День за днем, месяц за месяцем, год за годом мы были свидетелями того, как негр, регулярно совершавший свои походы с корзинкой, становился все более и более седым и сгорбленным. Каждый декабрь мисс Эмили высылали бумагу о необходимости выплатить налоги, и каждый раз эта бумага возвращалась назад по почте. Раз за разом мы видели ее в одном из окон нижнего этажа (на верхнем она явно не жила), похожую на высеченного из камня идола в нише, по лицу которого нельзя было понять , смотрит он на вас или нет. Такой ее и воспринимали сменявшие друг друга поколения неприступной, молчаливой, неотвратимой и поэтому всеми любимой.

И вот она умерла. Заболела в доме, полном пыли и теней, с дряхлым слугой-негром. Мы даже не знали, что она была больна, петому что уже давно потеряли всякую надежду выпытать что-нибудь у негра. Он никогда ни с кем не разговаривал и, наверное, даже с ней самой. Голос его стал хриплым и неприятным, как будто заржавел от долго неупотребления.

Умерла она в постели, па массивной кровати из орехового дерева с занавеской в одной из комнат нижнего этажа. Ее седая голова покоилась на пожелтевшей и заплесневевшей от времени и недостатка света подушке.

Глава 5

Негр открыл парадную дверь, впустил в дом первых посетительниц с их приглушенными, шипящими голосами и быстрыми, любопытными взглядами и исчез. Он прошел через весь дом, вышел через заднюю дверь, и больше его никто не видел.

Незамедлительно приехали обе кузины. На второй день они организовали похороны, на которые собрался весь город, горя желанием посмотреть на мисс Эмили, лежавшую в гробу, убранном множеством цветов, с лицом, похожим на лицо ее отца на том карандашном рисунке и погруженным в раздумье. Вокруг стояли дамы со скорбным видом, разговаривая приглушенными голосами. Пришли и старики (некоторые в вычищенных армейских мундирах, в которых они воевали за Конфедерацию) Они стояли на крыльце, на лужайке и вспоминали мисс Эмили, причем по их рассказам выходило, что мисс Эмили была их ровесницей, и они были уверены, что танцевали с ней и, возможно, даже ухаживали, чудовищно нарушая временную последовательность событий, как это всегда происходит со стариками, для которых прошлое не узкая, убегающая вдаль дорога, а, наоборот, огромная поляна, на которую никогда не опускается зима и которая отделена от них лишь узким бутылочным горлышком последнего десятилетия.

Мы уже знали, что на верхнем этаже была комната, в которую никто не входил вот уже сорок лет и дверь которой придется выломать. Подождав, пока тело мисс Эмили со всеми полагающимися почестями опустят в землю, мы принялись за дело.

Взламывание двери нарушило покой этой комнаты, и ее наполнила поднявшаяся отовсюду пыль. Эта тонкая едкая пелена покрывала здесь все, что только было возможно, и от этого комната, которая была убрана и меблирована, как для новобрачных, казалась похожей на могилу. Пыль лежала на занавесках выцветшего розового балдахина, на розовых абажурах ламп, на туалетном столике, на наборе изящного хрусталя и на мужском туалетном приборе, отделанном серебром, настолько потускневшим, что на нем с трудом можно было разобрать монограмму. Там же лежали, будто их только что сняли, воротничок и галстук, и, после того как их кто-то поднял, они оставили на покрытом пылью столике бледное пятно в форме полумесяца. На стуле висел аккуратно сложенный костюм, под ним - пара туфель и небрежно разбросанные носки.

Сам человек лежал в постели.

Долгое время мы стояли, не двигаясь, глядя на проникновенную бесплотную усмешку, застывшую у него на лице. Положение его тела указывало на то, что он встретил смерть в чьих-то объятиях. Его останки, сгнившие под тем, что когда-то было ночной рубашкой, слились с постелью в одно целое. На мужчине и подушке рядом с ним лежало ровное покрывало многолетней умиротворяющей пыли.

Потом мы заметили, что на второй подушке остался след от головы. Один из нас протянул руку и что-то подобрал, и мы, наклонившись вперед и вдохнув эту сухую, невидимую, тошнотворную и щиплющую ноздри пыль, увидели длинную прядь седых волос стального цвета.