Арина – девочка из совершенно обычной семьи. Мама умерла во время родов, принеся на свет чудесную малышку – Елену, младшую сестру. Отцу было некогда заниматься воспитанием дочерей, поэтому большую часть времени девочки были предоставлены сами себе. Большой деревянный, в два этажа дом скрывал в себе массу тайн и укромных мест, поэтому излюбленной игрой девочек были прятки. Это и стало крахом для всех.

После самоубийства отца Арина оказалась в детдоме, где ей пришлось отбросить всю нежность, хрупкость и ранимость своей натуры, став твердой и жесткой, словно гвоздь. Лишь врожденные прилежание и любовь к учебе позволили ей получить удовлетворительный результат и поступить в институт. Пособия от государства и стипендии не хватало, поэтому Арина взялась репетиторствовать.

Лишь по воле очередного «заказа» несчастная девушка оказалась в проклятом Доме, но сдаваться так просто она не собиралась. Недаром в детдоме за ней закрепилась присказка: «Аришка – даст на коврижки».

Верный слуга Управдома. Никто не знает, откуда он, что совершил и вовсе – был ли когда-либо человеком. Ходят слухи, что Управдом откопал его на самых нижних этажах Дома, куда не спускаются даже самые смелые обитатели. Также никто не знает, как выглядит лицо Венички, и что произойдет, если его увидеть. Веничка охраняет единственный выход из Дома – через окно второго этажа с выломанной решеткой. Ходят слухи, что эту лазейку Управдом оставил сам, в качестве издевки – ведь даже у грешников в аду есть надежда, иначе очень легко впасть в отчаяние и перестать страдать, а Управдому этого не нужно.

Единственная дочь Бориса и Надежды, Наташенька всегда винила во всех, происходящих с ней бедах исключительно саму себя. Добрый, светлый ребенок, родившийся не в той семье, она была растлена собственным отцом в возрасте семи лет. Вскоре после этого, отца посадили в тюрьму, но жизнь девочки лучше не стала. Мать зарабатывала копейки и нередко срывалась на дочери, оставляя на тонкой бледной коже следы от ремня и ожоги от плойки.

Первую попытку суицида девочка предприняла в десятилетнем возрасте – проглотила бритвенное лезвие. К счастью или к сожалению, ее удалось спасти. В следующий раз были таблетки. Методично, из раза в раз она пыталась себя уничтожить, ощущая вину и за содеянное, и за происходящее с ней. Вскоре с зоны откинулся отец и Наташенька вновь оказалась в круговороте жестоких изнасилований. Кто знает, может, очередная попытка суицида ей бы удалась, но в возрасте двенадцати лет Наташа вместе с семьей оказалась в Доме.

Обитель Порочных не позволяет забыть о собственных грехах – Дом наделил тело девочки чудовищной хрупкостью, будто в издевку над ее постоянными попытками покончить с собой. Наташенька приняла наказания и смирилась. Теперь, когда папа расплачивается ее холодной, фарфоровой плотью за самодельный спирт или пользует дочку сам, она даже не плачет. Лишь истово молится по ночам, чтобы Бог, если он есть, поскорее прибрал ее к себе. Но через стены Дома Бог ничего не слышал.

Слизнетаз – уродливое порождение с нижних этажей дома, где границы живого и неживого размываются, а жильцы становятся сами частью чудовищного механизма по переработке тел и душ. Возможно, когда-то это агрессивное, звероподобное нечто было человеком, никто уже не вспомнит. Кто-то считает, что давным-давно это существо было булимичкой, застрявшей в порочном круге пожирания пищи и ее последующего извержения. Управдом давным-давно забрал у него все, заменив саму его сущность склизкой, омерзительной массой.

Своего имени Солдафон был лишен через несколько дней после своего восемнадцатилетия. «Рядовой», «запах», «дух», «черпак», «сержант», «дембель» заменили ему имя и фамилию, подменяя друг друга.

