Я так и не смогла понять людей. Их мотивы, мысли, заботу, которую завязывают тебе на шею и говорят при этом о любви. Как я могу продолжать писать о том, что уже меня не касается. Все мое детство можно описать только в одном слове – безисходность. Но от этого стало ли оно значить больше, чем книги про голод, войну, жертвы и унижения? Или значимость моих слов вдруг возрастет? Так было не с каждым, но со многими, не каждый видел войну, но все знаю, что это.
Вспомнить непонимание, разочарование и быть в таком ступоре, что возможность сказать, кажется ужасно глупой не уместной и ком в горле нарастает с каждой такой мыслью все сильнее. Вплетается в горло плющом и нет возможности сказать о своих чувствах. О чем бы то ни было человеку, который все равно не услышит.
Думается мне это трудно, вот так вдруг не с того не с сего вырвать плющ из своих ушей. Я могу это понять. А люди, которые не слышат, это понимают? Я знаю про свой плющ, а они про свой?
И чем тогда моя история поможет?
Что такого не знаю про себя, что, написав, я пойму лучше?
Важность этого занятия – когда тебя слышат. А все еще не говорю.
Все еще – звучит как надежда, как я однажды встану, проснусь, и колдовство пройдет, меня спасут. Слишком долго я верила в сказки.
Ты сдаешься или начинаешь жить?
Что значит жить?
Сдалась даже не живя. Такое в книгах не прочтешь. Все так или иначе пытаются.
Есть те, кому хуже, чем мне. Жизнь наделила меня сравнением.
Жизнь наделила тебя голосом, а ты, не попробовав – отказалась. Это не сравнение, а выбор.
Я не могу, это невозможно.
Невозможно так же как отрастить новые ноги? Или так же невозможно как полететь на луну? Почему ты сравниваешь те вещи, которые нельзя сравнивать? Одного человека и другого. Кто-то молчит ради своей семьи при расстреле, а ты молчишь, убивая других и себя. Что ты знаешь о том, как люди сдаются? О жизни из книг про героев и принцесс? Лучше тогда сравни себя с газетными статьями, что пишут там?
Помнишь, как дети убили свою мать, а потом разрубив ее топором, носили в кастрюле на мусорку. Давай, сравни и это.
Ты слишком много читала. Испытания. Преодоление. Смирение. Боль. Вера.
Любовь. Красота.
Я молчу потому, что мне, нечего сказать. А не потому что меня никто не слышит.
Да?
Я не могу разобраться, что важно, а что нет. Насколько важно обижать, говорить правду, говорить о своих чувствах? Что важнее? Что выбрать из того, что у меня крутиться в голове. А там крутится иногда одно и тоже. И разве это важно? Когда в комнате столько цветов, какой выбрать? Как рассказать о том малиновом цвете, который обволакивает меня или о сером, который жесткостью и холодностью оберегает. Важно, быть может, почему комната становится меньше или идет снег? Говорить о том, что мне больно, когда смотрю на свет, или больно находиться в ограничениях тела, которому я говорю – сядь, а оно не садиться и мне приходиться уговаривать его. Вместо этого может лучше слушать про любовь? Или чувствовать тепло солнца через светлый отпечаток на ковре?
Важность смены погоды, о которой ты узнаешь только утром. Пыльному ветру, который непременно приносит дождь.
Говорить. Это дар понимания происходящего или затуманенный ум?
В детстве мама не ждала от меня ответов, а я не могла сопротивляться, как многие герои. И вот я выросла и что мне осталось кроме плюща, тумана, безысходности?
Я ничего не знаю о важности, о силе, о любви и правильном выборе.
Я слышала унижения, страх и не слышала ничего, что бы мне захотелось сказать о том, что я чувствую на самом деле, кроме жалости. Жалости к своим родителям. К себе.
Я теперь не могу думать без дергания ноги, меня это успокаивает и навевает мысли, кто виноват и ищу ли я виновных? Что я могу найти в мире, где все уже решено, о чем я могу рассказать, что бы никто не знал.
Не могу больше писать. Не буду.
