– Давай его сюда, на стол. Сама там сядешь, на лавку.

– Теть Евдокия, да разве от будет на столе сидеть. У него вон зубы, как иглы, еле в корзину сунула, да мешком завязала.

– Давай, сказала. Корзину ставь.

Юлушка поставила корзину с Дураком на стол, сумку с подарками для Евдохи на табуретку у печки, села на лавку и замерла. Евдоха скинула с себя страшную, тяжёлую доху, поправила кофту на впалой груди, впрочем, украшенной старинными бусами в несколько ярусов, поддернула штаны и запустила ботами, дернув ногами по одной в сторону сеней. Сунула свои ступни-лыжи в меховые тапки, замучила рукава и сняла мешок с корзинки. Кот было зашипел, рванулся, но Евдоха подняла руки, как крылья, враз став похожей на хищную птицу, выкатила глаза и тоже зашипела. Бедный Дурак сначала съежился в комок, потом обмяк и упал на бок, вытянув три лапы, а четвертую, хромую, поджав под себя.

– Так-так. Нога заживёт, сейчас вправлю, замажу, да забинтую, через неделю снимешь, будет прыгать, как козёл. С глазом хуже. Поправить, конечно, можно, но ходить будешь ко мне два раза в день, первый раз завтра. Тут много чего надо, капать, промывать, мазать, все ещё наварить придётся. Как зовут животную?

– Дурак. Муж приказал так назвать.

Юлушке было стыдно, она покраснела, опустила голову, и Евдоха пожалела девку.

– Сами вы дураки. Чуда не видите, слепые все стали, хуже слепого Степки, что помер в том году. Кот никогда сам не приходит, он жизнь вашу править явился. Беду отвести, мир наладить, здоровье принести, спасти. Счастье он вам принёс, а они его – дурак… Непростой кот, кстати, ооочень непростой. Ты его береги, не вздумай прогнать. Не будь сама дурой. А своему передай, пусть на этого кота молится, да лучшим куском угощает. Знаю, что говорю.

Евдоха щёлкнула пальцами, Дурак пришёл в себя, изумленно посмотрел на забинтованную лапу, но недовольства не показал. Так и сидел тихо, ждал, пока Юлушка не завяжет корзину мешком. И даже не мякнул…

– Нет, я думал, что ты того, но чтоб так… Ты ему что, гипс поставила? Ещё и костыль купи, чтоб картина сложилась.

– Сереж, я его к Евдохе носила, она бесплатно все сделала, честно. Скоро заживёт, снимет, будет бегать. Она сказала, что он не просто так пришёл, нашу жизнь поправить хочет. Счастье принести

Сергей смотрел на Юлушку, как на умалишенную, потом спросил, помолчав минуту.

– Ты его как назвала?

– Как ты сказал. Дурак. Он не откликается, правда. Наверное, обидно ему…

– Обидно? У дуры дурак, что тут обидного? Ладно. Назовём его Лис. Вон он рыжий какой, аж оранжевый. Согласен, Дурак?

Котенок глянул на Сергея круглым глазом, да так, что аж искра жёлтая лупанула, как будто молнией ударило, и у Сергея даже мурашки по коже – дьявол, не кот. Потом, смешно подтягивая забинтованную лапу, подошёл к его ноге, сел прямо на тапку, муркнул и развалился, подставив мохнатое, кудрявое, почти красное пузо. Сергей хмыкнул, подвинул ногу, ещё раз посмотрел на жену и, накинув пуховик, вышел в сени. Юлушка подняла котёнка, посадила на половичок, постеленный на печке, вздохнула.

– Ну вот, Лис, теперь живи, пальцем не тронет. Он такой – сказал, значит все по его будет. Вот мы с тобой глаз полечим, совсем красавец будешь, ему понравится. Давай, спи.

К вечеру дом выхолодило, Юлушка сунулась, дров нет. А поднялась такая пурга, старики её называли "низовка" – зги не видно. Ветер поднимал слои выпавшего вчера лёгкого, летучего снега, закручивал их коромыслом, поднимал над землёй, сравнивая верх и низ, подливая мир густым белым молоком. Юлушка напялила телогрейку, валенки, пуховый платок, взяла санки и пошла через весь двор в дальний сарай-дровню, обновить запас.

