– Что народ! Бабы ещё нарожают. Власть князя надо спасать. Не будет князя, не будет княжеской власти – не будет народа, разбредутся все по другим племенам под другую княжескую руку. А под сильную княжескую руку люди всегда прибьются. Им так спокойней и сытнее.

Траскон нахмурился:

– А если рожать некому будет?

– Не о том думаешь! Была бы дружина! А с дружиной можно любых баб захватить; обрюхатим – нарожают они нам. Да и из других мест ремесленников можно пригнать. Дружина – это сила, на которой держится мощь князя. Ладно, рано ещё. Пойду досыпать, – и за Дражко закрылась дверь опочивальни.

– Видно чего-то не понимает князь, – зло усмехнулся Траскон. – Долго бодричи его терпеть не будут.

* * *

Молодой норовистый конь, доставшийся Раковору, вначале плохо слушался его под седлом. Он пытался взбрыкивать и совсем не хотел подчиняться незнакомому всаднику. Раковору в эти моменты приходилось несколько раз стегать его плетью. Но вскоре конь вроде бы смирился и в минуты отдыха, когда после бешеной скачки Раковор переводил его на шаг, храпел и, повернув свою гривастую голову, косил большим чёрным глазом на нового хозяина. Этот норов молодого жеребца и подвёл гонца бодричей, когда он, заметив большое количество пеших воинов и множество вооружённых всадников, свернул в кусты и попытался там переждать. Это были не варны, те обычно сражались пешими. Конь Раковора призывно заржал, и на это ржание вмиг прискакали всадники, не дав возможности скрыться.

– Ты кто? – нахраписто и в то же время надменно спросил один из всадников.

– Я гонец к великому князю Драговиту от князя Дражко, – ответил Раковор, поняв, что про варнов лучше не упоминать.

Всадник ухмыльнулся:

– Здесь князь Милогост. Вот и сообщишь ему всё, что хочет ваш Дражко. Свяжите его! – скомандовал всадник.

Раковора стащили с коня, отобрали меч, и со спутанными руками ему пришлось бежать за всадником, державшим веревку, к которой он был привязан. Иногда пленник не поспевал за ним – веревка натягивалась, и он падал на землю. Всадник останавливался, и недовольно поддёргивая верёвкой, заставлял его подниматься. Наконец Раковора, грязного, усталого и мокрого от пота, представили перед Милогостом.

– Вот, князь, бодрича поймали. Говорит, что скакал к Драговиту от их князя Дражко.

– Говори, что просит Дражко от нашего князя?

– На нас напало большое войско данов. Наш князь просит у великого князя Драговита помощи.

– Помощи захотели! – Милогост процедил сквозь зубы. – Ваше племя много крови нам попортило. А теперь помощи просите? Не дождётесь – возмездие пришло. Я – князь черезпенян веду своих воинов помочь данам.

– Ты не можешь так поступить.

– Ты мне указывать будешь, смерд? – Милогост ударил Раковора плетью.

Раковор вздрогнул от удара:

– Но вы же присягнули королю франков…

Милогост зло усмехнулся:

– Присягали ему, но не князю Дражко.

Он повернул голову к воинам:

– Свяжите и бросьте в обоз – я подарю его Готфриду датскому.

* * *

Всю крепость Велиграда заволокло едким дымом от сгоревшего посада. К этой едкости добавлялся слащавый запах горелого мяса. Уже третий день в воздухе витал запах смерти, после того как объединённое войско данов и саксов, а также подошедшие воины лютичей сломили сопротивление жителей города. На высоких стенах крепости столпились немногочисленные её защитники. В основном это была семья князя и приближенные к нему дружинники. Здесь, на стенах, можно было вдохнуть желанного чистого воздуха. Все смотрели, как к воротам крепости мимо дымящихся головёшек от былых строений шёл воин, размахивая белой тряпкой.

– Князь ободритов! Тебя Готфрид, предводитель войска данов, призывает выйти из крепости и обсудить с ним условия сдачи! – прокричав это, воин повернулся и ушёл прочь.

– Что делать думаешь? – обратился к Дражко его брат Годослав.

