К тому времени посетители парка успели выстроиться в длинные очереди к кассам и, похоже, вовсе забыли о гипертрофированном примере псевдокорейского акционизма.

К разговору с Профессором Миша подготовился заранее. Он не без оснований считал эту беседу судьбоносной и потому мысленно продумал все варианты её развития. Но в последний момент, окончательно успокоившись после всего произошедшего, Миша решил, что начать следует с проявления заинтересованности по поводу только что завершившегося перформанса.

– Удивили вы меня, Лев Алексеевич.

– Чем же?

– Я, признаться, было думал, что вы агент Запада, а вы вдруг так их отчихвостили.

– Тьфу ты, бред какой. Никого я не чихвостил!

– Тогда в чём же символизм вашего фарса? Вы что-то говорили про «полярность» мирового устройства, – откинувшись в кресле, спросил Миша, при этом сардонически улыбаясь, неумело подражая самым беспринципным злодеям из литературы и кино.

Профессор бросил на Мишу озадаченный взгляд.

– А ты, похоже, совсем дурак, – сказал он.

От этих слов Миша пришёл в смятение. Профессор впервые обозвал его, хоть и подобрал для этого не самое грубое слово. Дальнейшие слова наставника приобрели грубый и небрежный характер, чего ранее также не случалась. Прежде Крымский уже почти поверил, что они общаются на равных.

– Значит, полярность его, видите ли, беспокоит. Нормально, когда об этом думают они! – здесь Профессор неожиданно прикрикнул и махнул рукой в сторону окна: за ним сорокалетний увалень с припущенными до задницы шортами поедал сладкую вату. – Но ты-то чего? Думал, мне не доложат?!

Злость наставника не испугала Мишу, его в принципе было сложно внезапно испугать, потому что ввиду своей заторможенности или, справедливее сказать, рассредоточения внимания он всегда упускал момент, когда следовало пугаться, а когда до него наконец доходило, что ситуация опасная, пугаться уже не имело смысла.

– Михаил Петрович, друг мой, ты понимаешь, о чём я?! – продолжил Профессор.

– Нет, – внешне спокойно ответил Миша, опасаясь, что речь пойдет о его блоге. Лев Алексеевич тяжело выдохнул.

– Хорошо. Объясняю. На собраниях акционеров ты присутствуешь формально. Никакого права позорить меня и голосовать против всех у тебя нет! Ты чего там себе напридумывал?! Это не твоё дело!

– А, так вы об этом? – сохраняя внешнее спокойствие, ответил Миша. – Здесь могла пострадать наша репутация. Я навёл справки, и оказалось, что рекомендуемые партнёры лет пять назад имели связь с одной организацией из числа запрещённых на территории нашей страны – с облегчением ответил Миша, посчитав, что недоразумение исчерпано. Но запущенный им аргумент попал в «молоко».

– Вот! – воскликнул Профессор. – Выходит, я был прав: ты дурак! Скажи, пожалуйста, почему до тебя до сих пор не дошло, что Рынок никогда ни с кем не воюет? Воюют они, – Профессор вновь взмахнул рукой в сторону окна: на этот раз мимо него пробежали два близнеца лет десяти. Детишки прятались за спины прохожих и вели перестрелку из водяных пистолетов.

– Нам это не интересно, – не унимался Профессор. – Мы пацифисты-космополиты. Мы при всём желании не можем остановить эту войну. Они всё равно будут воевать. Ты это понимаешь? Или ты хочешь к ним? – Лев Алексеевич вновь указал на окно, где в очередной раз сменилась картинка: мускулистый латиноамериканец целовался с некрасивой конопатой девушкой.

«На этот раз без символизма, – подумал Миша. – Неужели люди за окном тоже актёры?» В следующее мгновение Миша покончил с отстранёнными размышлениями и покорно опустил голову вниз. Такое начало разговора разрушило его предварительный план. Он решил оправдываться, для пущей убедительности всем своим видом подчёркивая, что общественное мнение его не интересует.

– Я всё понял, – уверенно начал он, но дальше говорил сбивчиво. – Не нужно объяснять. Просто не разобрался. Запутался в наших предпочтениях. Подумал, что лучше переиграть этот кейс. Да и эти хороши: ничего не объяснили, хрен их поймёшь – какие из них партнёры? Но теперь всё, больше такого не повторится. Обещаю.

