- Может быть, она права? - спросил у огня Ригг.

- Может быть, - качнул головой Итернир, ответив пламени костра, - но все мы когда-нибудь умрем. Что с этим поделать?

- Но тогда, может быть, она права? - еще раз спросил Ригг, - и ничто не стоит наших сил?

Итернир молчал.

- Скажи, - просил Ригг, ему было грустно смотреть, как огонь гложет обугленные ветки, - может, не стоит идти вверх? Зачем?

- Зачем же все это? - продолжал он, так и не услышав ответа Итернира, - вернуться. Проводить маму... встретить свою старость? Почему же ты молчишь?.. Может быть, все зря?

- Нет, - тяжело качнул головой Итернир, - она не права...

Потом заснул и он, а Ригг все сидел у костра и глядел в огонь. И когда на границе света и тьмы выросла молчаливо-безразличная изможденная голодом и жаждой фигура Ланса, он не удивился, он слышал его гораздо раньше. И знал, что воин сознательно предупреждает. Просит разрешения подойти. Ригг только поднял от огня глаза и долгим взором погрузился в безразличие глаз ветерана. Они ничего не сказали друг другу. Ланс подошел и сел к огню, все так сжимая в руках копье.

А Ригг спокойно уснул. И на утро, в ответ на удивленный восклицание Итернира, обнаружившего рядом Ланса, Ригг ответил за него:

- Воин не может умереть во сне.

25,5

Огромный пустой зал. Высокие стрельчатые окна. В торцевой части зала невысокий помост. Играет прямо на досках помоста маленький мальчик. Играет новой игрушкой. Ползает по полу, тихо что-то себе бормочет под нос. Маленький плащик до пояса, густо-зеленого цвета спутывает движения.

Это интересная игрушка. Если смотреть снизу, то она - тоненькая лестница, длинная-длинная. А если смотреть сверху, то она - большие площадки соединенные тоненькой лестницей. На площадках растет трава, деревья. А еще если положить ладошку на площадку, то можно почувствовать, что она теплая. Маленькая забавная лесенка.

- Скажи, братик, - звонко зовет он человека, сидящего подле на краю помоста, - а зачем ты их делаешь?

Человек закутан до пят в плотный плащ, цвета ночи, густые волосы, спускающиеся до плеч, схвачены серебряным обручем такой же обруч, но гораздо тоньше красуется среди выбившихся прядей мальчика.

- Игрушки? - поднимает бровь человек, нежно и ласково.

- Ага, - кивает мальчик, - всякие эти забавные игрушки. Они зачем?

Человек задумчиво глядит перед собой.

- Братья говорят все это для смертных, а раз так, то - зря, звенит голос мальчика, - зачем? Скажи. Смертные они же все равно смертные. Ведь так? Только не говори непонятно!

- Я хочу, - тяжело отвечает в пустоту человек, - чтобы они поняли.

- Что? - перебирается мальчик к нему на колени, - что поняли?

- Хоть что-нибудь поняли, - грустно и тихо отвечает человек.

Мальчик затихает, устраиваясь поудобнее. Взор человека затуманен раздумьями.

- Ну, - стряхивает он тяжелую пелену, веселея, - как там Герка?

- Герка женится к четвертому дню, - вздыхает мальчик, - ему можно - он уже большой. Мы теперь постоянно на полигонах. Я сегодня играл в Синем мире, мы всегда там вместе, я нашел, что, если долго идти в Жарком мире к солнцу, то попадешь в Синий. Но он так и не пришел.

- Он смертен, - спокойно отвечает человек.

- Но почему я еще не вырос? - почти вскрикивает мальчик, сколько я еще буду маленьким?

- Долго... - пристально смотрит в глаза человек и на дне его темно-синих, почти черных глаз блестит радость, - еще долго но это хорошо. Очень хорошо, что ты взрослеешь дольше смертных и дольше своих братьев.

- Почему? - удивлением и обидой горят серо-зеленые глаза мальчика.

- Ты дольше будешь видеть... - отвечает человек и в зале снова становится пусто и одиноко.

Мальчик немного сидит, думает, наморщив лоб, вслушивается в пыльную тишину, потом взмахивает рукой и снова начинает играть. Один.

