Стыд обжигает мои щеки одновременно и оттого, что я не более чем пластилин для этого парня, и оттого, что он, кажется, тоже знает об этом.

Как бы я ни была уверена в своей возможности к сопротивлению, вся эта уверенность испаряется, стоит ему коснуться меня, отчего в моем желудке возникает странное ощущение, как плохое предзнаменование, предупреждающее о том, что может случиться.

Откашлявшись, он идет к двери, рука, которая только что сжимала мое горло, берется за ручку.

– Ужин в восемь. Я попрошу Марселин принести тебе новый телефон, а пока можешь исследовать дом. – Кэл замирает на долю секунды, и мне становится интересно, о чем он думает.

Хочет ли он меня так же сильно, как я его, или же это все для него просто игра? Средство, ведущее к цели, какой я была для Матео.

Знаю, он сказал, что его шантажировали и он был вынужден жениться, так же как и я, но я не могу избавиться от ощущения, что здесь что-то не так.

Мой взгляд скользит к огромным окнам в противоположном конце комнаты, оценивая вероятность побега. Я задумываюсь, высоко ли отсюда до земли, если я смогу сбежать от этого брака, пока он меня не уничтожил.

Голос мамы эхом отдается в ушах, приказывая бежать, пока есть возможность. Как она запихивала вещи в мои чемоданы, пыталась столкнуть меня с балкона, когда узнала, за кого я вышла замуж вместо Матео.

Я знала, что времени мало, но это не помешало ей попытаться. Не помешало посеять идею побега в моей голове.

– Если сбежишь, – говорит Кэл, словно прочитав мои мысли, холодная нотка в его голосе сильно отличается от голоса парня, который только что прикасался ко мне, – я тебя найду. И ты об этом пожалеешь.

Он закрывает за собой дверь, а я опускаюсь на туалетный столик и пытаюсь прийти в себя в этом новом незнакомом месте.

– Ты со всеми гостями в своем доме обращаешься как с проститутками или только с теми, от кого тебе что-то нужно?

Когда моя рука отпускает ручку двери, я оборачиваюсь и вижу Джонаса. Он стоит, прислонившись к стене, в противоположном конце коридора.

Его темно-каштановые волосы отросли с момента нашей последней встречи, кончики завиваются вокруг мочек ушей, касаются его покрытых щетиной скул. Яркие васильковые глаза смотрят на меня, необычного цвета зрачки сквозят неодобрением.

Одетый в черную кожаную куртку с логотипом своего бара – огнедышащим Минотавром на колеснице – и темные джинсы, разодранные на коленях, он сильно выделяется на фоне современного, бесполезного декора, захламляющего мой дом.

Когда мы с моей матерью посещали остров Аплана, мы останавливались в «Асфоделе» на южной, более безлюдной границе; полоса пляжа за отелем была более каменистой, и там не было нормального причала, поэтому туристы обычно избегали этого места.

Год за годом мать откладывала каждый лишний цент, который получала за работу воспитательницей в садике Бостона. В детский сад она ходила пешком из нашей тесной квартирки в Гайд-парке, отказывалась от ужина, чтобы я мог сытно поесть, и сама шила вещи на машинке, которую нашла в переулке, когда я еще был совсем маленьким.

Честно говоря, я бы предпочел поесть что-то кроме блюда, состоящего из бобов, хотя бы раз, вместо того чтобы ехать на неделю в отпуск в разгар зимы – единственное время, когда она могла взять выходные на работе, – но для Дейдры Андерсон было важно, чтобы ее единственный сын узнал, какой бывает жизнь за пределами Бостона.

За пределами бедности, в которую нас вогнал мой донор спермы, бедности, из-за которой у матери в последствии развился рак.

Когда я впервые вернулся на остров, годы спустя после смерти матери, имя Джонаса Уолфа знала каждая собака; один из немногих постоянных резидентов Аплана, его родители переехали из Лондона, когда он был еще ребенком, и он вырос на севере острова, где процветал бизнес и все, казалось, жили припеваючи.

Как-то летом Джонаса заприметило модельное агентство, мгновенно сделав его знаменитым еще до того, как он достиг подросткового возраста.

