Первую зиму собирали немцы молодёжь на «снегоборьбу», расчищать дорогу. А дороги были широкие. Шура наравне со всеми ходила на снегоборьбу.

Как-то соседка Шуре говорит:

– Слушай, что ты будешь дороги чистить, ты же немецкий учила?

– Учила. Немного знаю.

– Ты иди, там немецкий госпиталь открывается, принимают на работу.

А Шуре даже обуть-одеть нечего. Вещи собирали всем посёлком, чтобы выглядеть по-человечески. Пошла устраиваться.

– Сколько лет тебе? – спрашивают немцы.

– Восемнадцать, – накидывает Шура два года.

– Немецкий язык знаешь?

– Три года учила, – смело преувеличивает она.

Взяли Шуру санитаркой в немецкий госпиталь, расположенный в здании медучилища, в трёх километрах от тёткиного дома. Поставили её сразу же полы мыть, а этаж огромный – хоть стой, хоть плачь, а мыть надо. Делала она там всё, что скажут.

Госпиталь был для больных с простреленными лёгкими. В лёгкое вставлялась резинка, рядом бутылка, и в бутылку из лёгких гной стекает по резинке. Эти бутылки они с девчонками каждый день ершами мыли. Судна из-под больных выносили, подтирали их, туалеты мыли. А начнётся бомбёжка, начинают больных на носилках в подвал прятать. Потом из подвала обратно. Тяжело было очень, какая сила в 16 лет? Ни минуты не сидели.

Кормили немцев в госпитале очень хорошо. Девчонки-санитарки еду к обеду готовили. Немцы сильно хлеб с маслом любили. И вот, стоит перед Шурой хлеб нарезанный, надо на каждый кусок 20 грамм масла намазать. Девчонки мажут, мажут, потом раз – и кусочек масла в рот, пока никто не видит. Колбасу режут, и чуть-чуть, да и возьмут тихонечко, пока никто не видит. Ох, если б увидели, оттаскали бы за волоса как следует! Девочки там очень послушные были. Часто им доставалось мазать хлеб маслом. Всегда строго наказывали им, чтобы очень осторожно с хлебом. (Теперь то я понимаю, почему бабушка так любила детишек маслом кормить. Положит кусочек масла в рот малышу – «масличко – ааа!» – вкусно то есть).

Немцы в госпитале относились к работникам хорошо, никого не обижали. Наоборот, старшая сестра, немка, принесёт булку хлеба, всем понемногу разделит. Их там много было, санитарок и всяких работяг, всем понемножку доставалось. Надо отметить, что работники наши были добросовестными, и не лезли не в свои дела.

Время к обеду – больные идут руки мыть, и за длинный стол, со стульями по обе стороны. Что больные не доедают – у девчонок котелочки стоят. Они в эти котелочки объедки собирают. Выносит Шура котелок с едой, мама уже стоит под воротами, ждёт. Отнесёт еду домой к тётке за три километра, прокипятит, и ребятишек покормит. Пока у тётки дом был нормальный, так и жили. Позже и её дом тоже сгорел.

Потом Шура жила с подружками на квартире. За работу немцы денег не платили, слава богу, хоть кормили и в квартиры селили. Осталась еда от больных – нальют тарелочку, сидишь, ешь. Выгонят кого-то из квартиры, тебя поселят. Потом бабуля одна взяла их, троих девчонок, жить к себе. Жили без никакой платы. (Какие платы!) Принесёшь ей кусок хлеба, она тебе десять раз спасибо скажет.

Работала Шура в госпитале года полтора, с 6 октября 1941, и до 1943, пока немцев не выгнали. Когда немцев выгоняли, девчонки попрятались, чтобы их вместе с немцами не угнали. А в 1943 наши пришли.

Шура сильно хотела, чтобы в армию её взяли, ей к тому времени уже исполнилось 18. Но её не взяли, потому что она у немцев работала. Тогда она пошла добровольцем в вольнонаёмную армию.

