- Ее везут? - спросила она внушительно.
- На подводе. И позади тележка для хвоста - знаете, как возят бревна.
Вера Никандровна улыбнулась только из деликатности. Раз он ухватился за шутку, значит, был рад, что его не спрашивают о серьезном, и значит, недаром в городе шептались об экстренном ночном собрании. Аночка как будто догадалась помочь ей:
- Говорят - неприятные новости, да?
- Ничего чрезвычайного, - сказал он быстро. - А у вас что за совещание?
- Аночка с жалобой на брата. И я не могу ничего присоветовать. Расскажи, Аночка, Кириллу.
- Мало у вас, право, дел, кроме моего Павлика! - опять смутилась Аночка.
Но он настоял, чтобы она говорила, - он предпочитал расспрашивать, чем отвечать на расспросы.
Оказалось, Павлик совсем отбился от дома после смерти матери пропадает на улице, на берегу, завел дружбу с беспризорными мальчишками. Даже ночует неизвестно где...
- Я видел его на песках, с Дорогомиловым, - сказал Кирилл, испытующе взглянув на мать. - Надеюсь, эта дружба не во вред?
- Арсений Романович сам жалуется на перемену в Павлике. Мальчишка даже книги перестал у него клянчить.
- Чего захотели! Каникулы! Я бы тоже пропадал на Волге. Счастливое время, - вздохнул от зависти Кирилл.
- В том-то и дело, что каникулы: никакого влияния школы, - произнесла Вера Никандровна строго, точно на учительском совете.
- Что ты на меня смотришь? - с улыбкой сказал Кирилл. - Ты педагог, тебе лучше знать.
- С мальчиком, правда, очень трудно, - заметила мать.
- А со мной было легко? - живо спросил он и обернулся к Аночке. - Вы ведь не хотите из него сделать паиньку?
- Я не хочу, чтобы он стал беспризорником. А к этому идет. У меня мало времени для него, и я недостаточный авторитет. На днях он заявил, что убежит на фронт. Что я могу сделать?
Кирилл засмеялся:
- И я с ним!
Вера Никандровна следила за сыном пристальнее, чем этого требовал разговор: несомненно, он что-то умалчивал важное!
- Затвердил какую-то глупую фразу: "Жизни не знаешь!" - сказала Аночка, улыбнувшись.
- Конечно, не знаете! - продолжал смеяться Кирилл. - Ко мне в Совет, что ни день, приводят таких героев. Убежит, непременно убежит воевать!
- Отца тоже не слушает. Отец хотел его устроить в утильотдел - рвать книжки...
- Как рвать книжки? - удивился Кирилл.
- Ну, вот именно. Повел Павлика в пакгауз, где рвут макулатуру. Павлик прибежал ко мне, чуть не в слезах, говорит: "Вот она, твоя революция! Жизни не знаешь! Поди посмотри, как отец дерет книги!"
- Книги? - повторил Извеков уже совсем серьезно. - Мне это неизвестно. Надо заняться. Что это такое?
Он отошел к своей полке. Она все еще была пустой - два-три десятка брошюр и газеты стопкой лежали в углу, и поверх них - картонки с названиями разделов. Он перебрал всю эту разрисованную рондо "Экономику", "Беллетристику" и спросил:
- А это что же, ваш отец определяет - что макулатура, что нет?
- Там есть какие-то люди для этого. Отец занят чем-то другим... то есть хозяйственным чем-то. И вообще... что же, отец? Он болен... вы же знаете, русской болезнью.
- Не понимаю, почему это зовется русской болезнью, - ухмыльнулся Кирилл. - Пьют не одни русские. Пьют и англичане. Однако английская болезнь - это рахит, а не алкоголизм.
Ему тут же стало стыдно этого, вероятно вычитанного каламбура, но Аночка расхохоталась тем хохотом, какой нападает на молоденьких девушек, например, в последних школьных классах, когда хохочут без особой причины, единственно потому, что молодое ликование жизни требует смеха.
Кирилл прикрыл рукой рот, - все-таки вырвалось что-то веселое, хотя и неловко, и было изумительно слушать плещущий на переходах разлив Аночкиного смеха. Вера Никандровна нашла момент подходящим, чтобы заняться обедом, и оставила Кирилла и Аночку вдвоем.
Он подождал, пока Аночка успокоится. Но они оба молчали слишком долго, и, чтобы побороть волнующую растерянность, которая внезапно явилась, когда он увидел себя наедине с этой казавшейся ему необычной девушкой, Кирилл спросил умышленно по-деловому:
- Что же делать с вашим братом?
- Если бы отец как следует зарабатывал, дом больше привлекал бы Павлика... не знаю, какими-нибудь занятиями, может быть, просто достатком...
- Я попробую сделать что-нибудь для вашего отца, - сказал Кирилл.
Она отбежала к окну и минуту не в состоянии была ничего выговорить, заслонив голову обернутой назад ладонью, будто мешало даже то, что Кирилл видит ее затылок.
- Ничего особенного, - хотел выручить ее Кирилл.
- Я совсем не то думала!.. Я скоро буду тоже зарабатывать, и тогда...
- Конечно, - сразу поддержал он, - все наладится, как только ваш театр станет на ноги.
- Правда? - мгновенно повернулась она с новым, горящим взором. - Вы поможете?
- Разумеется. Да и Рагозин тоже. Он ведь понимает, что искусство не может самозародиться. Мы с ним пьесу не разыграем.
- Нет, правда? - почти крикнула она.
- Конечно. Мы с ним не актеры.
- Нет, я не то! - смеясь и волнуясь, лепетала Аночка. - Я о том, что вы серьезно верите в наш театр?
- Ведь вы в него верите? А я смотрю на вас и не могу не верить.
- В театр или в меня? - спросила она с чуть заметным колебанием.
- Я вас тоже спрошу: а вы - в театр или в его людей?
- Это одно и то же, - ответила она, подумав, и тут же, разгадав его мысль, нахмурилась: - Вы не о Цветухине?
Он словно обиделся, что она его уличила, потом сказал твердо:
- Мне кажется, он может сделать много полезного, потому что увлечен и хочет работать. Но так же легко может много напутать, потому что - страшный фантазер.
- Вы считаете, что никогда ни в чем не ошибаетесь? - спросила она раздраженно.
- Нет, не считаю.
- Но хотите никогда не ошибаться?
- Хочу. Это я могу сказать. Хочу, - подтвердил он.
Она прошлась по комнате непринужденно, но он видел, что она подавляла мешающее ей чувство.
- Я тоже хотела бы. Но знаю, по крайней мере, в деле, которому хочу принадлежать, знаю, что в нем невозможно не ошибаться.
- В искусстве?
- Да.
- Кто вам это внушил? - сказал он, недоумевая.
- Я вижу, как работают старые актеры. Как они ищут, как им кажется, что они нашли, как потом отказываются от найденного, и все начинается сызнова.
