Николай похоронил жену, когда ему едва исполнилось двадцать два. Худенькая, почти девчонка, жена успела родить двоих: мальчика и девочку – и тихо отошла в лучший мир.

Вдов на селе было много, и не всем удавалось выйти замуж второй раз. Так и тянули они лямку в одиночку: и колхоз, и дети, и огород. А вдовцов почти не было.

Редко кто из мужчин сам, без помощи женщин мог поднять детей. Вот и Николай, не прошло и месяца с похорон жены, начал присматривать невесту. Вся его большая греческая семья – родители, братья-сестры – в один голос советовала Елену Григораш: не смотри, что из батраков, зато спорая.

Николаю и самому Елена нравилась: она внешне напоминала его несчастливую женушку: такая же черноволосая, кареглазая, невысокая. Только Елена выглядела поздоровее и на ее щеках не горел чахоточный румянец.

Свадьбу не играли. Какая свадьба – еще тело не остыло. И Елена заняла место тихой, бессловесной девочки-жены. Даже имени ее история не сохранила, никто и не помнил, как ее звали.

За десять лет Елена родила четырех мальчиков. Двоих – до войны и двоих – после. Первенца назвала Алёшей в честь своего отца, второго – в честь старшего брата Ивана.

Третий сын, родившийся уже после войны, по логике, должен был носить имя Дмитрий – в честь среднего брата и моего дедушки.

Но Елена назвала мальчика Василием.

Самый младший брат Елены, Василий, служил в Бресте, когда началась война. Последнее письмо от Васеньки пришло в начале июня 1941 года. И всё. Больше никогда и ничего.

– Митенька, – сказала Елена моему дедушке, – бог даст, рожу еще и Дмитрия. А этот будет Васей. Один ушел, другой пришел.

Через два года родился Дмитрий.

А еще говорят, что имя не предопределяет судьбу. Еще как предопределяет!

Жили Николай и Елена очень бедно. Растили шестерых детей, работали в колхозе, во время войны – у немцев, но ни еды, ни всего прочего не хватало. Старший сын, от первой жены, ушел в армию и не вернулся: остался на сверхсрочную, а после службы осел где-то на Севере и отчий дом не навещал никогда. Не мог простить отцу скорую женитьбу. Дочь Николая Зою вместе с другими девушками области после войны по комсомольским путевкам направили на учебу в пищевой техникум в Чадыр-Лунге Молдавской ССР, осваивать разведение виноградников. Отец и мачеха рады были избавиться от лишнего рта: еды детям не хватало, а они продолжали появляться на свет.

Алёша и Ваня помогали родителям в колхозе, а Вася и Митя пребывали пока в счастливом возрасте «под стол пешком». А все вместе – голь перекатная. Большая греческая семья помогала чем могла, хотя тоже многие голодали. Но надо отдать должное Николаю и Елене: все их дети выросли, жили и живут долго.

В 1955 году, когда начиналась хрущёвская оттепель, так изменившая быт и мировоззрение советских людей, из Москвы приехала Зоя с мужем. Дома она не была десять лет. Зоя многого добилась за эти годы, но самым большим ее достижением был муж – тридцатипятилетний доцент кафедры органической химии МГУ. А еще квартира в Москве, машина «Победа». На ней супруги и приехали в Ялту. Взяли отпуск и месяц колесили по югу: Крым, побережье Северного Кавказа. На обратном пути завернули в азовскую Ялту.

Зоя удивляла родителей: невзирая на бедность, войну, голод, при любых семейных и глобальных катаклизмах она училась. Забиралась на чердак, на сеновал и там штудировала учебники. Помогала ей Циля Самойловна, молоденькая учительница химии, откомандированная в Ялту Сталинским (Донецк в прошлом назывался Сталино) гороно незадолго до войны. Учительница очень старалась, и Зоя оправдала и даже превзошла ее ожидания: окончила техникум с отличием и подала документы в Московский химико-технологический институт. На одной из студенческих конференций познакомилась с молодым доцентом из МГУ. Он был из плеяды ученых, обласканных властью, одаренных премиями, квартирами, машинами. У них был творческий азарт, все получалось. Зоя очень естественно влилась в эту дружную команду: она была умна и амбициозна. А еще – красавица! Сыграли свадьбу. А через год случилась трагедия. Во время эксперимента загорелась лаборатория, Зоя надышалась угарного газа, попала в больницу, от пережитого шока началось кровотечение, которое долго не могли остановить. Зоя потеряла ребенка… И матку пришлось удалить…

Дома за десять лет ничего почти не изменилось. Та же с трудом скрываемая нищета. Только по двору бегали два новых Зоиных брата: Васька и Митька. Босые, сопливые. Но красивые. Непохожие друг на друга: светлый и зеленоглазый Васька – в отца, а черноокий, кучерявый, смуглый Димка – в мать.

