– Хорошо. Успокойтесь. Отдохнёте, придёте в норму, и мы всё обсудим.

Ольга вышла в коридор, за ней вышел и жук Сыромятников; санитар запер изолятор.

– Он не так уж и не прав, – произнёс Жук в спину уходящей Ольге.

Она развернулась всем телом словно робот и, подумав, что ослышалась, переспросила:

– Что?

– Я говорю, что Герман возможно не так уж и не прав, как вы думаете. Видите ли, в одном важном аспекте его бред тесно переплёлся с реальностью.

– Вы о чём?

– Пообщайтесь лучше с Даком, думаю, он всё объяснит.

Сыромятников кивнул и двинулся по коридору в сторону столовой. Ольга, немного постояв на месте, решила идти к заведующему за объяснениями, всё равно Дак просил посетить его кабинет после изолятора.

Вкратце объяснив суть произошедшего Даку, она попросила ей разъяснить, что имел в виду Сыромятников.

– Ничего такого особенного не происходит. Во всяком случае, ничего такого, что вы могли себе вообразить.

– И всё же мне хотелось бы знать подробности.

– Подробности знать совершенно не обязательно. Это скучно. Суть происходящего, если это вообще можно назвать происходящим, заключается в том, что примерно раз в восемь месяцев к нам приезжают военные и по ордеру, выписанному в министерстве обороны и завизированному в нашем министерстве и министерстве юстиции, забирают пациента.

– Как?

– Да ничего удивительного в этом нет. И уж, конечно, никаких опытов над ними военные не проводят, как вы себе, я вижу, успели вообразить. Военные в основном забирают, так сказать, своих. Свихнувшихся ветеранов боевых действий, заболевших душой солдат-дезертиров, военных преступников. Есть там у них такое внутреннее распоряжении, чтобы всех своих лечили в военных госпиталях. Действуют их врачи по аналогии с военной полицией, судами и тому подобными структурами. Армия – это же особый мир, государство в государстве. Так что вашему Шавыкову ничего не угрожает, ничего. Скорее уж через два месяца заберут Страхова. Он, как никак, служил. Обладает необычными способностями, потенциально может знать какие-то военные секреты. Я всё доходчиво объяснил?

– Да, – успокоившись, сказала Ольга. Сенсации не получилось.

– Отлично, отлично. Давайте переходить к делу.

После разговора с заведующим отделением Ольга отправилась к себе. По пути она зашла к старшей сестре Василисе (Васе), попросила её после обеда привести к ней Каримова. Сейчас Каримов сидел на том же самом месте, что и вчера, и продолжал изображать из себя слабоумного. Ольга подготовилась к предстоящему разговору. Права на ошибку у неё не оставалось, второго шанса подобные больные врачам не дают. Она на девяносто девять процентов была уверена, что Каримов – симулянт, но этого недостаточно, нужно быть уверенной на все сто.

– Роман, как спали сегодня?

– Нормально.

– Что снилось?

– Бабушка. Я маленький, она лежит в соседней комнате и кашляет. Страшно. Сначала не понятно почему, а потом я вспоминаю, что она давно уже умерла.

– И что вы об этом думаете?

– Ничего. Мне часто загородный дом снится.

– Да? Вы там жили в детстве?

– Почти всё время. Мама много работала, ей всегда некогда было.

– Скажите, а что вам в детстве больше всего запомнилось?

– Кофнеты. – Наверное, он имел в виду – конфеты, но маркеры слабоумия давали о себе знать, он неосознанно переставлял буквы в словах, или ловко имитировал ошибки в произнесении некоторых слов.

– А что ещё?

– Ну там, перед домом, были такие. Между столбов висели. Я на них садился и меня туда-сюда мотало.

– Качели? – догадалась Оля.

– Да.

"Он выдал мне сейчас ещё один симптом деменции. Не помнит названия некоторых предметов, но может описать их назначение. Ему очень хочется меня убедить в своей невменяемости. Ладно, продолжим".

– Роман, вы любили бабушку?

– А?

– Ваша бабушка вам нравилась?

– Да, то есть нет. Как это нравилась?

– Она была хорошая?

– Да.

– А вы были хорошим?

