Широкие плечи. Развитый корпус.

Он словно пришел сюда, в ожидании второго раунда.

Мой страх.

Мои неоправданные притязания.

Я кошусь в сторону Евы. В ее глазах признание.

Фаворит.

Машина времени нужна нам только для того, чтобы изменить прошлое.

Он идет ко мне, словно больше никого тут и нет. Прячу глаза. Мнусь. Стараюсь незаметно сглотнуть.

На ходу он достает из кармана своих свободных шароваров коробочку.

Вы когда-нибудь хотели вернуться в тот день, когда погибли ваши близкие? В то утро, чтобы все изменить.

Это всегда кажется так просто.

Он жуёт жвачку. Размашисто. С хрустом.

Подойдя ближе, он перестаёт это делать. Он достает камеру гоупро. Берет её пальцами. И указывает ею на меня. Он снимает.

А что вы хотели? Жизнь напоказ. Он говорит:

–

Я тебя убью.

Он смотрит на меня. Во все три глаза. Этот амбал-негр выше меня на полторы головы. Он только что произнёс это.

Он молчит. Как молчат, когда не ждут ответа и не изучают реакцию. Когда говорят что-то словно должны были это сказать. Он смотрит на меня. Потом сквозь меня. Потом снова на меня. Зрачки его не двигаются. Огромные белые бельма не дрожат.

Запаха нет, потому весь воздух вокруг в одночасье куда-то делся. Я не могу вдохнуть.

– Меня зовут Ганнибал.

Он молчит. Я молчу. Мне кажется, что все молчат. Но на самом деле в гримерке стоит гвалт. Мы все в шаге от личной катастрофы каждого.

Секунда после лобового столкновения с несущимся на встречу рамным джипом. Та секунда, когда всё о чем вы думаете – это то, что секунду назад еще можно было все исправить.

Он прерывает тишину, продолжив чавканье. Мышцы на его шее напрягаются.

Голос в коридоре продолжает брать самые высокие ноты.

Ева говорит:

– Хотела бы я такие голосовые связки как у неё.

И он отходит. Словно потерял ко мне интерес.

Все тело покалывает маленькими звездочками. Каждую мышцу. Словно все тело затекло и вот сейчас кровь начинает возвращаться.

–

Знаешь зачем он нужен здесь?

Обожаю это… Когда кто-то начинает говорить обо мне в третьем лице.

– Парень из народа тоже должен попробовать?

– Охват аудитории это называется… И самое страшное, что он нужен КОНКУРСУ.

Я и не думал что окажусь замеченным в шоу полном сверкающих, как бриллианты артистов. Я просто гнилая картофелина, случайно вымытая октябрьскими дождями из грунта, по сравнению с ними.

У меня нет шоу, у меня нет хита. У меня нет шансов.

«Мы болтаем». Я молчу и пытаюсь незаметно разглядывать содержимое моего свертка.

–

Им нужен кто-то, кто будет олицетворять их идею о том, что каждый неудачник может не учась даже в музыкальной школе вот так просто взять и прийти на КОНКУРС.

Я вытащил его. Блокнот, похожий на дневниковые записи.

Ганнибал, ухмыляясь, помогает Еве отодвинуть стул.

–

Одно хорошо: такие как он бегут столкнувшись с первыми трудностями. Есть только один талант – это терпение. И его у него нет.

Я хочу сбежать отсюда. В дневнике написано. Большими буквами. На первой странице. «До начала второго раунда ты можешь сбежать».

И там приписано в скобочках. «Правилами Конкурса это не запрещено. Просто об этом не говорят».

Он поворачивает голову ко мне. Голову, но не глаза.

–

Ты ведь сбежишь?

Но это не всё. Вокруг – запах пудры. Пряный и терпкий. Я пытаюсь скрыть движение своих глаз, скользящих по рукописным строчкам в блокноте.

Ганнибал вещает:

–

Ты мерзкое ничтожество. Все твои очки – только потому что ты – жалкий. Окситоциновый гений. Притворяться бедняжечкой, притворятся среднестатистическим для того, чтобы за тебя голосовали все низы.

То самое чувство, когда ты должен был просчитать их, но они просчитали тебя. Всё, что я успел понять из дневника… Что в нем описано… как уничтожить «Конкурс».