Я буду смотреть на облака, пока мне не надоест. Они бегут от одного края оконной рамы до другой. Небо снизу белее. Одно исчезает, другое появляется. Сегодня ветрено. Провода качаются, сегодня на них не сидит ни одной птицы. Небесные ноты природы летают где-то за гранью моего окна. А мне бы услышать любую музыку кроме ворон.
Только отвлекусь, а облака уже другие. Никакой формы, только переворот в стае капилляров с тяжестью больше, чем у кита.
Сколько время прошло?
Даже десяти минут не прошло. Ненадолго же тебя хватило.
Все было не так. С одной стороны, это было легче, но поняла я это все не так. Если бы дело было в других людях, я бы разговаривала с собой или с теми, кто мне нравился. А то, что я делаю не честно по отношению к себе.
Я слишком много витаю в облаках, как говорила мама, не замечаю ничего, ее не слышала, а теперь вдруг виновата она?
Никто не виноват.
Кто-то должен быть виноват.
Не знала ты другой жизни. От родителей не получила, что ожидала. И что теперь? Как это относится к той жизни.
Как я отношусь к тому ребенку, у которого не было выбора? Или так просто когда-то решила?
Я не хочу разговаривать с людьми, ходить гулять, хоть на работу, в толпу к неизвестным людям.
Тебя и никто не просит об этом.
Я хочу просто жить.
Так научись жить так как ты хочешь”
Леся сидела за письменным столом, над белыми листами, в руке застыла ручка, одеревенело от мыслей тело. Поглотив жизнь снаружи и запрятав сражения внутри, взор был направлен куда-то очень далеко.
“Он ушел. Ничего не сказал. Что он должен был сказать тебе?
Хоть что-нибудь. Не хочу это вспоминать. Мама сказала хоть что-то, но легче от этого не стало. Мы должны были пойти гулять, и это все что я помню. И больше ничего и из тех дней, которые теперь не отделялись прогулками. Это был один день моего ожидания. Каждый шаг на лестничной клетке, я думала, что это он идет с работы. Один долгий день, превращающий в непонимание. Я перестала ждать. И день превратился в другой.
Мама ничего не сказала, не объяснила, я надумала. Я не хочу вспоминать эти дни. Ни предыдущие, никакие.
Вся моя жизнь захлопнулась с этой дверью, с жизнью, что у меня могла быть. Исчезла где-то там, и сколько бы я не искала ее, она никогда не вернется. Время. Ушло.
Ушло вместе с ним. Что я могу еще? Может я лучше напишу, как живу сейчас? Что я поняла теперь. Я не хочу даже в воспоминаниях возвращаться в этот коридор. В то потерянное время, где я потерялась окончательно.
Мама и без того следила за каждым моим шагом, вытирала, одевала, приказывала, не спрашивала, без папы стало еще больше ее, и все меньше становилось меня.
Заботу вешают на шею, и тянут, тянут изо всех сил, навешивают не спрашивая, заботятся.
Как я могла не замечать, и позволять себе не жить? Как я могу теперь заставить себя открыть ту захлопнувшуюся дверь? Отпустить драмму, она должна развиваться.
Позже давай.
Ты все равно не уснешь теперь.
Сегодня я тоже не спала.
Сейчас все иначе, я понимаю, а тогда это было так глупо. Ты переживаешь из-за того, что не могла чего-то знать? Или ты просто переживаешь из-за всего. Сосредоточься. Он ушел.
Мама начала меня душить заботой еще больше.
Сосредоточься.
Я не хочу.
Тебе придется побежать за ним, хотя бы сейчас, чтобы не жить во лжи”
Первый день, который тянулся месяц, назывался: ожидание. Аня нервно подбегала к телефону, но плечи ее опускались, когда она слышала из телефонной трубки голос мамы или подруги. В какой-то день при дребезжащем звонке она нервно побежала к двери, пришла телеграмма. Прочитав ее, она сказала, что через час они пойдут гулять. Она успокоилась.
Аня одела дочку, с особым старанием застегнув все пуговицы на кофте. Взяла за плечи и немного отодвинувшись, посмотрела с ног до головы все ли в порядке. А потом придвинув, обняла дочку. Поверх ее рук, как обнимают вещь, которая не может ответить взаимностью.
