И всe же... Всe же он глубоко переживал своe равнодушие к мальчикам. "Почему, - думал он, - мой учитель понимал это, а я, вот тоже учитель, а не понимаю?"
Думал и мучился. Кроме этого обстоятельства жизнь его протекала вполне по античному образцу. На службу он не ходил, а всe свободное время посвящал чтению древних и пированию с друзьями. Трудно сказать, на что больше уходило времени, но было весело и благородно. А не для этого ли он родился?! И всe же...
Как сейчас перед глазами обычная картина. Все возлежат в удобных позах. Каждый из присутствующих привeл с собой юношу. Шутки, смех, вино течeт рекою, юноши в коротких хитонах подносят воду. А Пепойдека лежит один и серьeзно трогает струны своей кифары. Называли его тогда Терпандром. Начинал он дорийским ладом. Слушатели замирали. А распорядитель объявлял первую чашу - чашу жажды. Обычно после этого начинался агон гимнастов. Смуглые, стройные мужи выходили на ковeр и играли мускулатурой. Терпандр держал дорийский лад. Вторая чаша принадлежала веселью. Выпивали, награждали победителя первого агона и начинали гонять по кругу анекдоты. Терпандр невозмутимо наигрывал. Он вообще участвовал только в двух агонах: в лирическом, где он был единственным претендентом, и поэтому всегда победителем, и в алкоголическом, где природные данные неведомым образом выносили его на гребень славы и почeта среди настоящих ценителей жизни. Третью чашу пили в честь наслаждения. Тут Терпандр ударял фригийским, и в дело шли юноши. Он считал, что, как поэт, может пережить всe развeртывающееся у него перед глазами, и отражал это своими горячими произведениями. Наконец ахейцы утомлялись, и распорядитель объявлял: "Четвeртая чаша принадлежит безумию!" Терпандр умолкал на дорийском, и избранные пили в полной тишине. Наступало время серьeзного разговора. Юноши замирали у ног покровителей, а мужи, понемножечку сбрасывая с себя опьянение и одурение табака, принимались за обсуждение вопросов важных и жизненно-необходимых, например, о принадлежности перу великого слепца 5-й или 10-й песни "Илиады". Шумели, ругались. Но было за что: победитель этого агона, олимпионик, получал по "гамбургскому счeту": его до следующей пирушки снабжали деньгами на еду, алкоголь и табак в таких размерах, которые он сам назначал. Самое же главное - он имел право на бесцензурную публикацию в первых страницах их собственного детища - журнала "Ахейский Ренессанс". А это, конечно, слава! Отроки смотрели на олимпионика всегда с раскрытыми ртами и облизывались. И ещe: никто не смел оскорбить победителя! В общем, всe было как в старой доброй Греции.
Но пришeл чeрный час. Статья олимпионика Пепойдеки о сомнительной необходимости третьего агона наделала шуму. Некоторые стали более сдержаны при встрече с ним, а Критий и К' просто отвернулись. И вот, на следующий пирушке его оскорбили вслух. Причeм, подставили для этого самое ничтожное создание под солнцем - Аркашку Косолапого, которого никто и не называл иначе как Ферсит. Так во всеобщей тишине и раздалось: " Misopaides ".* Только басовая струна отозвалась в теле кифары. Рука... Мелькнул в голове 265-й стих 2-й песни "Илиады" - но нет! Пепойдека провeл глазом по собранию. Все молчали - никто не собирался вступаться за честь олимпионика. Тогда он со словами: "За здоровье красавца Крития!" - выплеснул остаток вина, встал и вышел, бросив в очаг членский билет. Так он распростился со званием "Афинский муж". Но не горевал, а сумел простить врагов своих.
В это время накатило 1000-летие крещения Руси, и он крестился в православной церкви. Походил-походил в их храмы и разочаровался. Культуры ноль, обскурантизм, невежество, порядка никакого, иереи - не докричишься, не достучишься... И почувствовал он тягу к латинской вере. Вошeл в их Церковь, успокоился и стал регулярно, не реже одного раза в месяц, посещать храм, а остальное время отдал Риму.
С того самого дня, как он потерял Афинское гражданство, вырастало и расцветало у него в душе буйным цветом отвращение ко всему греческому. В самом деле, что греки? Поэзия, музыка! Но кифару он раздавил тогда руками вместо Ферсита, и как раздавил, так что-то и стихи не идут в голову. Геометрия - он в ней как свинья в апельсинах! Или философия - так он всегда считал, а теперь совсем убедился в том, что это удел людей неумных, которым чуть-чуть не хватило, чтобы стать поэтами.
А вот, то ли дело Римляне! Нравы, порядок, дом, семья, война! Мужское дело. Как говорится - вам и карты в руки! На войну он, конечно, не собирался, но случись надобность разрушить Карфаген - пошeл бы! Сейчас же он подумывал о семье. А для этого нужны были деньги...
Но Лигурин тогда имел в виду совсем другое. Оказывается, рядом с "Умираечкой" окопался штаб отряда "Одержимец". А такой сосед хуже татарина...
Наташа, невеста Метр Ритмовича, сидела рядом с Лигурином, который как петушок, распушил перед ней перышки. Шутил и заигрывал. Никто из учеников не знал, какие отношения были между учителем и Наташей. Она сидела, с интересом слушая Лигурина, и улыбалась. Пепойдека смотрел на них, и радовался чему-то неясному для самого себя.
Пятым учеником был сухой молодой человек по фамилии Прахманн, называвший себя третьезаветчиком. С недавнего времени он стал залезать - медленно, но верно - в душу Метр Ритмовича, и доставал его там. К тому же невозможная теория арийской крови! "Да, это опасный человек, - решил однажды Метр Ритмович, - гитлерюгенд какой-то! И зачем ему языки?! Хорошо ещe, что как и у всех, никаких способностей..." Сам Метр Ритмович был кровей намешанных, и в теории Прахманна не имел места. Поэтому спорил с ним по любому поводу, чувствуя врага.
Но сейчас ему было хорошо в предвкушении похмелья.
Силен Бараныч на правах старшего разливал мадеру по чашкам. "Эх, - подумал Метр Ритмович, - ведь дело-то отроков!" - наклонил свой кубок, и совершил возлияние богам, громко произнеся: "Carpe diem!"* Все пятеро, как обезьянки, сделали то же и ждали: что дальше.
Силен Бараныч очнулся первый, и провозгласил: - Первая - чаша учителя чтения! Это понравилось Пепойдеке, и он, высказав мысль, что заложил в них основы, разлил по второй. Силен Бараныч объявил, что вторая - чаша филолога. И здесь Пепойдека не отстал, а отметил, что оснастил учеников своих знаниями. Вдруг Дима забился в барабанной истерике, но Лигурин одeрнул его и налил по третьей, которую так любил учитель.
