться (на противную физику, зачёт и в первую очередь на саму себя) и смахивать щиплющие глаза слёзы.
Возможно, ей стоило подумать, как бы поступили на её месте родители. Мэллори на секунду зависла и шмыгнула носом. Мама бы, наверное, всё разнесла и всех вынесла, папа… В принципе, папа сделал бы то же самое, разве что чуть дипломатичнее. По крайней мере, поначалу. Мэл же хватило только на жалкие попытки собрать воедино знания и рассказать хоть что-нибудь.
Как оказалось, этого было чрезвычайно мало даже для «C»{?}[«Удовлетворительно», чуть лучше, чем «D», но тоже тройка.], а от позорной «F»{?}[«Неудовлетворительно», двойка.] её спас только генофонд. «Исключительно из уважения к вашим родителям…» — пронеслась мерзкая фраза из совсем недавнего прошлого. Сейчас Мэллори очень хотелось что-нибудь разбить.
Откинув назад голову, она прислонилась к стеклу, которое своей прохладой приятно контрастировало с разгорячённой головой и кровью Мэллори. Возвращаться домой не хотелось — ровно настолько, насколько не хотелось разочаровывать родителей. Они оба были великими людьми — и им досталась такая непутёвая дочь.
Спустя ещё десять минут непрерывной рефлексии в голове Мэл лениво всколыхнулась мысль о беспокойстве родителей. Её учебное время закончилось уже полтора часа назад, а она до сих пор не соизволила дать знать о себе. Телефон был выключен, и дозвониться до неё не представлялось возможным.
Однако её благоразумный порыв наконец позвонить был прерван слишком знакомым голосом:
— Ну и что у нас случилось, принцесса?
Хеймитч Эбернети собственной персоной. Мэллори подняла заплаканные глаза, однако не смогла выговорить ни звука — голос словно временно решил уйти в отставку, так что у неё получилось только вновь жалобно всхлипнуть. Глядя на это, Хеймитч вздохнул, жестом приказав ей подвинуться. Для двоих места на подоконнике было маловато, но, только оказавшись в родных объятиях отца, Мэллори почувствовала, что её слёзы отступают. Спокойствие — вот что папа умел внушать одним своим появлением.
— Ф-физика, — односложно выдохнула Мэл, не найдя в себе сил на более подробные объяснения.
На задворках сознания она могла только гадать, в какой степени беспокойства пребывал папа, пока не нашёл её, и что испытывал сейчас. Мэллори знала, что за двадцать лет семейной жизни он так и не привык к маминым слезам, хоть и случались они крайне редко; а уж слёзы единственной и обожаемой дочери…
Однако первый план её реальности заполнил сам отец во плоти, ловко сумевший вытянуть отложенную Мэл тетрадь, при этом не прекращая проводить другой рукой по её голове. Ощущение тепла и заботы мастерски справлялось с отпугиванием мыслей о провальном зачёте.
— Тогда я предлагаю сжечь эту тетрадку и съесть большую порцию мороженого, — подал идею он, небрежно повертев возможную жертву их домашнего камина.
— Не надо сжигать! — поспешно отвергла вариант Мэллори — объясняться с учителем потом не хотелось, да и физика у них шла не последний год. И с сомнением уточнила уже про вторую часть предложения: — А эта большая порция поможет?
— Не знаю, — честно пожал плечами Хеймитч, — но по крайней мере у нас будет мороженое.
***
Они пошли гулять к озеру, расположенному примерно в миле от школы. Его команду к выходу из школы Мэл приняла без ярко выраженного энтузиазма, но чем ближе они подходили к своей цели, тем больше она оттаивала. Его дочь обладала тонко ощущающей все события натурой, к которой добавлялся иррациональный страх не соответствовать их с Китнисс ожиданиям.
Последнего Хеймитч понять не мог, как ни старался: ни он, ни Китнисс никогда не требовали от Мэллори достижения невероятных высот, ни в чём не упрекали. Вероятно, винить ему следовало учебники новейшей истории и их общество — оба этих фактора сходились в прославлении всех, кто был причастен к революции, и в особенности, конечно, Сойки-Пересмешницы.
Видимо, легендарная слава родителей — с которой Хеймитч и Китнисс, положа руку на сердце, не хотели иметь дела — исподволь, незаметно влияла на разум Мэл, заставляя соответствовать стандартам, которых на самом деле вовсе не существовало. А физика — это так, побочная неудача, послужившая катализатором к спуску копившихся эмоций.
Так, за рассуждениями про себя и периодическими разговорами с Мэллори вслух они дошли до озера. Это было не то озеро, куда Китнисс ходила в детстве со своим отцом, — оно появилось не так давно, в годы перестройки и расширения Дистрикта-12.
— Пап, смотри: там лебеди! — не сдержала восторженного вскрика обычно сдержанная Мэллори.
— Где? — переспросил Хеймитч, но буквально в тот же миг заметил птиц.
Лебеди в Двенадцатом не водились — несколько лет назад пара этих величественных птиц была специально привезена указом мэра. И вот сейчас вдалеке те самые лебеди мирно плавали в голубоватой воде, сопровождая выводок своих птенцов.
Завороженная видом лебедей и солнечными бликами на воде Мэллори подалась вперёд, желая хоть немного приблизиться к белоснежным пернатым. Сейчас она вряд ли бы вспомнила о ещё недавно преследовавших её переживаниях, и Хеймитч мысленно поздравил себя с небольшой победой: определённо, он вполне неплохо справлялся с ролью отца.
