Напрасно он сказал про авиакатастрофы. Сердце екнуло, я прислушалась к размеренному гулу турбин.

– Меня зовут Чаки, – визгливо представился «черный ящик», – Я друг.

Друг напоминал гремлина, отрастившего меховую шубку. Я полезла в пакет, чтобы достать Тяпку и показать Пэгги, как должен выглядеть настоящий друг, но передумала. Сделай я это – и до конца полета пришлось бы стать этой крошке ближайшей родственницей.

– А это моя тетя, Рейчел, – малышка надула губки и ткнула пальчиком через проход. Перезревшая брюнетка в велюровом жакете лучезарно улыбнулась, обнажив отбеленные зубы. На ее ресницах было столько туши, что они провисли от тяжести.

– Хай, мисс, я Рейчел Мандрелл, – помахала ладошкой брюнетка, – Мой муж работает в Совете Европы, отвечает за какой-то комитет, а мы с сестрой живем у нашей мамы в Нью-Йорке, хотя имеем квартиры в Брюсселе, где еще не стали завсегдатаями. Одна квартира – у Северного вокзала, а другая – перед собором Нотр-Дам-де-Саблон… О, если вы там уже бывали, мисс, то должны понимать, что лучшего места в Брюсселе просто не существует…

– Сочувствую вам, Джульетта, – пробормотал Ник, – Вы влипли.

Надо было выкручиваться. Я улыбнулась разговорчивой даме и, откинув голову, закрыла глаза. Пусть считает меня невоспитанной. Ник благоразумно помалкивал, брюнетка тоже заткнулась. Осталась кукла Пэгги, она сделала попытку отравить мне жизнь, но, решив, что я сплю, отвязалась и закатила головомойку дружку Чаки. Пришлось их слушать. Это было трогательно.

В принципе, я уснула. Если сон в самолете – это сон…

Проснуться в полете гораздо проще, чем уснуть. Я открыла глаза. Поблескивало табло между салонами. Мерно гудели двигатели, шевелиться не хотелось. Пассажиры почти не разговаривали – я понятия не имела, кто сидит сзади, кто спереди.

Пропала стюардесса. Возможно, ублажала бизнес-класс – там и цены повыше, и публика интереснее. Источники раздражения не выявлялись. Я стала осматриваться. Слева, обняв своего страшноватого приятеля, спала Пэгги. Справа, сквозь неплотно задернутую шторку просачивался солнечный свет. Синел океан. Яркий, сочный, насыщенный. Я невольно залюбовалась, но быстро устала – сверкающая мишура раздражала глаза. Сосед, казалось, тоже спал. Глаза у него были закрыты, голова повернута, он пребывал в расслабленной позе. Появилась возможность рассмотреть попутчика. Ник производил впечатление цивилизованного человека. Носовая часть в меру антична, пробор аккуратный, кожа загорелая, под глазами никаких кругов – в отличие от моих, концентрических. Здоровый образ жизни – без нервов, вредных привычек.

Я закрыла глаза, решив поспать еще немного.

– Вы впервые летите в Брюссель?

Я вздрогнула. Поспишь тут…

– Простите, я вас напугал, – смутился Ник, – Просто хотел спросить, не имеете ли вы отношение к еврократам?

– Кто такие еврократы? – пробормотала я, – Почему я должна иметь к ним отношение?

– Еврократы – это двуногие бродячие существа без роду и племени, работающие в штаб-квартире НАТО, Евробанке, Совете Европы, а живущие в Брюсселе в особых резервациях. Коренные бельгийцы их не жалуют, но вынуждены терпеть.

– Не-е, – покачала я головой, – Не имею отношения. Я в Брюссель на минуточку. Пробегусь по аэропорту – и домой, в Москву.

– Так вы не немка, – догадался Ник.

– Признаться, нет. Если откровенно, Николас, никогда не испытывала трепетных чувств к немецкой нации. И даже не потому, что немецкая нация подарила миру Гитлеру.

Ник устроился поудобнее, приготовившись к приятной беседе. В мои же планы не входило развлечение попутчиков.

– А потому что слово «Германия» я ассоциирую с серым цветом, который мне не нравится.

– Я вас прекрасно понимаю, мэм. Вы любите яркие краски. А потому усиленно рекомендую добежать в Брюсселе до Гран-Пляс. Площадь Фиалок, Писающий мальчик, не пожалеете, мэм. Это как раз то, что не повредит печальной женщине перед прибытием на родину. От аэропорта Завентем до исторического центра города вы доедете за считанные минуты. Поверьте, в Брюсселе не существует проблемы транспорта.

