Довольный, как слон, нахожу своих. И последний эпизод. Когда мы уже направляемся к выходу, наш самолёт нас ждёт, обнаруживаю неподалёку справа моего «приятеля» таксиста. Тот лениво осматривает пространство зала, на нас не смотрит. У-п-с-с! Наша группа его заинтересовывает. Замечает меня. О, самое время! Опять показываю ему язык, моих шалостей никто не замечает, я в хвосте группы.

Парень грозит мне кулаком. В ответ радостно машу рукой, кричу:

– Передай там привет!

– Кому?! – гудит парень.

– Кому-нибудь! Своей семье!

– От кого!

– Агдан, корейская морская пехота!

С наслаждением наблюдаю, как он чешет затылок.

В самолёте настроение улучшается ещё больше. Моему генералу, сидящему у окна, захотелось сменить место.

– Сангса, не хотите посидеть у иллюминатора?

– Хочу! – даже про субординацию забываю. Генерал, впрочем, прощает. Пропускает меня к заветному окошечку.

Только потом, после поездки догадываюсь, что генералу захотелось поближе к стюардессам. Прекрасно его понимаю! А пока прикипаю к стеклу…

Жадно смотрю на совсем простые виды. Что может быть интересного в огромном взлётном поле, знакомом уже здании поодаль, редких машинах, снующих рядом или вдалеке? Нет, смотрю, как заворожённый.

Так же безотрывно гляжу на видимые через разрывы облаков проплывающие внизу пейзажи. Бескрайняя тайга, редкие посёлки и ещё более редкие городишки. Настроение медленно и неуклонно сползает в минор и меланхолию.

Когда подлетали к Уралу, на руку вдруг падает горячая капля. Что!? Я плачу?! О. дьявол меня побери! Лихорадочно вытаскиваю носовой платок. Я лицом к окну, никто ничего не замечает, но что это меня так пробрало? Никогда, никогда в этом мире не оказывались мои глаза на мокром месте. Высушиваю платком лицо, опять впадаю в состояние, близкое к трансу.

Выныриваю из-за того, что меня кто-то деликатно трясёт.

– Госпожа сангса! Вы что, спите! Простите, а что вы сейчас шептали, я не понял?

А что я шептал? Смотрю на майора удивлённо, прокручиваю в голове, о чём я там думал. А, понял…

– Это стихи, господин майор. Одного русского поэта.

– А что за стихи? – заинтересовывается майор, за ним к нам прислушивается генерал.

– Трудно перевести, – попытка не удалась, начальники наседают. Вздыхаю и:

«Если небесные силы посулят мне

Все радости рая за отказ от родины.

Я скажу не надо рая,

Мне только родина нужна»

С оригиналом Есенина «Если кликнет рать святая, Кинь ты Русь, живи в раю. Я скажу: не надо рая, дайте родину мою» совпадает только одна строчка. Но и она на корейском звучит не в рифму.

– Хорошие стихи, – немного подумав, вынес вердикт генерал. Нам оставалось только согласиться.

«Чтоб вы понимали, чурки узкоглазые?», – думаю я, – «Это не хорошие стихи, это гениальные стихи». Есенин много чего понаписал. Но на слуху только «московский гуляка» и вот это. За одно четверостишие, которое можно считать гимном, манифестом, признанием в любви, ему можно давать звание национального поэта. Всё остальное – сопли, в основном.

Временами в полутрансе, временами в полусне провожу перелёт до Москвы. Бесконечные пейзажи заколдовывают. Если тайга, то от горизонта до горизонта, если степь, то же самое. Сажают нас во Внуково. На это раз нет настроения скакать и прыгать. Энергия есть, а настроения нет. И особо ничего не случилось. Кроме одного. Я залипаю у одной витрины в дьюти-фри.

О-о-о-у! Это что, маринованные грибочки?! И солёные помидорчики?! А-а-а-а! А в самолёт разрешат взять?

В ответ на этот вопрос флегматичный продавец кивает. И добавляет:

– Вся посуда пластиковая.

Важное замечание, со стеклом в самолёт не пускают. Ещё одно замечание – цены конские. Но не для меня, я готов душу заложить. Набиваю пакет. Плюс к этим деликатесам добавляю армейскую тушёнку… и меня дёргает за плечо коллега ХанГи. Она, кстати, в чине лейтенанта.

– ЮнМи, ты что пропадаешь? Идём быстрее, у нас встреча на ходу. Русские военные решили с нами поговорить.

