– Ты много себе позволяешь! Я – князь или не князь?! Как ты смеешь дерзить мне?

Он выхватил плеть и хлестнул боярина по спине. Воин не вздрогнул и не попытался уклониться, только на миг зажмурил глаза. Надетая на тело кольчуга украла этот удар, но сам этот поступок был оскорбителен.

– Ты – князь, – cпокойно ответил Траскон. – Я всю жизнь служил бодричам и вашей семье и всю жизнь говорил правду. Но я тебе не раб, а вольный человек. А вольные люди сами решают, кому им служить, и быть подданным императора франков у меня совершенно нет желания.

Злость переполнила Цедрага:

– Что, отправишься к Рюрику?

– Может быть.

– Ты жестоко поплатишься за это!

– Я никогда не боялся смерти, а тем более угроз. Прощай, князь! – Траскон повернул коня, а вслед за ним поскакали и четверо воинов.

Цедраг с ненавистью смотрел им вслед.

– Глупец! – чуть слышно прошептал он. – Земля бодричей – моя земля, и никому другому я её не отдам. Тем более Рюрику…

* * *

Шумный прибой бил о берег. Высокие волны налетали на большие камни, выступающие из воды, перекатывались через них с большим количеством брызг, набегали на узкую полосу песка вперемешку с галькой, и, откатываясь, оставляли хлопья белой пены. Взобравшийся на большой валун Корлин, прищурившись, смотрел на небольшую ладью, на которой три рыбака упорно сражались с кипящими бурунами, без устали работая вёслами. Судно, перекатываясь с волны на волну, медленно, но неумолимо приближалось, пока у самого берега не уткнулось днищем в дно. Из него в море спрыгнули мореходы и начали вытаскивать корабль на отмель. Он раскачивался, грозя подмять под себя замешкавшихся, но людей это не останавливало. Набегавшие волны захлёстывали их брызгами и поднимали судно над дном, помогая продвигать его к берегу.

Корлин, не раздумывая, бросился в воду:

– Войдан, давай подсоблю!

Он вцепился мёртвой хваткой за борт ладьи и, напрягая жилы, чуть приподнял её нос. Её протащило ещё на несколько шагов, и она, наконец, заскрипев днищем по гальке, остановилась, перестав поддаваться усилиям людей. Войдан, прерывисто дыша и глотая воздух после каждого слова, произнёс:

– Всё… Теперь… Она… Никуда… Не денется… – переведя дух, продолжил: – А ты, значит, выжил после битвы с данами? Давненько я тебя не видывал. Ну, дай хоть обниму на радостях!..

Друзья обнялись, и Войдан продолжил расспросы:

– Где же ты пропадал? Как жил?.. Рассказывай!

– У данов в рабах все эти годы провёл, – хмуро ответил Корлин. – Вот вернулся, а вместо дома – пепелище, да и жену с детками не нашёл…

– Так не пожалели их франки – побили, когда князя Славомира усмирять приходили.

– Та-ак! – Корлин сжал в кулаке свою бороду.

– Много народу тогда они погубили, – продолжил Войдан, – не щадили никого, лютовали сильно. А как на помощь морачане, варны, глиняне и смольняне подоспели, так вороги и присмирели, но Славомира с собой забрали. Вот и Попельвар тогда погиб. Осталась после него эта посудина, на ней мы с сыновьями и промышляем…

Корлин окинул взглядом молодцов:

– Сыновья?! Не узнал – подросли. А ты сдал, Войдан! Ладью на берег вытащил и задыхаться начал. Раньше так не уставал.

– И не говори! – махнул рукой Войдан. – Сам уж чувствую. Видно боги скоро заберут меня к предкам. Жалко, что детям нечего оставить – всё франки разорили. Вот Тыре эту посудину старую отдам, а Еловиту – только меч в руки, и пусть он с ним удачу ищет. А ты-то что делать собираешься? Может – с нами рыбачить будешь? Как раньше…

Корлин помотал головой:

– Хватит, нарыбачился!.. Дожили: мало мы с лютичами воевали, так ещё нас даны начали притеснять, да и франки тоже… А Цедраг ещё к ним на поклон поехал.

– Цедраг объявился? – удивился Войдан, а его сыновья – Тыра и Еловит, выгружая из ладьи корзины с рыбой, с интересом слушали Корлина.

– Вот я и говорю: не тот у нас князь, не тот! С таким любой нас унижать может.

– Да где ж другого-то взять? – вздохнул Войдан. – Силушка-то у нас немалая, но сами-то, – он растопырил пальцы, – вон чего! А с хорошим князем нас не сломить!

