Встречная девушка улыбнулась ему – просто, но с каким-то обещанием, и в этом была близость и доброта, и голубой март, и что-то огромное, и девушка уже была позади, а это огромное осталось, и Саша вновь почувствовал, что жизнь больше него, и больше его дела. Концерты, гитара, зрители – всё это было таким мелким, а жизнь вдруг раскрылась, на несколько мгновений, во всю ширь, показала грандиозное лицо и весенние крыши, и сырой воздух, и солнце. И неважно, чем ты занимаешься, когда жизнь – такая огромная, при этом жизнь и есть – улыбка девушки, песня в наушниках, жизнь только в этом и есть, а остальное: концерты, работа, необходимость есть, дышать, ходить в туалет, что-то делать – просто рамка к голубому марту, к улыбке …

Его несла волна, и ему надо было это сохранить. Надо было оставить всё для концерта, он не мог отдаться в это, чтобы не истратить себя. Он постоянно сдерживал поводья внутри, притормаживал свою подпрыгивающую походку, гитару, что била по заду, он тихонько и с любовью осаживал себя, как нетерпеливую лошадь. Надо было сохранить это, несмотря на улицу, которая уходила в голубую даль, в светлое обещание, несмотря на улыбки встречных, на музыку в наушниках. Он шёл и дышал, глубоко, плавно, и дошёл до клуба на сорок минут раньше.

Алина молчала. Обычно спрашивала, как добрался. Зря он вчера так. Решил написать сам:

«Привет. Я доехал, всё ок. Сейчас пойду на площадку. »

Получила. Не прочитала.

Саша подумал написать Роману из Чернозёмска, где должен был быть следующий концерт. Но Роман отвечал неохотно – они вообще еле договорились проводить Сашин концерт в модном «Платонове», где Роман был администратором. Для этого даже пришлось писать Гришаковскому – местному барду, с которым Саша был шапочно знаком. Саша не хотел ещё одного не отвеченного сообщения в это утро. Ему было так хорошо, и казалось, что впереди что-то будет, и он хотел ещё продлить эту иллюзию. Поэтому Саша написал Полли.

«Привет) как дела? Медленно, но верно приближаюсь к Туле) Как билеты?»

Полли ответила сразу:

«Привет! Ура) продаются потихоньку»

«Потихоньку – это сколько?)»

«Саш, ну что за настойчивость)) Всё у нас будет хорошо!»

«30 хотя бы есть?» – спроси он.

«Есть!»

«А 40?»

«Саш. Я и так волнуюсь!»

«Ладно, в Ростове и 40 не было) Так что не волнуйся»

«40 мы тебе точно соберём. Как выступил?»

«Ну. Было сложно. После долгого перерыва. Но смог зацепить – на последних песнях»

«Уверена, ты всегда можешь зацепить. Жду приезда)»

Саша написал:

«И я жду) Встречи с тобой;)» и завис с большим пальцем над кнопкой «Отправить»

Саша познакомился с Полли несколько лет назад – она приглашала его в Тулу на местный фестиваль, который сама и организовывала. Фестиваль шёл один вечер и проходил в полуподвальном баре. В программе были малоизвестные барды, поэты, зрителей было человек 50 и всё это скорее напоминало междусобойчик, собранный ради общей попойки, а не для людей в зале. Точнее, и для них, потому что половина зрителей была друзьями выступающих. Саша не кидался в общее алкогольное веселье, и наблюдал его со стороны. У них тогда было всё хорошо с Ксюшей, Саша и не думал ей изменять. Полли тоже была формально замужняя, хотя её муж, местный поэт и математик, уже давно не жил с ней. Саша постоянно ловил на себе тоскливо-нежные взгляды. Когда Полли звала его на фестиваль, она пару раз упомянула, что ей хочется, чтобы приехал именно он. Полли была высокой брюнеткой, с крупными, но приятными чертами лица, миндалевидными глазами, в которых была то ли претензия, то ли желание, а скорее – всё вместе. Саша понимал, что кроме одной-двух ночей у них ничего не случится, и на её предложение остаться с ночёвкой вежливо отказался. Саша сбежал на неудобной ночной электричке, в Москву. Он помнил, как Полли вызвалась его провожать, и у электрички задержала объятия чуть дольше официально-дружеских.