Нам тесно тут. И, если вы ещё не поняли: скоро мы будем драться насмерть, чтобы остаться в полном одиночестве.

Сжимая в руках пропотевшую книжицу, я могу спасти их всех. Сделать так, чтобы они выжили. Мог бы. Если бы я не был трусом, который сбежит через черный ход в ближайшие пол часа.

Они говорят. Так, чтобы я слышал:

– Надеюсь что он вылетит. Вылетит очень скоро.

– Никто не знает, что он приготовил на самом деле.

– И будет лучше для него самого, если он не знает этого и сам.

Это не в первые со мной. Когда ненависть ко мне объединяет людей.

Шум это уже давно не проблема для меня.

Мне семь лет. Я один плескаюсь в ванной полной полуржавой воды. Оранжевый отсвет. Я пытаюсь заглянуть туда. В ту тесную комнату предназначенную для отдыха и омоновения. Но по сути являющуюся чуланом с ведрами швабрами и тряпками. В комнату, в которой я могу ненадолго спастись.

Я разговариваю с лицами на стене. Облупившаяся от старости и влажности штукатурка рваными клочьями смотрит на меня тысячью лиц. Ребенку так легко самому придумывать себе друзей.

Я провожу руками под водой наслаждаясь ощущениями. Горячая вода бывает здесь не так уж часто.

Я еще пока не могу не вслушиваться в шум.

За дспэшной дверью они продолжают ругаться.

Какое-то время я ждал что они начнут бить посуду или что-то в этом роде. Но год за годом… Они просто не готовы шагнуть дальше бытовой ругани. Непрекращающейся. По любому поводу.

Я прикладываю большие пальцы к ушам, я запрокидываю голову и кладу средние пальцы на нос прижимая ноздри к перегородке.

Я скатываюсь по наклонной стенке эмалированной чугунной ванны на дно. Чтобы не слышать.

Вода приглушает их визги и оставляет только басы.

Они готовы продолжать вечно.

Я открываю глаза под водой.

Я ловлю себя на мысли, что хотел бы видеть мир таким: туманным и размытым.

Ржавая вода на утро оставит мелкий металлический песок между моих детских ресниц.

Я золотоискатель в некотором роде.

Утром.

Когда меня вновь разбудят. Тонкой линией света под дверью и непрекращающимися пререканиями за ней.

Каждому надо куда тратить свою энергию.

Слишком много энергии.

Человек всегда жиреет если в его жизни слишком много энергии. Иногда жиреет его стиль жизни. В каждодневной рутине появляются совершенно ненужные операции заполняющие время.

У вас целая жизнь. И вы все равно ничего не успеете.

Я выныриваю, глотая свежую порцию несвежего воздуха.

Я пытаюсь заглянуть туда. Сквозь мутную воду ушедшего десятилетия. Кем я был тогда.

Пока моя мать примирялась с несбывшимися мечтами о красивой жизни. Пока она перекладывала с места на место свадебный альбом, еще не оставив надежду на то, что отец наткнется на него случайно и вспомнит, как они были молоды и полны сил и надежд. Вспомнит обещания, которые они давали друг другу.

Я открываю уши и продолжаю слышать нескочнаемый диалог.

Слышали ли они его отголоски в своих головах во время своего первого танца? Знала ли Тони Брекстон, чем заканчиваются истории, началом которых она невольно являлась.

Они ходят по квартире и ругаются между делом. Объясняя свою собственную глупость лень страхи и наивность.

Свадьба и нужна для того, чтобы было кого обвинить в своих неудачах на старости лет.

Никто не хочет оставаться наедине с самим собой на старости лет. Никто не хочет оставаться наедине с этим монстром.

Свадебный фотоальбом – последняя глава красивой сказки а вовсе не первая.

Может быть поэтому женщины так мечтают чтобы хотя бы этот день был идеальным.

Я болтаю ногой, пытаясь пальцами ноги повернуть вентиль горячего крана. У чугунной ванны, что ставят в обычных хрущевках в шахтерских городках вроде моего, есть одна неприятная особенность: чугун не держит тепло.

То есть совершенно.

Самое забавное, что вам кажется что вы лежите в горячей ванной, но лежите то вы всей спиной на чугуне, который холодный.