– Мама, – позвала Зоя, – а отдай мне Ваську!

Елена собирала вилами солому в скирду позади их маленького дома. Для единственной худющей коровы. От неожиданности выпрямилась.

– Что ты говоришь, Зоюшка? Как это – отдай Ваську?

– Ты же сама говорила, что у вас нет денег собрать Ваську в школу к сентябрю, что он еще год пропустит. А ему уже семь с половиной лет. Я, конечно, могу помочь деньгами, я и так помогу, но подумай: Вася пойдет в школу в Москве. И вам будет легче прокормиться – одним ртом меньше.

– Да что ты такое говоришь?! – не верила своим ушам Елена. – Как же я отдать свое дитя смогу?

– Не насовсем же. Пусть год с нами поживет, а летом мы привезем Васю домой. И не чужим людям отдаешь, я же сестра Васькина.

– Бери Митьку! – вдруг сказала Елена. – И к школе на будущий год привезешь обратно.

– Нет, – покачала головой Зоя. – Или Васю, или никого.

– Значит, никого! – И Елена отвернулась к скирде.

А ночью Николай вдруг заговорил с Еленой о Ваське: мол, пусть до следующего лета Зоя его заберет. Помощь какая большая. И уговорил жену.

Зоя с мужем помчались на «Победе» в районный центр. Вернулись с полной машиной подарков – обновок для всех. Для родителей, троих братьев – и Васи.

Провожали их всей большой семьей. Женщины осуждали, конечно, Елену. Прокормились бы как-нибудь, не одни они такие бедные – пол-села. Вот попомните слова, клялись кумушки, не приживется Васька в Москве, он же наш – ялтинский, бедовый, к столичному порядку не привыкший. Привезет его Зоя обратно через месяц как пить дать.

Вася, одетый во все новое, городское и модное, смотрелся чужестранцем среди ялтинских детей.

Когда пришло время прощаться, он вдруг разрыдался, вцепился в мать – насилу оторвали. Его плачущее лицо в заднем окне «Победы» потом много лет мучило Елену по ночам.

Зоя с мужем обещали вернуть Васю домой следующим летом. И не приезжали пять лет.

Присылали открытки и фотографии Васи. В школьной форме и с астрами – первоклассник. На отдыхе в Крыму, Сочи, Кисловодске. С друзьями-одноклассниками. Вася играет в шахматы, Вася конструирует модель самолета во Дворце пионеров. Вася на лыжах, в прогулочной лодке, в «Победе» на пассажирском сиденье рядом с мужем Зои, оба улыбающиеся… Приходили и письма от Васи. Сначала неуклюжие, неумелые, затем более уверенные, с обстоятельными приветами всем: маме, папе, братьям, соседям. Всех по именам перечислял. Но постепенно письма стали приходить все реже, и вот уже полгода как не было никаких вестей.

Все фотографии и стопка писем от Васи стояли перед Еленой на комоде. Она каждый день ждала сына обратно.

И не выдержала. Пришла к брату Дмитрию.

– Помоги! Не могу без Васи.

– Поедем вместе, – сказал брат.

Зарезали бычка: та худющая корова, невзирая на мощи, приносила теленка каждый год. Продали мясо на рынке и собрались в путь. В Москву! В Москву!

Николай, Елена и Дмитрий робко сидели на краешках стульев в нарядной гостиной московской квартиры Зои, когда Вася вернулся из школы. Он сильно изменился. Это был высокий двенадцатилетний мальчик, волосы его потемнели, стали русыми, не было уже той милой детской белесости. Из широкого воротника белой сорочки торчала худая шея, на которой непонятно как держались еще детские, пухлые щеки с ямочками.

Первым заметил Дмитрия.