Она осмотрела кухню, пытаясь догадаться, что готовит мама. Разноцветные буквы были похожи на те, что были и на кубиках. Было жарко от плиты, а красные завязки фартука помяли халат. Мама начала монотонно что-то резать.

“Раз. Раз. Раз. Раз. Раз”

Девочка начала вырываться из стульчика, стонать, трепыхаться.

“Раз. Раз. Раз”

– Что такое? – не прерываясь спросила мама, – Сиди книжку смотри, что не так?

“Закрыть уши. Надо. Давай закроем. Закрыла. Не помогло.”

Звук прекратился.

Мама освободила Лесю и поставила на пол.

“К себе. Надо идти. Дверь открой. Не могу. Открой дверь. Не могу.”

– Тебе дверь открыть?

“Открыть”

– Леся, тебе открыть дверь?

Девочка подошла еще ближе к двери.

– Ладно, иди.

“Открыть дверь. К себе. Скорее. Давай” – девочка побежала к себе в комнату, автоматически прикрыла за собой дверь. И села в углу за ней.

“Тихо”

Она положила голову на колени.

– Что ты делаешь? – взволнованно и медленно произнес знакомый голос, – Леся! Пойдем есть! Ты так давно сидишь? Что случилось? Ты ударилась? – мама взяла ее на руки и понесла на кухню, – Никогда не слышишь, как я тебя зову.

Папа уже ел золотистый суп, сверху Леся посмотрела на то, что не могла видеть со своего стульчика и опять оказалась в нем.

Стол стоял на проходе: напротив двери, окна, посередине у стены. У каждого была своя сторона стола и со своего места Леся видела только папину макушку.

Сзади гудел холодильник, иногда он заполнял всю кухню этим гулом, и Леся не могла слышать, о чем говорят родители, не могла сдвинутся под тяжестью этого звука. И мама в такие моменты начинала её кормить, говоря что-то. А девочка просто замирала в ожидании, когда холодильник умолкнет. А потом оставалось успеть доесть, пока он не щелкнет и не начнет опять уплотнять пространство вязкостью.

Дни заканчивались ужином и с разными вариантами подготовки ко сну: глажением белья, мытьем, тишиной и темнотой комнаты с нечеткими тенями деревьев. Чтение сказок на ночь от мамы или радио из кухни вещало детские программы.

Мама постоянно была чем-то занята, Леся бывало ходила по квартире туда-сюда, не зная чем заняться. И останавливалась на интересе, что делает мама. Как она гладит белье, какой запах наполняет комнату. Раскладывание и складывание папиных рубашек на столе в ровную стопку.

Переворачивает и теперь другую сторону прогладит. Это было простыми движениями, отлаженными и девочка представляла, как она будет с такой же легкостью гладить вещи, когда вырастет.

Интерес, вещь занимательная, но от него быстро устаешь.

И Леся возвращалась в свою комнату. Пластмассовая лиса все так же стояла на тумбочке, гладкая, жесткая, с прищуром; она смотрела и ждала, когда с ней поиграют. Резиновые мишки, заяц, ежик – были уже немного протершиеся. С ними она играла чаще, а беря в руки зайца вспоминала, как кусала ему уши, когда была совсем маленькая.

Их было приятно сжимать в руке, а набирая воздух, выдавливать щекотавшим порывом себе на лицо или ладонь.

Кукла в голубом платье сидела рядом с лисой, а с другой стороны неподвижно сидел бурый мишка. Он был ватный, очень тяжелый и мама запрещала его брать с тумбы, говоря, что – у него могут оторваться руки или ноги. Еще рассказывала, как играла с ним в своем детстве, так же боясь ему оторвать что-то.

Самым любимым занятием, которое не надоедало и не обладало формой, создавалось ей самой. Лабиринты, самые длинные дороги, много маленьких гусениц. Сидеть внутри каменной стены или собирать одуванчики. Что угодно можно было сделать из спичек и вообразить.

Мама очень долго не могла смириться со странными, опасными играми. Прятала спички. Но через какое-то время находила дочку опять за этим занятием.

Долго думая, она решила, что Леся хоть чем-то занята и не мешается под ногами; отодрала фосфорную терку от пару спичечных коробков и отдала их со словами – это твои, другие не трогай.

Как-то папа увидел, как она раскладывает что-то на полу, тоже лег, и начал собирать из той же кучки, что и дочка – основание башни.

