– Не пугайся, что мы такие, детка, – доверительно сообщил мужик в белых тапках, обходя меня по второму разу, – Чем безобразнее выглядим, тем больше в нас экспрессии. Зато в работе – орлы. Как говорится, лучшая защита на всю ночь. Спешу представиться – полковник Истомин, Советский Союз.
– Советский Союз распался, – прохрипела я, – Четырнадцать лет назад. А вы до сих пор воюете?
Компашка загоготала. А как он догадался, что я русская? – внезапно подумала я. Жирной краской на физиономии?
Впрочем, какое мне до этого дело? Я должна быть гордой и неприступной. Я задрала нос и покосилась на тельце малышки Пэгги, истерзанное пулями. Сердце сжалось…
Бандит, похоже, посмотрел туда же.
– Ну, извини, – хмыкнул он, – Не хотели, так вышло. Не святые мы в белых манишках. Это же не твой ребенок, верно?
Он торчал у меня за спиной. А я не люблю, когда у меня за спиной торчат и неизвестно чем заняты. Я повернулась и посмотрела ему в глаза. У заморыша было рябое лицо и морщинки-плиссе, испахавшие его от залысин до подбородка.
– Вы полковник каких войск? – прошептала я, – пиратских?
– Ядерно-бронетанковых, душечка. 12-е Управление. Маршал артиллерии Коломиец. Ядерные грибы по всему миру. Но знаешь, это было так давно, что уже и не вспомнить. Теперь у нас другая фирма. Ты любопытная?
– Эй, командир! – крикнул «чертежник» – обнаженный по пояс бородач – нагибаясь над телом чернокожего, – Одна мартышка еще шевелится. Пристрелим, чтоб не мучилась?
И картинно, с возгласом «пах» приставил гранатомет ко лбу раненого. Публика взвыла от удовольствия.
– Отставить, Дерипуз, – нахмурился Истомин, – Мартышку подлечим, послушаем, а там решим. Верно, крошка? – он с любопытством заглянул в мои глаза и понизил голос, – Ведь этим парням чего-то надо было от тебя? Они во какую дуру на тебя извели, а ты им – никакой взаимности, – рябой кивнул на самолет, который уже не просто горел, а чадил, как автомобильная покрышка, – Он нам расскажет, кто ты такая… Или сама скажешь?
Я презрительно молчала.
– Слышь, командир, а девку куда? – спросил рослый бугай в шортах с бахромой, – Полечим или пусть живет? Может, развлечемся с ней, а потом в расход?
– Девчонка – моя! – объявил Истомин всем бродящим по поляне, – Я по ней скучал, я ночами плохо спал, ясно? У кого есть мнение, отличное от моего, милости просим за пулей! Эй, детка, ты куда собралась? – он схватил меня за руку.
Никуда я не собиралась – ему почудилось. Шагнула просто в сторону, а до этого с тоской смотрела на джунгли, твердя себе, что они непроходимые только на первый взгляд. А если в них нырнуть, да топать, прыгать и бежать…
– Никуда я не собралась, – сообщила я горькую правду, – Вот стою и жду, что из леса выйдет новая банда и перестреляет вашу банду.
Рябой ухмыльнулся, критически обозрел опушку и почесал редеющий затылок.
– Ну, это вряд ли. Не выйдет. Здесь хозяева – мы.
Тут вся братия, что болталась неподалеку, дружно выразила одобрение и стала подтягиваться. Возвращались трое от самолета. А я представила, что сейчас ко мне потянутся эти жирные волосатые руки, обагренные кровью, начнут лапать, раздевать. Я зажмурилась. Чугунная тяжесть пригвоздила к земле, тоска сдавила горло.
– Не бойся, рыба, – вкрадчиво промолвил рябой, – Открой глазки. Публика у нас безвредная. А если будут обижать, я им покажу…
Вздохнув, я открыла один глаз. В этот миг всё и ухнуло…
Могло и раньше, но так смешнее. Разрозненные очаги пламени, вылизывающие фюзеляж, слились в один и взмыли в небо ослепительным факелом! Огонь добрался до остатков горючего. Глухой взрыв – сноп пламени взвился в небо! Рвануло в крыле, оно переломилось. Повалил густой дым, небо заволокло гарью…
– Ёлы-палы… – восхищенно протянул патлатый коротышка в оранжевой футболке.
– Надо валить, – рассудительно изрек сутулый бритоголовый мужик, – Щас по новой звезданет.
