– Ну…, – соседка сделала паузу, – конечно, понимаю. Только жалко. Мне кажется, вы с этими людьми могли бы очень многое дать друг другу. Вы чем-то очень сильно похожи. Это заметила не только я. Вон и Любош кивает. Ну, ладно. Новая книга. Это на самом деле стоит того, чтобы себя в чем-то ограничить. Я сама позвоню брату. Не бери в голову. Тебе на самом деле сейчас не до этого…

Карел услышал в трубке двойной сигнал. Это был отбой звонка Анежки и, одновременно, сообщение о том, что во время разговора ему звонил Войтех.

В последнее время они с сыном общались мало и старший Брукнер, на душе у которого в настоящий момент творилось что-то непонятное, усилием воли отодвинул все свои мысли в сторону и тут же набрал дорогой сердцу номер.

– О, наконец-то, – вместо приветствия пропел в трубку Войтех. – Ты плотно засел в телефоне.

– Анежка осаждает, – отмахнулся отец, – ты же ее знаешь. Трещит, как… Они, видишь ли, были в гостях и теперь ей кажется, что весь мир должен пережить вместе с ней эмоции, которых она там набралась.

– Ты собираешься к ним?

– Нет, – вспоминая разговор с соседкой, тяжко вздохнул Карел, – кое-как отбился.

– Но ты ведь в Хлистовице?

– Да.

– Я утром приеду к тебе.

– Что-то случилось?

Войтех чуть слышно рассмеялся:

– Если бы ты сегодня не сбежал из города, – с укором ответил он, – то вечером узнал бы, что на завтра у твоего внука Матуса назначено прослушивание в школе «Music Villa». Бабушка, между прочим, уже поздравила внука с поступлением, хотя Итка и я настроены более осторожно. Сегодня к ним в школу приезжал преподаватель по саксофону из «Music Villa», Георгий и, послушав Матуса, тут же подошел к нам с предложением. Ездить туда, конечно, далековато, но «Music Villa» это школа новой формации, очень престижная. Если сын завтра проявит себя, думаю, мы пойдем на эти расходы.

Карел растерянно огладил колючий подбородок:

– «Music Villa», – задумчиво произнес он, – мне кажется, это где-то на Сейдлерова?

– Точно.

– Ты хочешь, чтобы я поехал с вами?

– Ну, – неопределенно хмыкнул в трубку Войтех, – зная тебя, на такое я даже не рассчитываю. У вас с мамой вечно какая-то своя жизнь, причем уже отдельная друг от друга. Я просто хотел привезти к тебе, в Хлистовице, Радомира. Боюсь, он будет мешать нам в поездке. Посиди с ним. Мне кажется, вы прекрасно ладите. Вечером я его заберу, а взамен тебе первому сообщу о результате собеседования. Идет?

– Шантажист, – шутливо буркнул в трубку старший Брукнер, – вези. Только тут из еды лишь четверть бутылки вина, сыр, лепешки и кусок ветчины.

– Все привезу. Ты же знаешь, Итку. Она упакует вас на неделю. К девяти буду…

Пунктуальность и эмоциональность у Войтеха были унаследованы от матери, поэтому приехал он только в девять тридцать три. Карел встретил их на пороге дома с кружкой чая в руках, в халате и тапочках.

Заспанный Радомир, поздоровавшись с дедушкой, прошмыгнул в дом и, пока мужчины разговаривали и переносили на кухню пакеты с едой, поднялся на второй этаж. Карел видел это и расценил так: ребенок просто капризничает или обиделся на родителей за то, что не взяли его с собой.

Когда же Войтех уехал и старший из Брукнеров, к слову – безумно любящий малыша Радомира, поднялся вслед за ним на второй этаж, то обнаружил внука спящим на одной из кроватей. Карел спустился вниз и тут же набрал номер сына:

– Что там? – ответил тот с ощутимой тенью раздражения.

– Он лег спать.

– И что?

– Может, заболел?

– Не заболел, мы возили к доктору.

– Доктору? – Карел подумал, что ослышался. – А что, есть проблемы?