Лесю очень заинтересовала идея делать не только плоские дома.

После этого открытия она пару раз приходила к папе в гостиную со спичками и протягивала ему.

– Что такое? Ты хочешь, чтобы я еще показал? Не запомнила? Ну, давай, неси еще. Этого мало.

Прибежавшая с горстью спичек, она стояла и смотрела как на подлокотнике дивана, ряд за рядом папа возводил башню.

– Теперь запомнила? Попробуй дальше проложить, – папа взял ее на колени и дал в руку спичку, – Вот эту клади сюда, напротив следующую. А эти по двум другим сторонам. Сначала две. На них еще две.

– Чему ты учишь ребенка, это же спички!

– Мы строим, а не поджог устраивает. Это же пальчики развивает. Да?

Леся положила следующую спичку, немного пошатнув невысокую конструкцию. Она посмотрела на папу, злиться он или нет. Но он разговаривал с мамой. Пытаясь исправить все как было, спички слетели совсем.

– Поняла, как строить? – не замечая развалины спросил папа. Леся рядом начала строить сначала, – Сначала две напротив, а потом две сверху. Да, ну вот, теперь сможешь построить высокую башню. Не сразу, но построишь.

Юрий работал на камвольной фабрике допоздна, приходя домой, когда дочка уже спала. После того как мама укладывала Лесю и закрывала дверь, к ней больше не заходили, думая, что она спит. А девочка слышала из коридора очередные оправдания папы почему на этот раз он опоздал. И на следующий день он приходил к ужину. А через пару дней опять застревал на работе.

Праздники проходили шумнее и быстрее, чем выходные. Не так часто, но все же они запоминались. Папа выдвигал из угла большой обеденный стол, ставя его рядом с диваном, приносил стулья. Передвигал мамино кресло в освободившийся угол.

Мама стелила скатерть.

“Они скоро придут. Надо убрать спички”

Приходили взрослые, садились за столом и, кажется, что никто не вставал из него. Мама как всегда суетилась, но со стороны это выглядело уместно.

Леся прижималась щекой к двери гостиной, немного выглядывая одним глазом, так, чтобы ее не было видно. Приходили всегда одни и те же люди, и двое детей, мальчики. Их отправляли сразу в детскую к Лесе. Негласно и понятно – оттуда выходить было нельзя детям. Белокурые мальчишки старались как могли, найти и заинтересоваться чем-то из Лесиных игрушек. Но просто доставали все до чего могли дотянутся. Тот что по меньше следил и повторял все за братом. Так что приходилось следить только за одним.

В первые праздники, которые Леся могла отчетливо помнить, были нервными для нее. И после них она лежала с температурой. С воспоминаниями как ее вещи раскидывали.

Основные сокровища, с которыми она играла не интересовали мальчишек.

И пристально следив за ними какое-то время, девочка успокоилась на сколько могла.

Отходя дальше и как будто за ними наблюдает вовсе не она.

Комната уменьшалась, звуки отходили на второй план, ее поглощал полумрак коридора. А отсюда уже все казалось не таким важным.

Мама вышла, вбежала на кухню за чем то, что могло срочно понадобится. Леся испугалась, но не шелохнулась, следив теперь, когда мама пойдет обратно.

“Не заметила”

И тогда она переместилась к косяку двери и начала наблюдать за взрослыми.

“Такой шум, как в автобусе на остановке. Едят и едят. О чем они говорят? Вот так все вместе? Я не понимаю о чем они говорят”

Так иногда поймает мысль, и она тянется, раскручивается, а потом обрываясь начинается с начала.

“О чем они говорят? А вон она руками машет. Чего так машет? Платье у нее страшное такое. А почему? Она сливается с ним? А машет так, как будто выделяется. А всем смешно. Но мужу ее не смешно. Она не видит? А другие что? Едят. Тоже кушать хочется. Там морковка. Но надо ждать. Мальчишки скоро не выдержат и тоже есть захотят. А что они там? Кто? Мальчишки? Они нашли сокровища? Мои сокровища? Да. Надо посмотреть. Ну, так иди посмотри. А они? Они едят. А мальчишки? Я иду. Иди. Все в порядке. Они еще не влезли туда. Мама завтра уберет все. И все. Уберет же? А если не уберет? Уберет. Поиграй с ними. Что они там делают. Не хочу. Или хочу? Что они там делают? Нет, не хочу с ними быть. Мама все уберет. Морковку бы.”