– Надеюсь, – смягчившись, ответил Профессор. – Мы все на это надеемся. Ты, главное, запомни: нечего здесь бояться, их война ни тебя ни меня не коснётся. Понимаешь?

– Понимаю, – коротко ответил Миша, проявляя максимальную покорность. К этому моменту он решил отказаться от обсуждения заранее заготовленной им темы. Но Профессор вдруг встрепенулся и, сверкнув весёлыми глазами, постарался вернуть Крымского в его прежнее расположение духа.

– Ну, что раскис? Как тебе наши съемки в кино? Понравилось?

– В кино? – смутившись, переспросил Миша. – Это было кино?

– Ты придуриваешься? Квадрокоптер у нас перед носом летал, киношники повсюду бегали. Ты куда смотрел? Ничего этого не видел, что ли?

– Нет, – честно ответил Миша.

– Михаил Петрович, вернись на землю, хватит думать бог весть о чём. В твоем положении жить в отрыве от реальности весьма опасная затея, неужели ты и этого не понимаешь?

– Понимаю.

– Тогда хватит киснуть. Рассказывай, с чем пришёл? Давай нормально поговорим. Про нравоучения забудь. Это на самом деле не столь важно. Можно сказать, мелочь, но пунктуальность в делах соблюдать желательно. Давай-давай, колись, я весь во внимании.

Миша всегда с подозрением относился к перепадам в настроении Профессора и хотел было выдумать новую причину для встречи, но ничего толкового на ум не пришло, и он решил не хитрить.

– У меня есть одна идея, – начал он, собравшись с духом. – Бизнес-идея. Только вы, пожалуйста, послушайте, и, если она вам покажется никчёмной, разгромите её. Только я всё равно буду её отстаивать, так как уверен в ней на все сто.

– Даже так? Отлично, идея – это всегда хорошо! Я так скажу: с этим вообще нельзя ошибиться! Говори, – заметно приободрившись, сказал Профессор.

– Вы сейчас опять посмеётесь, но моя проблема в том, что я по-прежнему хочу быть полезным. Мы ведь знаем, что успех в бизнесе – это результат слаженной работы целой команды, состоящей из экономистов, юристов, ну, и всех остальных… Всех, кроме меня…

– Совершенно верно, – перебил Профессор. – По-моему, мы это уже обсуждали. Только я не пойму, что тебе мешает стать полезным? Учись, погружайся в дела, принимай самостоятельные решения. Только не такие, как… Впрочем, об этом больше ни слова. Но ты же ленивый и сам не хочешь. Что я могу сделать, когда у тебя рассудок холопский?

– Не хочу, потому что нет перспективы во всём этом.

– А в чём, по-твоему, есть?

– В экологии.

Миша сделал паузу, стараясь оценить реакцию Профессора, но тот будто и не слышал последнего слова. Тогда Крымский продолжил:

– Если конкретно, то нужно заниматься мусором в океане. Хочу инвестировать в несколько стартапов, занимающихся утилизацией пластика в водоёмах. Направление сверхперспективное. Есть и второй сценарий: собрать команду и вместе с ней лично отправиться в экспедицию – исследовать Тихоокеанское мусорное пятно. Слышали о таком?

Крымский выпалил свою идею, после чего напряг все части тела, с трепетом ожидая реакции собеседника. Профессор вмиг стал серьёзным. После слова «океан» он уставился в окно и принялся вращать языком по лицевой стороне челюсти.

– Что ты знаешь об океане? – спросил он, внезапно обернувшись на Мишу, вглядываясь в его глаза более внимательно, нежели прежде.

– Да пока не очень много. Читаю всё, что нахожу: свежие научные статьи, энциклопедические материалы. Но уже сейчас уверен, что нельзя отдавать тему экологии кому попало: она должна стать нашим бизнесом, частью нашего глобального дела.

Ответ Миши снял напряжение с Профессора, и ёрническая улыбка тотчас вернулась на его лицо.

– А какое у нас глобальное дело? Нет у нас никакого глобального дела. Но мне всё с тобой ясно. Ты поэт и бездельник. Быстро тебе светская жизнь надоела. Ты же понимаешь, что даже с нашими возможностями пришлось потратить немало усилий, чтобы раскрутить твою персону? И ты теперь хочешь вот так просто сказать «спасибо» и уплыть восвояси – тратить наши деньги непонятно на что?