– Ты не должен здесь произносить это имя, Бенни, – заявил Терренс.

– Почему?

Прикусив губу, Терренс поскреб рукой по щеке.

– Просто… да, это было, конечно, давно. Но не слишком. Люди еще помнят. А это же клуб Сэла!

– И?

– Сэл не любил Джонсона. В этом все дело. Ты слишком молод, чтобы помнить. Но лучше сыграй что-нибудь другое. Не надо, чтобы здесь звучало это имя.

Нахмурившись, я повиновался. Мои пальцы начали наигрывать песню, которую Эстер Майн исполнила под конец своего выступления.

– Вот это лучше. Да-да! Мне нравится. Я ее слышал, – закивал одобрительно Терренс. – Мо-о-о-жет бы-ы-ыть, – пропел он под мой аккомпанемент, но нервничать не перестал.

– Мы с отцом слышали ее сегодня вечером в чертовски потрясающем исполнении, – пробормотал я.

– Правда? И где?

– В «Шимми». Вы знаете этот клуб?

Мой собеседник снова замер. И мне передалось напряжение Терренса, который все еще сидел справа от меня, не сводя глаз с моих рук.

– Ты слышал Эстер Майн… – произнес он так уверенно, будто сложил воедино все кусочки пазла.

– Да. А вы ее знаете? – Мой вопрос подразумевал целых два: почему Эстер знали не все и почему она пела в таком отстойнике, как «Шимми»?

– Да… Ну да, конечно. Такая у меня работа: знать обо всем и обо всех.

– Но если вы знаете Эстер Майн, то почему она поет не здесь? Лучшего голоса мне слышать не доводилось, а она еще и красотка!

Терренс пристально взглянул на меня, как будто проверял, не проверяю ли его я.

– Она, бесспорно, хороша. Но ребята, с которыми она выступает, не представляют собой ничего особенного. Это семейный бенд… не думаю, что она приняла бы наш ангажемент без них.

Я прекрасно понял, в чем загвоздка. Такое случается со многими группами. У кого-то одного есть все данные, чтобы сделаться звездой, а остальные члены группы повисают на нем кандалами. И заканчивается все, как правило, разрушенными отношениями, разбитыми мечтами и обидами, затаенными на многие годы. Лучше в такой ситуации не оказываться. Отвечать за самого себя, не обязывать других и не быть никому обязанным. Лучше ни во что не вмешиваться и ни во что не ввязываться. Зарабатывать на жизнь и заботиться о себе самому. Чтобы никому другому не приходилось это делать за тебя.

– Говоришь, в «Шимми» тебя отец привел? – спросил Терренс тоном, призывающим к откровенности.

И теперь настал мой черед юлить, задаваясь попутно вопросом, а не сболтнул ли я чего лишнего? Уж больно подозрительным мне показалось невинное любопытство Терренса. Ох, как же я ненавидел этот город! Я вспоминал об этом каждый раз, когда в него возвращался. Ты никогда здесь не знал, кто на чьей стороне. Что можно говорить, а что нельзя. Кто и в чьи дела сует свой нос. Все осторожничали, уклонялись от прямого разговора, выражались намеками либо молчали как партизаны. Здесь постоянно приходилось осторожничать, оглядываться, выбирать слова и следить в оба за тем, чтобы тебя кто-нибудь не надул и не облапошил.

– Сэл иногда поигрывает там в картишки, – повторил я отцовское объяснение, и мои пальцы замерли на клавишах.

– A-а. Понятно… Ты можешь играть до закрытия. Еще не меньше часа. Не торопись.

Но я уже собрался уходить. Мне сделалось не по себе, даже тревожно. Как будто я забыл что-то важное или доверился не заслуживающему того человеку. Я пожелал Терренсу спокойной ночи и, мечтая о своем автомобиле, быстрым шагом направился к отелю.

Вестибюль гостиницы в четыре утра был пуст. Освещенные мягким, приглушенным светом кресла у главного входа не шли ни в какое сравнение с кроватями в номерах наверху. Мне не терпелось добраться до своей комнаты. Где-то в отдалении слышался гул пылесоса, но ночного портье нигде видно не было. Я зашагал к лифтам, как вдруг из полумрака выступила Эстер Майн – в том же платье в горошек и пламенно-красных туфлях на шпильках, в которых она выступала несколько часов тому назад. Ее кудри были аккуратно уложены, помада на губах пылала, на лице читалась решимость, а свое пальто она перекинула через руку, хотя в помещении было прохладно, а на улице свежо.