– Есть для нашего народа такой – сын князя погибшего Годослава – Рюрик.

– Да ну?! Живой?

– Живой, – кивнул головой Корлин.

– А чем он лучше Цедрага?

– С князем Рюриком не сталкивался, но с одним из его дружинников общался. Благодаря ему на свободе оказался, и не только я. И в сражении был с ним вместе. Хороший воин – из наших, из бодричей. Доблесть у него в крови: в схватке – один из первых, за товарища готов жизнь отдать. Сманивал его Цедраг посулами, но остался он верен Рюрику. И милосердие ему не в тягость – сам видел. Если у князя такие люди в чести, то великое будущее его ждёт, ибо сила его в них. А если воинство не боится голову сложить за народ, то чего ещё думать-то? Вот решил к Рюрику податься, в дружину его. И не только я об этом думаю, но и многие из тех, кто со мной из плена вернулись.

– А где он, Рюрик-то? – заворожённый рассказом Корлина и бросивший из-за этого разгружать ладью, спросил Тыра.

– Да где же ему быть?! – усмехнулся Корлин. – У руян он живёт.

– Так руяны с лютичами заодно… – встревожился Войдан.

– Заодно… – согласился Корлин. – Но приветили Рюрика, не обидели. Всё-таки руяне славянской крови. И нет у них врагов хуже, чем даны и франки. Пойми – я же не воевать с ними собираюсь, а к Рюрику направляюсь, в дружину его. На двух драккарах датских я сюда вернулся, на двух драккарах и к нему поплыву.

– Отец, – радостно возбуждённый, с горящими глазами Тыра шагнул к Войдану, – отпусти меня к Рюрику! А ладью эту лучше Еловиту отдай.

Войдан от услышанной просьбы опешил, переводя взгляд от одного сына на другого, а затем вздохнул:

– Что ж поделать!.. Вырос ты, и решай свою судьбу сам теперь. Так тому и быть… Ты уж, – обратился он к Корлину, – присмотри там за ним. Мало ли чего…

– Присмотрю, – кивнул головой Корлин.

– А ты, – Войдан строго посмотрел на Тыру, – отца с братом не забывай, да и совесть с честью не теряй! Понял?

– Понял, отец, – враз посерьёзнел Тыра.

Глава 6

(819 г. от Р.Х.)

Солнце давно уже закатилось за горизонт, и в ночной тишине влажный и прохладный ветерок, дующий с моря, чуть шевелил волосы Милолики, которые пахли тмином и шалфеем. Оскол, уткнувшись в них лицом, с упоением вдыхал этот запах.

– Мне пора, – прижавшись щекой в грудь Оскола, нехотя произнесла девушка. – А то тётка Скрева ругаться будет – вставать надо рано.

– Сколько можно бояться? Ведь скоро женой мне станешь! – возмутился Оскол. – Бросай ты это княжеское подворье, да и пойдём ко мне – найдётся, где переночевать.

– Не пойду, – заупрямилась Милолика. – Чужой это дом. И так все бабы смеются – говорят, что ты, Оскол, с женой Остромысла спишь. Это правда?

Милолика посмотрела на него снизу вверх, и Оскол при свете луны разглядел ее горестный взгляд.

– Пусть свои языки о метлу почешут, говорят, помогает. Мелют, не знаю чего! Да, дом мне от Остромысла достался, но не мил он мне – бывшим хозяином пахнет. Да что же мне его жену с детьми выгнать что ли? Пусть живут. Вот построю собственный дом…

– Построй, любимый, построй! – Милолика чмокнула его в щёку. – Это наш дом будет. А сейчас не могу, – она отпрянула от Оскола и как козочка легко побежала по тропинке.

Оскол смотрел ей вслед, и в его груди учащённо забилось сердце. «Любимый, любимый … – вертелось у него в голове. – Всё-таки она меня любит». С этой мыслью он даже не заметил, как оказался у дома Остромысла. У ворот из темноты вынырнула небольшая фигура и остановилась в нескольких шагах.

– Кто это? – тоже остановился Оскол.

– Я это, – раздался жалобный голос, и Оскол узнал Билюда.

– Ты чего это, дед, по ночам не спишь и бродишь здесь?..

– Так это, Осколушка, – залебезил Билюд, – вот молочка тебе принёс, отведай…

– Чего это ты молоком меня начал угощать? Неспроста, ох неспроста… Говори, дед, чего тебе надо?