Рябой, впечатленный зрелищем, ослабил хватку. Тут меня и торкнуло. Валить так валить. Не будет другой возможности! Я вырвалась – это оказалось проще, чем разорвать узы Гименея – и прыгнула… Очередной взрыв, потрясший чрево лайнера, послужил выстрелом стартового пистолета. Я ввалилась в лес – в гущу веерообразного подлеска. Споткнулась – колючая метелка хлестнула по щеке. Секундная заминка – я мчалась дальше, прыгала по кочкам, барахталась в траве, накручивалась на какие-то тонкие стволы, увитые веретеном стеблей. Мелькали деревья со спирально заверченными стволами, с ветвями шириной в локоть, растущими не вверх, а вбок. Вставали стеной заросли папоротника, бамбука. Я хваталась за стволы деревьев, брела мимо паразитов-лиан, мимо остроконечных термитников, проплешин красно-бурой почвы, ядовито-сочной листвы, норовящей хлестнуть по щеке, уколоть шипом…
Небольшое удовольствие – бегать по джунглям в городских туфельках (хотя и без каблуков). Очень быстро я стала задыхаться. Пятки стерлись на первой же стометровке. Я ковыляла, расплетая венки из вьюнов. В голове темнело, ноги заплетались. До самшитового кустарника, темнеющего по курсу, я не добралась. Поплыл откос под ногами, и я поплыла вместе с ним. Упала в грязный ручей, пахнущий тухлой древесной корой, нахлебалась. Перевернулась на спину, приподнялась, но ладони поплыли по скользкому дну, я снова упала, ударилась затылком, заплакала. Подъем без посторонней помощи я бы уже не осилила. Когда над головой склонились двое, мне было все фиолетово. Они подняли безжизненное тело, вытащили из ручья.
– Бегать умеет, – произнес молодой голос.
– Ага, бойкая попалась, – сочно вымолвил бородач-гранатометчик, – Ну, это не беда, Аверченко. Тяжела в поимке, легка в постели. Представляешь, на краю земли – русская баба. Давненько у меня их не было…
– Тебе Истомин за нее башку открутит, Дерипуз. Лично я от этой красавицы держусь подальше, а ты давай, раз жизнь недорога.
– Да ладно, Истомин опять напьется. Пара банок текилы – и готов. Вот увидишь, снова будет куролесить после программы «Время». Не до бабы ему будет… Ладно, разберемся. Понесли добычу…
Когда я проснулась, первая мысль была утешительной: ПРИВИДЕЛОСЬ. Вторая еще лучше: С УМА СОШЛА. А как проверить? Делать было нечего, глаза не открывались, я стала вспоминать и подвергать анализу. Память работала лишь до слов «Понесли добычу». Потом – туман с бледными прорывами. Меня везли, пересаживали в катер, переправляли с острова на остров, опять везли – возможно, в горы, судя по тому, как ревел мотор, и кровь отливала от головы. Волокли по ступеням, по извилистым коридорам, бросили. Разве так должны обращаться с соотечественниками?
Я прислушалась. На улице посвистывал ветер, за стеной монотонно что-то стучало. Открывать глаза было трудно, веки придавило чугунной плитой. Ничего хорошего я не увидела За окном густела свинцовая мгла. Смеркалось (или светало?). В комнате имелись четыре стены, пол и потолок, дверь, окно. И никакой мебели. Наверное, со смыслом. Мебель напоминает о временах, проведенных в цивилизации, и плохо дисциплинирует.
Итак, я находилась в заточении. Оригинально. Я покосилась на свою одежду. Одеждой прилипшие к телу тряпки можно было назвать лишь условно, но уязвимые места они прикрывали. Туманность за окном не позволяла рассмотреть, во что превратились моя кофточка и джинсы – но можно представить, во что превращается одежда после авиакатастроф и бега по джунглям. И чем она при этом пахнет.
Я сползла с брезентовой подстилки, пропахшей рыбой, подошла к окну. Ноги тревожно подрагивали. Ныла коленка. За толстым стеклом все было мутно, неотчетливо. Проступали скалы, обмыленные ветрами. Они полого сползали вниз. Что внизу, просмотру не подлежало – у подножия клубился туман. В небе зависли облака – неподвижные, похожие на каменные изваяния. Такие же тяжелые, даже ветер их не брал. Это смотрелось фантастично – за окном свирепствовал ветер, выл, бился в стекла, а облака висели, словно прибитые гвоздями… Различалась мглистая полоска моря, да черные камни, уступами сползающие к берегу. И маленькие деревья «рюмочной» формы – в качестве оживления пейзажа, они тоскливо грудились среди скал.