– Нет. Я плохо себя вёл.

– Вас наказывали?

– Да.

– Бабушка?

– А?

– Бабушка вас наказывала?

– Иногда.

"Интересно, врёт он мне или говорит правду? Или часть правды?"

– И что вы об этом думаете?

– Я заслужил наказание.

– За что вас наказывали?

– Так, за разные шалости.

"На сегодня достаточно. Дальше двигаться опасно. Надо поточнее узнать место брода".

– Роман, вы можете идти к себе в палату. Завтра приходите ко мне после обеда, в 14-30.

– Приду.

Каракурт зашуршал бумажками в кармане. Вынул одну из них и с помощью огрызка карандаша написал памятку. Потом, так и не поднимая головы от бумажных сокровищ памяти в виде нечитабельных для чужих записок, написанных самому себе, тихо исчез за дверью.       Дождавшись, когда он уйдёт, Ольга Гаврилова, посмотрев ему вслед, отчётливо произнесла:

– Аферист.

      Ольга никогда не теряла времени даром. Ей удалось связаться со следователем, ведшим дело детоубийцы Каракурта. Договорилась с ним о встрече сегодня же. Примерно в половине седьмого вечера она подъехала к приземистому серому зданию РУВД. Следователь Константин Жиров её ждал. Рабочий день подошёл к концу, дел конечно, как всегда, хватало, но он специально задержался ради такого случая, а не пошёл сразу домой к жене и детям. Скоро его ребята забудут, как их папочка вообще выглядит.

Жиров, достигший возраста Христа два года назад, как раз, когда он со своей следственной бригадой поймал опасного маньяка, полноватый, лобастый, крупный, не по-модному усатый мужчина, с нетерпением ждал встречи с психиатром. Для него Каракурт не был простым отщепенцем, рядовым извращенцем, отнюдь, он воплощал в себе угрозу обществу, безликую угрозу, направленную на каждого нормального человека на земле, на отцов, матерей и их детей! Ради чего мы живём на свете? Уж точно одним из ответов на этот банальнейший вопрос, одной из причин всего хорошего делающегося вокруг были дети – ради них стоило жить, да.

Константин, помимо воли, часто, намного чаще чем ему того бы хотелось, возвращался в воспоминаниях к тому чёрному делу об убийстве детей. Их изуродованные трупики, всегда открытые в крике глаза, выплывали из тумана памяти, тревожили совесть. Почему они не могли поймать маньяка раньше? Почему? Вопрос риторический. Им вообще повезло, что Каракурта задержали так быстро. Но Жирову от этого было не легче. Он всегда жалел об отмене смертной казни, а уж после дела Каракурта – тем более. Когда Константин узнал, что детоубийцу отправили в психушку у него самого чуть психопатический припадок не случился. Такого убийцу и кормить манной кашей? Воистину, человечество на своём пути где-то не там свернуло.

Докторша Жирову понравилась. Деловая, гордая, немного высокомерная – такие ему всегда нравились. В постели женщины этого типа обычно вели себя безудержно, превращаясь в бесстыжих похотливых сучек. В этом отношении на счёт Ольги он сильно ошибся. А всё потому, что она походила на его жену Лиду. Наверное, ему нравились сильные женщины, потому что он был неявным, а тайным подкаблучником.

После всех необходимых формальностей заговорили о главном – о личности серийного убийцы.

– Оля, – могу я вас так называть? – спросил Жиров, усаживаясь рядом с ней.

Теперь они перестали быть разделены бездушной поверхностью стола, психологически став немного ближе. Для такого разговора, который, как он предполагал, должен сейчас произойти, людям лучше предварительно сблизиться, чтобы доверять друг другу хотя бы немного. Без взаимного чувства доверия разговор о Каракурте терял всякий смысл, превращался в сухую выжимку, справку по делу.

– Костя, о чём речь! – Оля сделала величественный плавный жест рукой, разрешающий эту маленькую фамильярность. – Скажите, вот вы сразу согласились встретиться, а дел у вас, как я вижу, – кивнув на кипу папок, лежащих на столе, заметила доктор, – предостаточно и всё же я здесь. С чем связана такая быстрая реакция чиновника вашего ранга? Если позволите, так выразиться.