Потом Саша долго не ездил в Тулу, Полли исправно поздравляла его с днём рождения, в конце неизменно желая творческих успехов и любви, то сходилась с мужем, то расходилась, и Саша особо о ней не думал. Но теперь он был в разводе, и Тула была последним городом первой недели перед отдыхом в Москве, и он вдруг подумал о Полли всерьёз. Он один, Полли тоже, и всё это может быть достойным финалом первой недели. Достойным того смутного, нежного и большого, что виднелось ему сейчас вдалеке.

Саша стёр смайлы и отправил:

«И я жду встречи с тобой»

Полли прочитала, взмахнула карандашиком в окне чата, написала:

«Удачи тебе на твоих концертах :*»

Саша улыбнулся, выдохнул и зашёл в переписку с Алиной.

Алина прочитала. Но не ответила.

Саша заглянул в столовую напротив клуба. Плитка на полу, несколько столиков, синеватые лампы, длинная железная витрина с заветренными салатами тянулась к кассе. Посетителей не было. Саша взял пюре без мяса, чашку слабого чая. Кофе брать не стал – нервный взлёт через полчаса обернётся апатией. Он пытался сохранить лёгкость, но все понемногу тонуло в тяжёлой пище, запахах кухни, неуместно-громкой музыке – я хочу от тебя дочку, и точка, и точка. Весна медленно проседала, сдувалась. День торопливо стремился к закату, небо обложило серым. Саше пил чай, глядя в окно. Проехал пустой школьный автобус, увёз тишину на 50 мест. Тускнела выключенная вывеска напротив.

«GentelClub».

Телефон молчал. На Сашу наваливалась тревога. Обычно он знал, что её надо просто переждать, как отходняк от травы или похмелье.

Так всегда случалось в туре, если приезжать в маленький город с утра и видеть, как старится день, стягивается в тревожную точку концерта. Провинция. Жёлтые пятна рекламы. Плакаты угасших звёзд эстрады. Сверхновые рэперы. Две волны, а он где-то между, в слабой доле. Серая пыль на дне маршруток. Хриплое радио. Отвратительные объявления между песнями – не знаешь где сантехнику взять? звони семь пять семь пять семь пять – повторяя это всегда по два раза. Груды мусора во дворах, где брошенная маршрутка прячется за гаражами, как сбежавшая с уроков школьница с сигареткой. Нелепые названия кафе, пыльный хлам на балконах. И местные растерянные мужики смотрят вслед – москалю залётному, пидору московскому, в пальтишке, с гитарой. Не понимают, хлопают зенками, что ещё за гусь. И бессмысленные пробки – утром в одну сторону, вечером в другую, проще оставаться на одном месте. Москва была иллюзией движения. Он сбежал в неё когда-то от удушья сумерек, телевизоров, квартирок, где с каждой кухни несёт борщом, «уральскими пельменями», новостями, галкиным. В такие вечера он ещё в Поволжске чувствовал себя бездомным. А теперь он приезжал из Москвы в другие одинаковые городки и ощущал себя сиротой вдвойне. Одноклассник как-то пытался убедить его – от такого удушья спасают дети. Ох, вся лента уже была в детях, детей от него хотели все, дети в глазах поклонниц – от него? – дети в вопросах матери и монологах отца – когда? – о детях говорила сестра, осторожно, дети, кричал оранжевый квадрат на стекле автобуса, но ему дети казались бегством. Каждый просто выталкивал тоску вперёд, передавал удушье по наследству. И если бы он решился, он бы просто заменил свою тоску на страх за детей, замазал бы тоску любовью. Но тоска бы осталась. И все эти его мысли вкупе с гитарой и концертами казались ему со стороны подростковым и наивным протестом. Он нейтрально мычал на вопросы о детях, на заявление, что дети – главное, хотя по сути дети были такими же людьми. Не лучше, не хуже, просто ещё не выросли.

А после концерта, даже неудачного, удушье расходилось, исчезало, как было вчера вечером. А город резко сужался и становился уютным как перчатка по размеру. Даже если концерт прошёл плохо и людей было мало, и спел он плохо, он всё-таки мастерил из себя, гитары, микрофона, голоса что-то, отдавал тоску. И вот уже можно выпить чашку чая в ожидании электрички, и во всём теле приятная усталость, и плохая музыка не кажется уж такой плохой. Мелодия же неплохая и переход тут такой и вот нестыдная метафора в припеве. А главное, можно жить, и улыбаться официантке, и трястись в последнем вагоне электрички домой, и верить – всё впереди. Он затыкал тоску аккордом, припевом, куплетом, заревом концерта. Как удалённый зуб – ваткой. И на день зияющая сумерками дыра отступала.