23 февраля 1943 года, Смоленск. Тогда её только-только взяли в вольнонаёмную воинскую часть, номер прикрепили. Раненько утром с подружкой шли они на работу. И тут, откуда ни возьмись, из подвалов перестрелка. Или там засада какая была, немцы, или русские, не понятно. Подружка шла по правую сторону, Шура по левую. И тут одна пуля пролетает Шуре сквозь обе ноги. Шура руками схватила одну ногу, артерию придержать, чтобы кровь не вытекла. Вторую ногу не чувствует. Ничего у неё не получилось, и она потеряла сознание. Неподалёку какой-то госпиталь был маленький. Видимо, услышали стрельбу. Прибегают, Шура уже без сознания. Шесть суток без сознания пролежала. Очнулась – всё не то, незнакомое, чужое. Где я…. Что я…. Расспрашивает, а никто ничего и не знает.

Навещали Шуру девчонки, еду приносили. На костылях долго она ходила. Март ещё весь ходила на костылях, месяца два точно. Крови потеряла очень много, и никто не мог понять, с чего она вдруг жить начала. Подколенная артерия перебита была, двенадцать сантиметров разрез. Но кости не задело.

А дальше стали немцев прогонять, шли вперёд, вперёд и вперёд. Из Вязьмы в Белоруссию, Минск, там недолго были, затем в Витебск. Что скажут, куда пошлют, то и делали. Нравилось Шуре там, идти всё равно было некуда. С мамой растерялись, а там коллектив был. Шура с теми же девочками, что у немцев работали, так и пошли дальше вместе. Сначала девчонок было восемь, две ушли, осталось шесть. И с ними они прошли до конца войны. Жили девочки на квартирах, а солдаты в частях.

Далее была Литва, Каунас. Чем занимались? Надо картошку чистить – пять человек, вперёд. Привезли обоз с остатками немецких пожиток – сидишь, сортируешь. Немцы отошли, наши заняли часть. От немцев остались обмундирование, вещи, боевые снаряды, это всё они и перебирали. В Каунасе недолго жили, перегнали в Кедайняй. Там какое-то время прожили. Оттуда их рабочий батальон снова перебросили в Каунас. Там девчонок взяли на кухню. Сортировали барахло, записывали и считали. Тут Шурина карьера пошла вгору, она уже работала счетоводом. Через год стала бухгалтером. (У меня даже документы есть! – говорит бабушка). Дошли до Кёнигсберга, там Шура перешла в морскую часть работать, где и работала до конца войны. Шура заведовала обмундированием, а её подружка продовольственной частью. Так они с ней, пока не разъехались, вместе и жили.

Не знали в войну ни Нового года, ни Пасхи, ни дней рождения. Не следили за календарем. Следили только за одним – как наши идут к Берлину. Как дерутся там. Ждали победы, очень ждали. Верили в неё. И этот день наступил.

– Какие чувства были, когда победили?

– Ооо, победа! Победа – это ликование!

Отправив записку маме, Алексей провёл на передовой все четыре года войны. На фронте был медработником, но в рабочем батальоне делал всё – спасал раненых, копал окопы, хоронил погибших… Ни разу не был ранен. На бархатной подушечке до сих пор хранятся его ордена и медали. Иногда он писал маме и сёстрам весточки-открытки. И иногда даже в стихах.

Здравствуй, Вера!

Этой открыткой шлю привет и хорошие пожелания, сообщаю о себе. Здоров. Жду ваших писем, которые перечитываю несколько раз. Здорова ли Маша? Успокаивай её.

10.12. Целую – брат Алексей

***

10.11.43

Несколько строк

-–

Распрощавшись с родимым порогом

Мы летим, мы плывём по морям

Мы идём по военным дорогам

Забывая писать матерям

-–

А они повторяют до смерти

Всем давно нам известный урок

Вы пришлите нам в скромном конверте

Неразборчивых несколько строк

-–

Мама смотрит печально с порога