– Нет, не проблемы, – смягчил тон Войтех, – просто после прошлых выходных, когда мы были там, в Хлистовице, он то ли переиграл, то ли испугался чего-то, но спал эту неделю из рук вон плохо. Доктор сказал, что он здоров, только по какой-то причине перевозбужден. Так что не трогай его, пусть отоспится…

– Ну хорошо, – вздохнув, успокоился дедушка, – езжайте с богом. Перезвонишь потом…

Радомир проснулся только в два часа по полудню. Карел в это время сидел за компьютером, с головой погрузившись в материалы, найденные для работы над новым творением. Малыш подошел незаметно. Его объятия были сродни прикосновению включенного электрошокера. Дедушка выпучил глаза и задержал дыхание от неожиданности, но Радомир, не обращая внимания на это, привычно взобрался к нему на колени:

– Смотришь киношку? – поинтересовался внук. – Если ужасы или триллер – выключай. Мама будет ругать нас. Хотя, мы с тобой можем ей и не говорить об этом, правда?

– Это документальное кино, – все еще переживая шок от неожиданного появления внука, сдержанно процедил сквозь зубы дед, – но я тебе не советовал бы тебе его смотреть.

– Страшилка? – с пониманием вздохнул малыш и вдруг спросил: – Дедушка, а зачем взрослым надо это смотреть?

– Что это?

– Страшилки. …Детям нельзя, а сами смотрят. Там же страшно?

– Страшно, – согласился дед.

– Так зачем тогда смотреть? Значит, вам хочется?

– Можно сказать и так.

– Деда, а почему людям так хочется смотреть страшное?..

На этот вопрос у Карела не было ответа. Кто знает, чем руководствуются там, на Небесах, посылая на землю таких пытливых детишек? Это потом все они вырастают и становятся обыкновенными людьми, но вот в детстве. Их вопросы, впрочем, иногда и их ответы являют собой прямое дыхание Всевышнего. Их слова настолько искренни, правдивы и точны, что слушая все это, просто разводишь руками: «Как так»?

Чего стоят все эти многотомные труды философов и мыслителей? Они завязывали узлами мозги целым поколениям, изучающим их, а тут – бац! Несколько слов плюс невероятно точная интонация и спутанный, как волосяной колтун вопрос ясен и понятен, словно белый день.

Карел, преисполненный чувства уважения к внуку, взял его маленькую ручку, поднес ее к своим губам и поцеловал.

– Что это? – поинтересовался дед, замечая, что ребенок держит в руке крохотную каменную фигурку.

– Это я нашел в старом дедушкином доме, – заговорщицки прошептал Радомир, – там, где папина мастерская. Ты ему не расскажешь? Я лазил на чердак…

– Ты что? – зашипел, подражая ему дед, – тебе же запретили! Там столько всякого хлама. Упадет что-то на тебя и придавит. Каково тогда будет мне?

– Ты огорчишься… – догадался малыш.

– Не то слово! А мама? А папа? А Матус?

– Он, конечно же, будет плакать…, – серьезно заключил внук.

– Мы все будем плакать! …Ну, ладно. Я никому не скажу. Покажи мне…. О, кто это? Собачка?

– Это Мортис…

– Хм, – задумался Карел, который сразу же напрягся, понимая, что где-то недавно видел это слово. – Это его кличка?

– Это не кличка, это имя, – уточнил Радомир.

– Имя? Вот как? Это ты ему его придумал?

– Нет, это он сам мне его сказал…

– Ого? – вбивая в поисковик это странное слово и попутно немея, совершенно растерялся дедушка. Мортис в переводе с латыни означало – смерть.

У Брукнера похолодели пальцы. Он, стараясь оставаться максимально деликатным, продолжил расспрашивать мальчика о каменной фигурке и тот, полностью доверяя своему деду, поведал историю, от которой писатель то и дело покрывался гусиной кожей.

Оказывается, в старом доме, который теперь был мастерской, Радомиру стали слышаться какие-то голоса. «Это, – пояснял малыш, – было похоже на радио, которое говорит где-то в далекой комнате. Они не шепчут, как мы с тобой сейчас, дедушка, они шелестят. Как листья на деревьях».

– И что же они тебе шелестят?

– Разное, – спокойно ответил внук, – про жизнь, про смерть, про то, как все вокруг нас устроено а больше всего рассказывают обо мне самом, кто я, откуда появился… А ты ничего там не слышишь?

– Нет, – ответит дед и через усилие улыбнулся, пытаясь все перевести в шутку, – мне пятьдесят один год и хоть бы раз кто-то рассказал правду о жизни или смерти, да и обо мне самом. До всего приходится доходить самому…