Первая чеченская война перечеркнула и личность Солдафона, сделав из человека – инструмент, а из сердца – камень. Трудно сказать, когда это случилось. В тот ли момент, когда Солдафон участвовал в расстреле имамов, поддерживавших сепаратистов, или, когда присутствовал при пытках коренастого бородача, что грозился «перерезать глотки каждий рюсский свиня – женщин, старык и ребенок!»

Может, это было то хмурое утро снайперской дуэли с нохчами, засевшими на перевале, или теплая кизлярская ночь, когда Солдафон соскребал кишки боевиков с колес БТРа.

Но он никогда не забудет те проклятые сутки в кишлаке, когда Солдафон ворвался с десятком обезумевших, кровожадных парней в небольшое поселение, но обнаружили они там лишь женщин и детей. Была ли то жажда мести, акция устрашеня, или просто желание спустить пар – сложно сказать.

Так или иначе, когда солдатня уснула, обкурившись опиума и не выставив дозорных, произошла беда. Одна из женщин, что еще оставалась в живых, решила отомстить за надругательства и за смерть собственного ребенка. Еле передвигаясь, оставляя кровавый след, будто улитка, она смогла забраться в БТР, завести его и поджечь, после чего направила транспорт прямо на приземистое здание сельмага, где и дрыхли пьяные вояки. Среди них был и Солдафон.

Как он выбрался, он уже и не помнит. Его внешность навсегда изменилась до неузнаваемости, лицо смазалось, один глаз запекся, а левая рука пострадала настолько, что ее ампутировала на месте вовремя прибывшая санбригада.

После трех месяцев в военном госпитале, наполненных воем, зубовным скрежетом и плачем, Солдафон оказался на свободе. У него было достаточно времени, чтобы подумать о своих поступках. Даже квартиру, которую ему определил по инвалидности военный комиссариат, он хотел продать, чтобы отдать деньги на благотворительность, но почему-то это оказалось невозможно – пришлось въехать в квартиру самому. Так Солдафон оказался в Доме. Тот, словно сжалившись над беднягой, не стал подвергать его трансформации, оставив все, как есть.

История Торчка проста и скучна. Избалованный мальчик из богатой семьи, всю свою жизнь он посвящал удовольствиям, и, найдя его «абсолютный» источник, не смог остановиться. Когда родители начали замечать, что из дома пропадают деньги, драгоценности и техника, Торчок быстро оказался на улице. Скитаясь по притонам и подвалам, он быстро растерял сначала юность, потом самоуважение, а следом и человечность.

За дозу он готов был сделать, что угодно. Буквально. Поначалу этим пользовались зажиточные пожилые дядечки в клубах, но со временем даже внешность Торчка покинула его, оставив взамен уродливую личину. С добычей дозы все стало непросто. Тогда-то Торчок и пересел на дезоморфин, или, как его еще называют, «крокодил». Ноги он потерял еще через полгода. Но кроме дозы его все равно ничего не интересовало. Однажды, мучаясь от ломки в очередном притоне, Торчок принялся лазить по карманам спящих поблизости, в надежде найти хоть что-то. И ему повезло. В кармане совсем молодой девушки, что валялась на лежанке в наркоманском бреду, оказалось несколько таблеток.

Он закрыл ей рот рукой, чтобы та не подняла шум…и перестарался. Перекрыл доступ к кислороду слишком надолго. Его же товарищи, еще сохранившие остатки человеческой морали бросили беднягу на пустыре в поле, где Торчок и нашел свой новый Дом. Тот в качестве издевки оставил ему вместо пальцев вечное напоминание о собственных грехах.

Ханыга ничего в общем-то не сделал, чтобы оказаться в Доме. Обычный парень с района, он просто стал жертвой одной из самых распространенных зависимостей. Он заливал глаза, пока жизнь проходила мимо. Пока не умерли родители, пока не убежала жена, пока его не выгнали из квартиры. Все, чего он хотел, была выпивка, и его бесцельные шатания привели беднягу туда, где ему оказалось самое место. Медленное разложение и неутолимая жажда стали его проклятием, ведь где-то глубоко в душе он тоже осознавал, что все, произошедшее с ним – следствие его собственного бездействия и порочности.