– Неужели пронесло? – не поверил Ник, открывая глаза.

– А вы сплюньте, – пробормотала я.

Он не понял:

– Зачем?

Под впечатлением жесткой посадки он забыл о второй опасности. Милашка Рейчел вторично обнажила пистолет. Кофточка, стыдливо наброшенная на рукав, больше не фигурировала. Ник сунул руку во внутренний карман пиджака и медленно, словно змею, стал вытаскивать рифленую рукоятку. Не возьмусь утверждать, что это был пистолет, но справедливые подозрения зародились. Я напряглась. Не собрались ли эти двое использовать мою голову в качестве мешка с песком?

– Тетушка, мне страшно, – пискнула Пэгги, – Я хочу домой, я не хочу летать на ваших самолетах…

Тут и случилось бедствие. Оно меня и спасло. За что могло зацепиться правое крыло? За мегалит царя Соломона? За мощное дерево, не желающее прогибаться под напором стали и огня? Удар чудовищной силы потряс фюзеляж и все живое, что в нем было. Кричали все – самолет стал адом на колесах. Пистолет из руки брюнетки полетел в голову салона. За пистолетом, шурша оборками, подалась сама брюнетка. Самолет развернуло градусов на сорок, потащило под уклон. Мы врезались в джунгли, понеслись в низину, сминая все, что было на пути. Но далеко не уехали – последовал новый удар, сильнее предыдущего. Мир перевернулся. Успевших отстегнуть ремни выбросило из кресел, разметало по салону. Мелькали конечности, орущие лица. Кто-то плюхнулся в проход, зацепив Пэгги. Остальные сидели – раздавленные, одной пощечиной превращенные в суповой набор. Одной из них, похоже, была и я…

Трудно упомнить все детали. Я пришла в себя и сделала попытку отстегнуть ремень. Пряжка не слушалась. Я могла бы провозиться с ней неделю. Ник пришел на помощь, что-то треснуло, он сорвал с меня оковы, выпихнул в проход. Я полетела, словно из ружья, вцепившись в сумочку.

– Пакет, пакет мой не забудьте, Николас… – конечно, там такие сокровища – ночнушка, зубная щетка, плюшевый пес…

– Идите к черту, Джульетта, не забыл я ваш пакет…

Он волок меня по проходу, топча неподвижные и шевелящиеся тела. Салон лайнера напоминал муравейник, по которому прошлись подошвой сапога. Сиденья залиты кровью, несколько пассажиров, в том числе носатый негр, сосед Рейчел, висели на спинках сидений. Парня лет семнадцати с пробитой головой пыталась сбросить с себя молодая пара – кудрявый мулат и «мышиная» блондинка в джинсовой жакетке. Чету пенсионеров – престарелых японцев – заклинило между вывернутыми сиденьями. Страх в глазах. Оба мертвы – много ли надо этим немощным? Я тормозила, снова теряла сознание.

– Да не спите вы! – рычал Ник, дергая за рукав, – Шевелите прелестями…

Выжившие пытались встать, кому-то это удавалось. У двери в узком пространстве между салонами давился народ. Рыхлый бизнесмен с горящими глазами, держа над головой кейс, лез напролом. Он разбросал компанию окровавленных девиц – туристок, возвращающихся в Бельгию. Все орали, каждый хотел быть первым. Господи, думала я, – неужели они настолько ошалели, что готовы прыгать с этой высоты? Я еще не знала, что передние шасси подломились, и лайнер встал в позу молящегося мусульманина. Расстояние до земли сократилось, хотя и не сказать, что стало безопасным. Мы ввинчивались в толпу. Ник действовал, как мощный штопор! Мы почти пробились к выходу, когда впереди кто-то истошно завопил:

– Кабина горит! Шевелитесь! Сейчас все взорвется к чертовой матери!

Люди загалдели, засуетились.

– Не взорвется! – орал другой, с головой на плечах, – В баках нет керосина, дурачье, вы бы хоть головой думали! Не нагнетайте панику, господа!

– И баки не в кабине! – поддержал третий.

Но обуздать панику было невозможно. Объятая страхом толпа всколыхнулась.

– Сбросьте эту дуру, она до вечера не прыгнет!