– О сдаче не может быть и речи. Не бывало того, чтобы мы – бодричи, сдавались кому-то. Крепость им не взять, а вскоре должна подойти помощь от варнов. Лютичи – сволочи, нас предали. Мало мы их с франками били. Я жестоко отомщу! – Дражко отвернулся от того, что раньше было городом Велиградом. – Карла франкского попрошу о помощи, и опять пройдём с карающим мечом по их землям. Пощады никому не дам.

Князь отошёл от края стены и присел на один из деревянных чурбанов, во множестве лежащих на стене, приготовленных для отражения возможного приступа.

– Лютичи – знатные воины, – промолвил Годослав. – Может много крови пролиться с нашей стороны. И так уже сил мало, что приходится просить помощи у франков. Не боишься, что можем попасть в зависимость от Карла и стать его слугами?

Стоящий недалеко Траскон внимательно слушал, что говорил Годослав.

– Но он-то всегда просит у нас помощи, – возразил Дражко.

– Просят помощи у сильного. Нам самим нужно быть сильными, а для этого нужен мир, чтобы окрепнуть. Хотя бы лет пять без войны.

– За пять лет и лютичи сил наберут, – желчно произнёс Дражко.

– Эй, князь! – раздалось снизу крепости.

Годослав выглянул. Недалеко от ворот стояли два всадника. Один из них держал верёвку, к которой был привязан побитый человек в изодранной одежде. Траскон пригляделся:

– Раковор это. Гонцом его посылали к варнам.

Всадник продолжил:

– Я – князь черезпенян Милогост. Призываю тебя, князь, сдаться.

– Ваш великий князь лютичей Драговит слово давал: жить в мире с нами! – прокричал в ответ Годослав.

– А Драговит в мире с вами и живёт, но не мы. Вы часто нападали на наши земли, пленяли наших людей. Теперь пришёл наш черёд. Выходи из крепости – поговорим. Не заставляй нас ждать. Мы захватили много твоих людей, и если не одумаешься, то с каждым разом будем убивать их в два раза больше. А этот будет первым. Милогост махнул рукой. Воин схватил за волосы пленника и двумя уколами кинжала выколол ему глаза. Стоящие на стене услышали, как вскрикнул Раковор. Затем воин двумя движениями отрезал уши и после этого полоснул кинжалом ему по горлу. Всадники ускакали, оставив лежать труп как напоминание князю.

Годослав повернулся к Дражко.

– Я выйду к ним, брат. Людей надо спасать. Они на этом не остановятся.

– Убить могут… – ответил Дражко.

– Но они же хотят поговорить. А убьют – что ж, такова воля богов да наша княжья доля. Без народа князь – ничто. На то он и князь, что ответственен за них. За народ он и голову сложить может, и за это народ его любит и в своём сердце хранит, если заслужил. О таком князе своим детям люди будут рассказывать. До сих пор ведь помнят нашего предка Владимира – сына князя Вандала. Если что, позаботься о моей семье, брат. Умила, – шагнул он к жене, – давай попрощаемся на всякий случай.

Враз побледневшая Умила прижалась к мужу, затем они троекратно расцеловались. Годослав поднял на руки своего трёхлетнего сына Юрия:

– Ну что, Юрик, мамку слушаться будешь? – тот молча кивнул головой. – Если не вернусь, то отомсти за меня, когда вырастешь.

Годослав прижал родное тельце сына к своей широкой груди и поцеловал в лоб.

Ворота открылись, и Годослав, высоко держа голову, направился к стану врагов. Все напряжённо смотрели за ним со стены. Умила, зажав рот рукой, чтобы не разрыдаться, глядела, как мужа окружили даны, и он пропал из виду. Затем все увидели, как высоко вверх взлетел один конец бревна, на котором висело тело брата князя. Громко вскрикнула Умила и начала оседать вниз. Траскон бросился к ней, стараясь удержать, а Дражко побледнел от гнева, повернулся и пошёл прочь со стены. С презрением смотря ему вслед, боярин тихо произнёс:

– Какого человека потеряли! Вот кто был достоин стать князем бодричей, – и уже громче: – Крепись, Умила, у тебя его сын. Юрика надо вырастить, а теперь нелегко будет, ведь на этого, – он кивнул в сторону ушедшего Дражко, – надёжи нет.

Умила вытерла слёзы и властно, словно это была не просьба, а приказ, произнесла:

– Помоги мне, Траскон. Я хочу вернуться к отцу и там вырастить сына.