– Мистер Ламент, – произнесла гостья, – вы могли бы уделить мне минутку?

Я остановился, почти не веря собственным глазам. Эстер Майн обращалась ко мне по имени и направлялась прямиком ко мне. Я даже огляделся по сторонам в попытке найти объяснение ее неожиданному появлению.

– Мистер Ламент? – снова спросила Эстер, и под воздействием вкрадчивой хрипотцы ее голоса мои пальцы непроизвольно изогнулись в поиске фортепианных клавиш и дополнительных аккордов.

– Мистер Ламент? – окликнул меня ночной портье, эхом повторив ее вопрос.

Он наконец-то обнаружил себя – с красными щеками и шлейфом сигаретного дыма. Его взгляд скакнул с Эстер на меня, а с меня по всему вестибюлю, как будто он засомневался, стоит ли ему вмешиваться. Напустив на себя притворно суровый вид, я отмахнулся от портье рукой. И тот отвел глаза в сторону, но не слишком далеко. Он все еще пребывал в нерешительности.

– Он всего лишь сторожевой пес, – мягко заметила Эстер. – Битый час то поскуливал, то потявкивал на меня. Я сказала ему, что жду вас.

Я протянул ей руку в приветствии, и Эстер двинулась ей навстречу.

– Мы не знакомы, – сказал я.

Она сунула свою ладонь в мою пятерню и энергично потрясла. На ощупь пальцы Эстер были как сосульки – тонкие и холодные. И я тотчас же выпустил их, испугавшись, что сжимаю слишком сильно. Моя реакция привела гостью в замешательство. Я понял это по ее мгновенно округлившимся глазам и поджавшимся губам.

– Вы замерзли, – попытался оправдаться я.

Но сделал только хуже. Ее изящная спина так напряглась, что я съежился в порыве сострадания.

– Я Эстер Майн, – представилась девушка. – Вы были сегодня вечером на моем шоу.

– Да, был, – подтвердил я, даже не пытаясь скрыть своего удивления. Бог весть как она это узнала. Но это же Нью-Йорк!

– Я займу всего минуту вашего времени. Пожалуйста! – взмолилась Эстер.

Одернув полы своего каштанового кителя, портье снова приблизился к нам.

– Могу я предложить вам кофе? – спросил он. – Или, может быть, рюмочку спиртного?

– Вы можете оставить нас одних, – буркнул я.

И он, сразу же подчинившись, развернулся на каблуках.

– Он не знает, как вести себя со мной, – пробормотала Эстер. – На вид я не из вашего круга. И уж явно не из его. Он боится допустить ошибку, позволив мне здесь остаться.

Из лифта вышел дежурный и, увидев нас, поинтересовался:

– Вы поедете?

– Нет, – прорычал я.

Я не мог привести эту гостью в свой номер. Не хотел, чтобы нашу встречу истолковали превратно. Но и сидеть в холле не хотелось. Лифтер скрестил руки и зашел обратно в золотистую кабину. Двери за ним плавно закрылись, и я перевел взгляд на стоявшую передо мной девушку.

– Вы идти можете?

Ее брови нахмурились.

– В этих туфлях? Можете идти? Мне не нравится общаться под прицелом чужих глаз, но и бегать от людей я не настроен. Сядем где-нибудь в парке.

Эстер кивнула, но пальто так и не надела. Я снял его с ее руки. На секунду мне показалось, что она запротестует, но девушка смягчилась и позволила мне подержать пальто, пока она просовывает руки в рукава. Пальто по цвету совпадало с ее туфлями и горошком на платье, но размером было явно великовато, а подол и манжеты потерты. И внезапно я понял нежелание гостьи его носить.

– Рад познакомиться с вами, Эстер Майн, – произнес я ласково и галантно предложил ей руку.

Она взяла ее, и мы двинулись к выходу. Эстер подстроилась под мою поступь, хотя ее ноги были вдвое короче моих. Да еще и обуты в нелепые туфли. Должно быть, ее ступни адски ныли, но девушка не покачивалась и не замедляла шаг. Несколько кварталов мы прошли, не проронив ни слова. Парк уже виднелся, когда я повернул к ближайшей скамейке. Ночь выдалась зябкой, но безветренной, а дорожки были усеяны мусором с политическими лозунгами. Выборы должны были пройти в ближайший вторник. Я едва мог дождаться окончания предвыборной суматохи.