Хватит, подумал он и ткнул в переписку с Полли.

«Привет, ты решил с электричкой? С ночёвкой остаёшься?;)»

«Привет! Останусь, да» – отправил он.

Ксюша. Ксю. Ксюшечка. Ксюха. Ксюшенька. Ксения Сергеевна, Ксентий, Ксенофоб. Ксерокс. И даже Ксеноморф. Ксению – к себе. Я познал Ксен. Ксюшку в ушко. Ксюшка-хрюшка. Ксюшечка-плюшечка. Самая-самая Ксюша. Ксюша лучшая из всех. Ксюха-Ксюха, в писе сухо. Ксюха-Ксюха, мокрая писюха. Ксюша, сладкая писюша, Ксюха-писюха.

Ксюша.

Ксю, Ксюха – это если с друзьями. С его друзьями. С пивом и сигаретами на кухне. С песнями до утра. С хохотом. С ледяным балконом и двумя парами тапок на всех.

Ксюшечка – утром. Ксюшечка – с похмелья. Ксюшечка, дай пожалуйста. Ксюшечка, прости, пожалуйста. Ксюшечка, можно мы. Ксюшечка, я просто хотел. Ксюшечка. Любимая. Милая. Ксюшечка.

Ксюшенька – в сообщениях и чатах. Ксюшенька с иронией. Ксюшенька – когда надо что-то объяснить с умным лицом. Ксюшенька – когда не надо объяснять. Ксюшенька, когда надо поддержать, поднять с самого дна. Ксюшенька – за секунду до ссоры. Небольшой ссоры. Ксюшенька!

Ксения Сергеевна – игриво. Ксения Сергеевна – строго. Ксения Сергеевна – иронично. Если Ксения Сергеевна позволит. Если Ксения Сергеевна соблаговолит. Ксения Сергеевна – с кроткой улыбкой. Лучиками вокруг глаз. Ксения Сергеевна с восхищением. С придыханием. Как-то снизу-верх. С интонацией советских фильмов. С лёгкой завистью её первым успехам. С лёгкой.

Ксентий, Ксенофоб и даже Ксеноморф – это всё в обычные дни, вечера, завтраки. Когда комнаты сияют от солнца. Когда сумерки. В шутку. Смеясь. Смешным голосом. С делано-серьёзным лицом. С озорными глазами. Чтобы потом расхохотаться. Как мальчишка. Ксению – к себе – притягивая к себе. Ксюшку-в-ушко – обнимая сзади на кухне у раковины. Ксюшка-хрюшка – поддразнивая, по-доброму, когда прячешься под одеяло. Ксюшечка-плюшечка – когда под одеялом находит. Самая-самая Ксюша – зарываясь носом в шею, так что щекотно и сладко. Ксюха-Ксюха – мокрая писюха – сразу после, по пути в душ, со звонким хлопком по заднице, от которого не хочется уворачиваться. Раскинувшись на кровати, а я у него на груди ничком – я познал Ксен.

Ксюха! По-отцовски, пытаясь скрыть раздражение. За минуту до ссоры. Крупной ссоры.

Ксюшечка-кошечка. Киса, Малыш, Китя, Киса, Котечка, но чаще – Китя.

Китя – когда что-то надо. Китя! А принеси, пожалуйста. Китя. Можно тебя попросить не. Китя, а послушай, пожалуйста, вот эту.

Малыш. Пупсиндрий. Кто мой пупсиндрий? Рыба. Рыбуля.

Рулетик. Пирожок. Кто мой рулетик – когда лежишь утром, замотанная в одеяла-простыни, а он ложится сверху.

Ксю-ксюндрий, Ксюк. Ксю-сю-сю-сю – всё это в утреннем отливе, в нежности, споря, кому готовить завтрак. Ксюша.

Ксюш, хватит. Ксюш, прекрати, пожалуйста. Ксюша, перестань. Ксюш-я-устал. Ксюш-я-больше-не-могу. Сама знаешь. Не хочу. Не хочу говорить. Ксюш, зачем это. Ксюш, зачем.

Ксю-юш! Протянуто, с волжским изгибом в голосе, как бы напевая. Из соседней комнаты. Попросить чаю, или показать два перехода в новой песне и спросить – какой лучше, или внезапно – подсказать какое-то простое решение для фильма, и вновь уйти в себя с тихой улыбкой.

Ксю-ша… нежное протягивая на самом сладком пике, за секунду до того, как.

Сука. Шлюха. Грязная шлюшка. С хлопком по заднице до красных пятен. Быстро, сильно и резко, что всё плывёт и кружится после. Прихватив за шею. Шлюха, грязная шлюха – с доброй улыбкой, глядя в самую меня, я на нём, он во.