Учитывая, что остров в основном известен экспортом крабов и дикой мяты, слава Джонаса стала куда большим преимуществом, чем Национальная зона отдыха бухты, и долгое время они делали все, что могли, чтобы привлечь туристов в то самое место, где жил главный Любимец Америки.

Все закончилось в его двадцать первый день рождения, когда Джонаса арестовали и обвинили в покушении на убийство владельца острова, Тома Примроуза. После короткой отсидки, во время которой он признался, что был связан с какой-то тайной организацией, жители Аплана стали его сторониться, а охранный ордер не разрешал ему на пушечный выстрел приближаться к особняку Примроуз.

Я узнал в нем себя, когда услышал новости о его аресте, поэтому нанял адвоката, добился смягчения приговора и встретил Джонаса из тюрьмы, когда его выпустили.

Во время его заточения я приобрел «Огненную колесницу», его дайв-бар, который явно был лишь прикрытием для деятельности банды или общества, с которым он был связан, затем предложил партнерство в обмен на его услуги.

Как оказалось, его попытка покушения провалилась, потому что кто-то слил информацию.

В криминальном мире восточного побережья Джонас Уолф известен быстрыми, не оставляющими следов убийствами, и я постарался оказаться очень важным для него. Уже тогда я понимал, что моей работе на Риччи придет конец, просто не знал, как скоро это произойдет.

Как и Елена, Джонас играет важную роль в успехе моего плана, хоть я не ожидал, что он без приглашения заявится ко мне домой. Его присутствие запускает волну тревоги вниз по моему позвоночнику, обвивая его подобно удаву, сдавливая, пока мой взор не затуманивается.

Прислонившись к двери спальни, я засовываю руки в карманы, стараясь сохранить непринужденный вид.

– Хочешь проверить на себе?

Он усмехается.

– Просто такой способ общения с собственной женой кажется мне странным, вот и все. Ты пытаешься сделать так, чтобы она тебя возненавидела?

Да. С ее ненавистью будет намного проще справиться, чем с жидким огнем, который пылает в ее взгляде каждый чертовый раз, когда она смотрит на меня. Наверное, было бы еще лучше, если я бы так сильно не хотел прижать ее к стене при каждой возможности.

– С ней все будет хорошо.

– Окна там все еще наглухо закрыты? – спрашивает он.

Я пожимаю плечами, отталкиваюсь от двери и иду вниз по левой лестнице в свой кабинет в дальней части правого крыла дома. Мы проходим мимо Марселин, пока та смахивает пыль с холодильника на кухне, и она мгновенно отводит взгляд в сторону; вероятно, все еще не оправилась от того, что я заставил ее делать вчера.

Джонас следует за мной по пятам, его присутствие все еще меня тревожит.

– Ты пришел сюда, чтобы поучить меня жить, или у тебя что-то для меня есть?

– Какие мы чертовски жадные, не так ли? – Он качает головой, проходит мимо меня к бару за столом, достает два бокала и ингредиенты для коктейля.

Я усаживаюсь за стол, открываю камеры слежения за домом и мгновенно нахожу ту, которую установил в главной спальне. Когда я кликаю на картинку, меня накрывает волной дежавю, напоминая о последнем разе, когда я видел Елену вот так на экране монитора.

Как у нее появились несколько синяков, в которых – я знал это – был виноват ее жених, и как я вышел из себя, пришел к ней и начал требовать, чтобы она рассказала, что произошло.

Как мы потрахались вместо этого.

Мой член твердеет под брюками, и я провожу ладонью по ширинке, наблюдая за тем, как она садится на край двуспальной кровати и проводит рукой по черному обитому тканью изголовью.

Боже, больше всего на свете я хочу подняться обратно наверх, бросить ее на матрас, привязать к стойкам кровати и повторить все то, что мы делали тогда на Рождество.

На этот раз я бы остался. Когда она бы проснулась утром, в крови и ссадинах от моего члена, пальцев и ножа, я бы обработал ее, пока она не попросила бы еще одного раунда. Пока не стала бы умолять снова причинить ей боль.