Расплачиваюсь и мчусь с ней галопом. А как же? Я, так понимаю, единственная, кто русским языком владеет. Когда примчались, русский генерал улыбнулся, глядя на мой пакет.

– Госпожа переводчик не теряет времени даром.

– О, да! Когда ещё в России побываю? Надо познакомиться с русскими деликатесами.

Потом перевожу и наш диалог и по делу. Хотя никаких дел настоящих нет. Проявление вежливости. Военная делегация, хоть и транзитом, требует какого-то минимума внимания.

Русские реагируют на мои глаза намного спокойнее. Немного удивляются и всё. Не цвету изумляются, не удивишь их этим, а сочетанию азиатского лица и по-европейски синих глаз.

Встреча заканчивается взаимными дружескими рукопожатиями. Наши, я имею в виду корейскую делегацию, сначала не поняли, чего от них хотят русские, протягивая руки. Быстро объясняю, пусть привыкают. Во Франции тоже руки жмут. Ещё целуются, но, надеюсь, обойдётся без этого.

Всё! Через полчаса летим в Париж. А время, между прочим, разгар дня. Если ориентироваться по местному времени, мы летим часа два. Ох, и длинный у нас выдаётся денёк. Глаза слипаются… в Сеуле уже начало ночи.

21 октября, дом мамы ЮнМи.

8 часов вечера.

ДжеМин оборачивается на хлопнувшую дверь, лежащая рядом Мульча равнодушно поводит ухом.

– Привет, мам, – здоровается СунОк.

– Тебя покормить, доченька? – мама собирается встать, СунОк останавливает.

– В кафе поела.

Мама всё-таки уходит на кухню и приносит поднос с чаем. Женщины располагаются перед телевизором. Скоро дорама, но перед ними выпуск новостей.

– Ой, мама! Смотри, ЮнМи!

«Вчера во Францию с дружественным визитом отбыла делегация от вооружённых сил Республики Корея. В состав делегации вошёл ряд высших офицеров Комитета начальников штабов, командиры некоторых частей и подразделений. В делегацию в качестве переводчика включена также звезда к-поп, сангса морской пехоты Пак ЮнМи, известная так же под сценическим псевдонимом Агдан…».

На экране несколько секунд объектив обозревал всю делегацию, где с краешку еле заметно улыбалась ЮнМи. Женщины дружно ахают.

– Мама, какая же она красивая, – шепчет СунОк.

Мульча тоже смотрит телевизор, на слова СунОк дёргает ухом.

– Как дела в кафе? – спрашивает мама, когда новости подходят к концу.

– Хорошо, мама. Посещаемость растёт, сегодня без убытка сработали.

– ГаБи помогла?

– Да. Две девочки-фанатки заменили уволившихся. Первый месяц согласились на половинную зарплату. Как стажёры. Для многих фанатов наше кафе стало дежурным.

– Видишь, как тебе ЮнМи помогает, – заметила мама. СунОк соглашается.

После дорамы мама, помявшись, говорит:

– СунОк, дочка, ты только не огорчайся… мне сегодня адвокат свекрови сообщил, что нам надо съезжать. Они дом собираются продавать.

СунОк, внимательно выслушивает и без особого огорчения спрашивает:

– А сколько они хотят за этот дом?

– Ой, я и не спросила…

– Перезвони завтра, спроси. А я пойду разузнаю, какие есть поблизости риелторские конторы.

СунОк уходит в комнату к компьютеру.

Незаметная улочка на одной из окраин Сеула.

Этот же день, время не известно.

Стройная женщина в глухом платке и маске на лице, в длинном плаще стоит на краю тротуара. Чуть поодаль, двое крупных мужчин, явно охрана дамы в плаще. Подъезжает чёрный авторитетный кроссовер с занавешенными окнами, останавливается рядом с женщиной. Та оборачивается, что-то говорит внимательно слушающим её мужчинам. После этого проскальзывает в предупредительно открытую дверцу. Мужчины чуть отступают, но не уходят. Не уезжает и авто.

Разговор в машине.

– Итак, что заставило вас обратиться ко мне, госпожа? – спрашивает, не оборачиваясь, мужчина за рулём.

– Хочу сделать заказ. Особый заказ, – подчеркнула голосом ЮЧжин женщина, – На одну персону.

ЮЧжин, да это она, протягивает бумажный конверт забинтованной рукой. Мужчина в первую очередь вынимает фото, читает имя. Если ЮЧжин ожидала нечто вроде восклицания «Ого!», присвистывания или чего-то подобного, то напрасно. Мужчина с видимым равнодушием всё внимательно изучил, аккуратно сложил обратно и вернул.