Ксюша. Ксюш. Отрывисто и закрыто, за секунду до крупной ссоры.

До самой крупной ссоры.

Тварь. Сука. Блядь.

Ксюша. Ксюша.

Это ощущается где-то внизу живота. Я ощущаю его где-то внизу живота. Вот здесь, на уровне грязноватого столика, здесь, на открытой веранде, здесь, на берегу океана. Официант, тикка-масала. Через час надо будет заказать чай, чтобы они не поглядывали. Я ощущаю его. Когда скручиваю себе джоинт, в тысячах километрах. В самом низу живота. Мы теперь вместе.

Я не могу ему написать. Чтобы он узнал, что мы теперь вместе. Я не могу написать. Он добавил меня в блэклист.

Может, мне теперь и не стоит курить джоинт. Он бы не одобрил. Чтобы я курила джоинт в таком состоянии. Он любил мои джоинты. У меня они всегда получались ровнее. Он так и не научился делать ровные джоинты. Он бы не одобрил этого джоинта.

Лучше, конечно, покурить из бонга. Травы у меня мало. На джоинт уходит много травы. Лучше покурить из бонга. Это экономичнее. Он бы не одобрил этого джоинта. Он бы и бонга не одобрил. Пусть это будет джоинт в честь него. Джоинт, который он бы не одобрил.

Он далеко, а я выкурю джоинт без него. Но теперь у нас есть общее. Оно во мне. Это ведь такое счастье, такое огромное щемящее счастье, что мы породнились здесь, внизу живота. Он ещё этого не знает. Я бы ему сообщила. Да только он добавил меня в блэклист.

Это даже смешно. Что я не могу сообщить, что у нас теперь с ним такое счастье.

Кто-то подумает, что это странное счастье. Что это совсем не счастье. Что это – несчастье. Но он бы понял. Мы вообще хорошо понимали друг друга. Но я не могу ему написать. Это даже смешно.

Он тогда играл на летнем этнофестивале. Он тогда заворожил толпу. А его никто не понял. Может быть, его почувствовали. Но его никто не понял. Он сотворил с залом чудо, и спустился со сцены потерянный, недовольный. Ему было мало чуда. Он хотел, чтобы его поняли. Никто его не понял. Я заметила, как это его мучает. Он пел, закрыв глаза, они подпевали, они были с ним. Они думали, что были с ним. Это было так смешно, так жутко. Он пел один, хотя все пели с ним. Как бы они ни пели с ним, пусть даже громче него, он пел один. И он пел про это – про то, что всегда пел один. Никто его не понял. Это было смешно. И жутко. Он всегда был один. Но теперь мы вместе. Несмотря на то, что я у него в блэклисте.

Его жена его вскрыла, но вскрыть не значит – понять. Вскрыть – это понять без любви. Он уезжал от неё в долгие туры. Он уходил от неё в песни. Он уходил от неё ко мне, уходил в траву. Ещё до того, как мы стали вместе. Он рассказывал, как просил её помочь. А она сняла фильм, где вскрыла его. Она выставила его нелепым. Её испортила Москва. Я помню, как он говорил мне. Москва стала между ними. Так бывает. Москва стала важнее, чем он. Поэтому она пожертвовала им ради Москвы. Ради хорошего фильма про него. Он такого не заслужил.

Теперь нас роднит это. Когда долго делаешь это, не предохраняясь, вас может породнить. Нас породнило. Он ещё не знает. Если бы я могла, я бы ему сообщила. Но я у него в блэклисте. Я написала его матери, я написала его менеджеру, написала всем его друзьям, что мне нужно связаться с ним. Мне никто не ответил. Не могут простить мне, что я единственная, кто оказалась с ним рядом, когда ему было плохо. Не могут простить мне, что, когда он ушёл от группы, ушёл от жены, ушёл от друзей, менеджера и семьи, он не ушёл в никуда. Не стал бомжом в переходе, говнарём в электричке, офисным клерком, самоубийцей. Он стал со мной. Он породнился со мной. Никто мне этого не простил. Никто мне не ответил на сообщения. Даже его менеджер Алина. Даже его мать. Единственная, кому я не написала – ей. Бывшей жене. Ксюше. Но она ненавидит меня сильнее всех. Он ушёл от неё ко мне. Он сбежал со мной в Индию – от неё. Я не хочу ей писать. Она будет вне себя от ярости, если она узнает, что мы породнились. Она будет счастлива нашей беде. Нашему маленькому общему несчастью. Для неё такое счастье – беда. Она снимает про человека в беде. Это её профессия.

Я была с ним жестока. Я поступила неправильно. Я бросила его одного в чужой стране, я взяла его деньги. Я у него в блэклисте.