Двор уже замело по уши, Юлушка, чертыхаясь, проваливаясь по колено в рыхлый, вкусно хрустящий от мороза снег, кое – как дотащила сани до сарая, напружинившись, с трудом открыла дубовую, перекосившуюся дверь, вползла внутрь и, дернув на себя первое попавшееся полено, вдруг с ужасом поняла, что поленница перекосилась и стала заваливаться вперёд, прямо на неё, ощерившись острыми, заледеневшими сучками. Юлушка отпрыгнула было назад, но нога попала в расщелину древних, провалившихся досок пола, неловко развернулась, хрустнула и острая боль саданула Юлушке в пах, сковала бедра и живот, и через минуту стала такой невыносимой, что Юлушка потеряла сознание.

Очнулась она от холода. Мороз пробрался внутрь к ослабевшему телу, сковал руки, сделал бессильными ноги и уже пробирался к горлу, чтобы окончательно сдавить. Юлушка подергала зажатой ногой и с ужасом поняла – это конец. Сергей по пятницам засиживался до утра с друзьями, пара – тройка бутылок, а то и больше, как пойдёт, иногда превращали их посиделки в долгое бдение до понедельника. И никто её здесь не найдёт. Никто даже не вспомнит, ведь благодаря непростому характеру мужа, она давно отвадила от их дома всех своих друзей…

От своего зачарованного сна Юлушка очнулась из-за яркого луча фонарика, бьющего ей прямо в глаза. Прямо над ней, уцепившись тремя здоровыми лапами за мерзлую, потрескавшуюся кору полена висел Дурак-Лис. А рядом стоял обалдевший окончательно муж, и глаза у него были такие, что Юлушке, несмотря на боль и холод, стало смешно.

– Представляешь, он у Мишки под окном выл так, что проснулась бабка столетняя на печи и начала крыть таким мaтoм, что задрынчали банки на полке. А когда я вышел, он с налёта башкой сунулся мне в валенок, потом развернулся и поскакал на трех ногах к нашему двору. Как он вылез, ума не приложу. Как сквозь стенку просочился.

Юлушка лежала под тёплым одеялом, слушала мужа. Давно ей не было так тепло и хорошо на душе. А Лис, свернувшись клубком на коврике, чуднО выставив вперёд перебинтованную лапу, тихонько урчал, включив внутри какой-то ласковый механизм.

Юлушка сегодня последний раз шла к Евдохе, глаз у котёнка ещё не открылся, но уже было видно -все будет в порядке. Да и на лапу он пока не наступал, но уже пробовал, касался пола, смешно подпрыгивая при этом. Мороз немного отпустило, вечерело, тихонько падал лёгкий, пушистый снег, Лис сидел за пазухой, завёрнутый в пуховый платок и мурчал, довольный. Он уже настолько привык к своей хозяйке, что корзина больше не требовалась, Юлушка думала иногда, что если его позвать, он и сам побежит за ней следом… Или это она пойдёт за ним, потому что ей стало казаться, что кот умнее ее. Так и шли и шли бы они в полном единении, у Юлушки так тепло было на душе, что внутри что-то таяло нежно – тихонечко брела бы со своим лисёнком и не возвращалась бы. Но приходилось спешить, муж должен был вернуться скоро, а не приготовленный к ужину стол, да ещё и отсутствие услужливой жены вызывало недовольство. Очень большое недовольство, Юлушка даже получила как-то оплеуху, когда задержалась – заболталась у Тоньки, подружки. Оплеуха была лёгкой, шуточной вроде, но что-то такое появилось в мужниных глазах, что с тех пор Юлушка опаздывать побаивалась. Вот и суетилась сейчас, быстро перебирала большеватыми, не по размеру валенками, хоть и прихрамывала не хуже кота, нога ещё болела.

Уже на повороте на пустынную Евдохину улицу, дорогу перегородила соседка, тетка Елизавета, толстая, противная, вредная баба, вечно заводящая свары, где бы она не появлялась.

– Оооой. Люди гляньте. Кота перепеленала, несёт на пузе. Стыдобища, бабы дитё так носят, а она котааа. Совсем молодежь с гизу съехала, черте чем занимаются.

Юлушка хотела было обойти Елизавету, но та встала, как стена, перегородив дорогу толстым туловом, бесцеремонно оттянула куртку у Юлушки на груди.

– Глянуть дай! Что там за чудо чудное ты носишь, люди говорят задрыга рыжая, да ещё и к Евдохе таскаешь. Дитё лучше бы завела, а то умом уж тронулась.

Елизавета потянула платок, но в эту секунду Лис молниеносно высунул голову и здоровой лапой саданул бабу по руке, она как раз сняла варежку для удобства. Острые когти прочертили красные дорожки на пухлых сосисках пальцев, кот зашипел не хуже змеи, Елизавета отскочила, поскользнулась на оледенелой тропинке, присыпанной рыхлым снегом и всей тушей, грохнулась в рыхлый, влажный сугроб.