– Спасибо, – вздохнула я, – Но вряд ли смогу воспользоваться вашим советом. Меня не выпустят за пределы аэродрома.

– Жаль, мэм.

– Жаль, – согласилась я.

– Что-то не так, мэм? – в приглушенном голосе Ника зазвучали нотки заботливой сиделки, – У вас приятное лицо, но вы такая измученная. Проблемы? Не мое, конечно, дело…

– Мелкие, – хмыкнула я.

У него хватило такта не настаивать. В головном салоне наметилось оживление. Стюардесса Софи Андерсон развозила напитки – для усиления аппетита перед кормежкой. Проснулась Пэгги и потянулась к яркой бутылочке.

– Меня зовут Чаки, – вздрогнул мохнатый уродец, – Я хочу играть. Я хочу, чтобы меня погладили по головке. Я хочу, чтобы меня положили в кроватку. Я хочу… Я хочу…

– Заело, – хмыкнул Ник.

– Мэм, у вас очаровательная малышка, – сказала мне Софи, – Но боюсь, что сильногазированный напиток – не совсем удачное решение…

– Да что вы говорите? – удивилась я.

– Пэгги, не бери ЭТО, – произнесла с левого борта тетушка Рейчел, – У тебя снова вырастут прыщики, и мы будем целый год ходить к доктору Якобу.

– А я хочу, – надулась Пэгги.

– Проходите, мисс, – сказала Рейчел стюардессе, – Проходите скорее, а то она не успокоится, пока не взбесит всех пассажиров.

– Я хочу, хочу… – затянула Пэгги, – Я хочу вот это…

– Я поняла вас, миссис, – кивнула Софи и с интересом глянула на Ника. Потом без интереса – на меня, – Сэр? Мисс?

Я покачала головой.

– Благодарю вас, – поддержал Ник, – А что, если попозже?

– Да, отличная идея, – Софи сверкнула улыбкой и покатила дальше.

– Джульетта, вы можете отстегнуть ремень, – обнаружил Ник, – Это надо было сделать минут сорок назад. Ваше туловище сковано, это не способствует хорошему настроению.

– Что, уже можно? – я несмело отстегнула ремень и закрыла глаза.

– Я хочу… – умирающим утенком всхлипнула мне в рукав Пэгги.

Я засыпала, куда-то неслась, вращаясь вокруг своей осиной талии…

Очнулась я от странного ощущения, что кто-то хочет забраться в мою сумочку. Никогда не видела воровских снов. Я открыла глаза. Сумочка из игуаны покоилась на коленях. Ноги упирались в пакет, где обретались Тяпка, зубная щетка, ночная сорочка, палочки с ватой и другие необходимые в жизни вещи. С ума сошла, – подумала я, – Кому в этом самолете могла понадобиться моя сумочка? На всякий случай я обозрела местность. Попутчик, представившийся Ником Кауфманом, дремал, припав к иллюминатору. Губы плавно шевелились, ноздри раздувались. Спящие мужики такие непосредственные. Крошка Пэгги бодрствовала. Закусив губу от усердия, она выковыривала из любимца стеклянный глаз. Последний был пришит на совесть, хотя и не сказать, что намертво.

Я встретилась глазами с Рейчел. Брюнетка смотрела на меня с задумчивым интересом, а когда обнаружила, что объект вышел на связь, смущенно улыбнулась. Я отвернулась. Как-то странно. Капризное чадо ломает дорогостоящую игрушку, а родня и в ус не дует.

Кормежка задерживалась. Я поднесла часы к глазам: двадцать минут двенадцатого по времени Нью-Йорка. Половину Атлантики с божьей помощью одолели. По курсу Азоры. Чудесные острова (вернее, островки). Там очень мило, говорят, отдыхается. Нет ни суеты, ни гама.

– Азоры здесь тихие… – прошептала я. Обняла сумочку и снова полетела в колодец…

– Проснитесь, Джулия, проснитесь… – толкал меня в бок Ник.

Я выпутывалась из объятий Морфея. Снова что-то не так. Он кусал губы, как-то странно дышал. Я протерла глаза, стала судорожно причесывать мысли.

– Вы встревожены, Николас.

– Посмотрите в окно, Джулия, – Ник отогнул шторку.

Я вытянула шею. Океан, смыкавшийся с горизонтом… пропал. Вместо него под крылом самолета распростерся плотный ковер облаков. Конца им не было.