Отчаянный женский вопль возвестил о том, что самолет покинул еще один пассажир. Я наступила на что-то мягкое, отдернула пятку и машинально глянула под ноги. Рвотная масса потекла по горлу. Подо мной лежала женская рука. Алые ноготки, ухоженные пальцы. Окровавленный манжет когда-то белой сорочки. По телу, по обезображенному лицу стюардессы Софи Андерсон топтались все подряд. Она бы не сбежала раньше всех из самолета. Команда не имеет права покидать корабль, пока не эвакуируются пассажиры. Открыла дверь, хотела выпустить надувной трап, но что-то разладилось в механизме, толпа надавила, девчонка упала. Пыталась подняться, образумить толпу – пока паникер с залитыми шарами не наступил ей на горло…

Рывок Ника развеял образы в голове. Нас куда-то вынесло.

– Прыгайте за мной! – проорал он, – Досчитайте до трех и прыгайте! Я вас поймаю!

– Куда прешь, ублюдок?! – заорал плечистый мордоворот, не любитель уступать дорогу. Выпуклые глазки лихорадочно моргали, щеки, поросшие жировиками, тряслись от ярости, – В очередь, я тебе сказал, сукин сын! Не то живо задницу надеру!

Ник не стал вступать в перепалку. Сунул руку в пиджак – прогремел выстрел! Уши заложило. Такое ощущение, что он целился по моим ушам.

– А-а-а-а!!! – плечистый схватился за пробитое плечо. Ник нетерпеливо оттолкнул его, парень врезался затылком в бизнесмена с кейсом – оба рухнули в народ. Толпа схлынула.

– О, май гад!!! – визжали вразнобой туристки.

Никто не упрекнул Ника в недостойном поведении. Он шагнул вперед, воспользовавшись образовавшейся брешью. И я – как обезьянка на веревочке. Последнее, что отложилось – море вздымающейся зелени. Кусочек свинцового неба…

Там было метра два, не смертельно. Но очень больно. Трое пассажиров рейса «Нью-Йорк – Брюссель» уже корчились в траве после неудачного приземления. Человек семь или восемь, невредимые, среди них две женщины, бежали по всклокоченным травам в сторону посадочной полосы. Молодая женщина в игривом кардигане лежала на спине, задыхалась от боли: напоролась на сук, из поврежденного бедра хлестала кровь…

Я упала на удивление удачно – меня подхватили две пары рук.

– Это она? – выпалил незнакомый баритон.

Я рухнула на четвереньки, что-то заблеяла.

– Она, Рассел, – ответствовал Ник, – Вот ее вещи. Хватаем бабу, и в лес. Они будут здесь с минуты на минуту. В салоне сидели как минимум двое из их банды. Один мертв, другая – не знаю. Держу пари, одна компания… Они пошли ва-банк, понимаешь? Только мы успели среагировать, когда какой-тпридурок заказал ей билет. Эти всполошились уже по следу. Додумались, уроды… Отклонить маршрут, понимая, что в Брюсселе эту штуку им уже не отдадут, и при дозаправке на Азорах ситуация сложится не в их пользу…

– Эта штука того стоит, – пыхтел второй, – Она и большего стоит… Ник, у них база в Марокко, тут час лету… Тащим, Ник, тащим, как бы не опоздать…

– А крошка Пэгги? – бормотала я, – Она осталась в самолете, нельзя ее бросать… Ребенок не виноват, что у него такая родственница…

– К черту крошку, – бросил Ник, – Другие позаботятся. Вперед, Рассел! Хватай ее под мышки, она совсем мышей не ловит!

Я впадала в вялотекущий анабиоз. За меня решали, за меня делали. Кто бы мог подумать, что я окажусь центральным персонажем боевика, идущего в прямом эфире? Меня подхватили, поволокли под живописно-корявые деревья с разлохмаченными кронами, утопающие в рослой траве, похожей на папоротник. Кто такой этот Рассел? Сидел в другом салоне? У него были крепкие белые руки, значит, и сам белый… Кто-то из них споткнулся, я тоже упала на колено, машинально обернулась. Ну, кино, ей-богу… Страсти еще не улеглись. Из самолета вываливались люди, катились по траве, по телам. Кто-то вставал, бежал, кто-то корчился, хватаясь за поврежденные конечности. Сердобольные пытались их поднять, оказать посильную помощь. Зрелище было ужасным. Белый лайнер с красно-оранжевой продольной полосой на фюзеляже лежал на брюхе, уткнув нос, похожий на нос дельфина, в монолитную глыбу, заросшую тропической флорой. Горели кабина и передняя дверь. Яркое пламя – в сопровождении густого дыма – вырывалось из двигателя, расположенного под левым деформированным крылом. Высокий хвостовой стабилизатор торчал в небо покореженной стелой – словно памятник величайшей дурости…