26

Земля осталась внизу в разрывах облаков. Облаков, ставших далекими. Сквозь белесую пелену была видна далекая земля. Она уже не просто отдалилась, она выгибалась краем горизонта вверх, словно огромная чаша. И все внизу стало совсем незначительным и нереальным. Лишь грязно-светлое пятно столицы еще можно было отыскать далеко внизу, остальные же селения растворились среди горошин лесов и полей.

Остались внизу и три дня, проведенные в диком лесу. Проведенные, чтобы они смогли идти дальше. Чтобы восстановить силы, отнятые иллюзией. Нога Итернира пошла на поправку. Ригг каждый день подолгу возился с ней, и к исходу третьего дня она уже подсохла и не так болела.

Перед встречей с богами все выстирали обветшавшую одежду и все, кроме принца и Крына побрились.

Они больше не ходили в призрачный сад, как бы не хотелось этого. Исцарапанные, в разодранной одежде, они прошли по лесу, оставляя клочья силы на черных колючках, но не вернулись в иллюзию.

Хуже всего было то, что они потеряли все снаряжение и запасы. И так и не нашли их потом, хотя и искали. Крын с Риггом, конечно умудрились сделать мешки для еды и воды из шкурок маленьких зверьков, что бил Ригг, но плащи и одежда были утеряны. И они с ужасом ожидали холода переходов между ступенями.

И тот не замедлил явиться. Не было ветра. И не было снега. Воздух был сухой и прозрачный. И от этого было еще хуже. Кожа моментально высохла и потрескалась. Корка на спекшихся губах то и дело надламывалась, и на языке чувствовалась кровь.

Во рту пересохло, и силы уходили с каждым выдохом. Тяжелее всего приходилось Итерниру, ковыляющему на одной ноге. Ступени становились все уже и круче, и он боялся, что костыль скользнет по гладкому камню Лестницы, и он рухнет вниз, увлекая за собой привязанных к нему спутников.

Шли медленно, стремительно уставая, а Лестница все сужалась.

Сначала занемели руки. Дыхание уже не могло растопить их холода. И было страшно, что это - навсегда. Что уже никогда пальцы не будут слушаться. Что они замерзнут здесь не в силах даже повернуть вниз.

Лучше всего держались Ригг и Ланс, чьи кожаные куртки пострадали меньше, чем ткань одежд остальных. Но и их уже доставал холод.

Воды не было в воздухе совсем. Даже изморозь не оседала на нежном пуху над верхней губой принца. На бровях.

Но они упорно шли. Чувствуя, как немеют и перестают слушаться ноги.

Болели глаза. От холода и от того, что вода уходила из организма. Оставив узкую щелку, они смотрели лишь себе под ноги, превозмогая боль от ослепительного сияния Лестницы.

Плыли круги перед глазами, затуманивая взор, и ноги шли уже сами по себе. Никто уже не задумывался о том, куда идут и зачем. Не думали даже о том, что нужно дойти.

Шли, потому, что не могли стоять. Потому, что дорога это жизнь. И дорога казалась вечностью.

Времени не было, как не было мыслей. Не было дня и ночи, как не было цели. Вечность теряла смысл. Расстояние теряло смысл. В этом мире не было смысла, он был в стороне от него. Мир не нуждался в смысле.

И цели.

Была Лестница, и по ней шли.

Тепло было наслаждением и пыткой. Они лежали, распластавшись на ломкой корке бурой земли, несущей тепло. И даже не могли потерять сознания, хотя не было сил видеть мир вокруг. И это длилось так долго, как они этого хотели.

Когда проснулись, солнце стояло уже высоко. Облака и ветер остались внизу и здесь небо было чистым, а воздух светел и прозрачен.

Кругом простиралась бурая, плоская как стол, покрытая истресканой коркой такыра равнина.

Ничего, кроме бурой земли и синего неба.

И Лестницы вниз за спиной.

- Нет, - мотнул головой Итернир, оглядевшись, - С меня хватит!

- Что с тобой? - удивленно повернулся к нему принц.

- Это что же, - ответил тот, - опять все снова? Идти неизвестно куда, потом опять вверх, и мерзнуть. Ради чего?

- Не серчай, - тихо попросил Ригг.

- Нет! - выкрикнул тот, распаляясь, - Ради чего все это? И когда закончится?! Сколько еще?!! - рвался крик в зенит, - зачем?