– Васильев очень заинтересован в сотрудничестве с нами.

– Это он так сказал?

– Сказал! Нет, Борис Ильич, он прямо-таки умолял «Вечернее Обозрение» – в моём лице – поработать с ним. Оказывается, именно меня рекомендовали ему для подготовки публикаций по их тематике. Он давно отслеживает нашу работу, и она вызывает у него доверие. Особенно мои публикации. Я вчера уже посмотрела предоставленные материалы, там есть немало стоящего.

Лариса брала реванш за недавний разнос. Она прямо-таки физически слышала, как за спиной отваливается челюсть у Ниткина. Уж кто-кто, а он больше остальных был уверен в очередном фиаско неудачницы Лебедевой. Она представляла, как наполняются смешинками глаза многоопытной Лизетты и застревает в горле кряк Сокольского.

– Прямо-таки вместе с ОБЭПом! Ну, Лариса Петровна, ты и даёшь! С тобой не соскучишься! – пробормотал Триш, уткнув глаза в какой-то листок на столе. – А зачем тогда автоматчиков присылал?

– Кстати, Борис Ильич, майор очень просил передать вам свои извинения. Это была просто шутка, не слишком удавшаяся. А также заверил, что по материалу о взломе банковской системы у него тоже ни-ка-ких претензий не имеется. В общем, грядёт дружба семьями.

– Хорошо, коли так. Но смотри у меня, Лебедева – чтобы не подвела.

Триш по привычке отошёл к окну – невидящим оком глянуть на мир за стеклом. Постояв с минуту, он повернулся к подчинённым:

– Вопросы есть?

Вопросов не было.

Ниткин вылетел пулей, гордо выплыла Лизетта, Сокольский промаячил Ларисе зайти к нему – а она всё продолжала сидеть. Если сейчас не поговорит, более удобного момента может и не быть.

– Ну чего тебе ещё, Лебедева? – недовольно поинтересовался Триш, совестливо пряча глаза: напрасно в последнее время он был так резок с ней…

– Борис Ильич, я опять про материал о Кроте. Ну пожалуйста, подумайте, как без подписи этой треклятой жёнушки пустить его в дело, а? Такая фактура пропадает! – жалостливо заканючила она, будто выпрашивая у скупердяя-мужа новую юбчонку.

Триш набрал воздуха, чтобы разразиться очередным чертыханьем по поводу Ларисиной просьбы. Но тут раздался звонок одного из многочисленных телефонов на его столе. Триш аж руки вытянул по швам, слушая голос на другом конце провода.

Разговор оборвался короткими гудками, главный тяжело плюхнулся в кресло, глянул исподлобья на Ларису:

– Ведьма ты, Лебедева, что ли? Как в воду смотрела! Из прокуратуры звонили – после обеда там срочная пресс-конференция. Да готовь своего Крота быстрее – до завтра всё должно быть у Лизетты. Этот Крот грохнул тех двух парней, что в бочках. Дать материал нам нужно первыми!

Виталий Семенович Курилов, или Витас, как называли его за глаза однокашники и подчинённые, барабанил пальцами по столу в своём кабинете со старинными полукруглыми окнами. По иронии судьбы он, подобно будущему эстрадному тёзке, обладал высоким тренькающим голосом. Этот долговязый господин средних лет с узкими покатыми плечами занимал в городской мэрии должность руководителя отдела средств массовой информации. Соответственно чину, имел обширное прекрасно обставленное и компьютеризированное рабочее помещение в историческом особняке.

Предстояла встреча с одним из информаторов, которые имелись у него почти в каждой газете, на радио и телевидении. Вместе с Володькой Ниткиным они когда-то нарабатывали стаж в крохотной совковой газетёнке, где лелеяли мечты о могучей карьере и немеряных деньгах. Впрочем¸ об этих днях главный по СМИ предпочитал не вспоминать. С той поры ему, Витасу, удалось подняться по чиновничьей лестнице к самому Олимпу местной власти, а Ниткин так и прозябал в не слишком преуспевающем постперестроечном еженедельнике.

Загвоздка была в том, что очевидное лузерство не мешало Ниткину вбить себе в голову, что они-де с Виталей по-прежнему друзья и на короткой ноге, и он стал беззастенчиво таскаться в управу, как к себе домой. Это порядком раздражало начальственную персону. Но приходилось терпеть его беспардонность – Володька был одним из самых усердных осведомителей. Вот сейчас опять явится, дружбан задрипаный, усядется в кресле, задрав ноги, и станет битый час кляузничать на собратьев по перу. А Виталий Семенович – куда денешься! – будет выслушивать всю эту противную, но необходимую для работы галиматью. Тьфу, касторка!

В отличие от многих и многих, перестроечный раскардаш стал для Курилова упоительным падением вверх. Когда разогнали КПСС со всей сетью её народооболванивающих структур, многие аппаратчики остались не у дел. Но только не Витас. Мэрии, вновь образованному правящему началу, требовались поднаторевшие в управлении специалисты, причём в большом количестве. Особенно ценились свои люди, проверенные и зарекомендовавшие себя как услужливые исполнители. Чего-чего, а умения выполнять руководящие указания Курилову было не занимать. Он научился держать нос по ветру, имел прекрасный послужной список и отличные характеристики от прежнего начальства. И уже давно грел желанное местечко ненавязчивыми, хотя и весомыми знаками внимания к тем, от кого зависело его назначение.

И при новой раздаче слонов Курилов попал в первый список лиц, годных для работы с городскими СМИ – которых к тому времени развелось достаточно. Виталию Семёновичу, наконец, доверили то, о чём он мечтал едва ли не сызмальства: полновластное руководство зависящими от него структурами и людьми. Он стал царить над этим хлопотливым горластым городским хозяйством с величием истинного самодержца.

Руководил Курилов по своему особому фасону. Как прежде в райкоме, в мэрии он также избрал императивный стиль правления. Его общение с журналистской когортой сводилось к высокомерным и непреложным для исполнения приказам, которых день ото дня становилось всё больше. Количеством спущенных вниз распоряжений Витас обозначал степень свой рьяности. Его руководящие указания нередко были крайне некомпетентными, порой совершенно несуразными, демонстрировали плохое знание предмета. Но это Курилова ни в малой степени не смущало. Он, подобно недорослю Митрофанушке, полагал, что географию (в его случае – газетное, телевизионное или радиопроизводство) обязаны знать лишь подчинённые. Его дело – командовать да стружку снимать.

А стружку он снимал прямо-таки любовно и со смаком. За несколько лет пребывания на должности этот чиновник почти полностью перетасовал подвластные ему редакторские и творческие кадры. На места разжалованных грамотных специалистов ставились безропотно берущие под козырёк функционеры вроде Бориса Триша. Почти в каждой редакции в лице разного рода ниткиных укоренялось «царёво око». Толковые журналисты безжалостно выводились за рамки профессионального поля. Одни вынужденно меняли род деятельности, уходя в челноки, в собственный малый бизнес, или в штат богатых фирм, другие насовсем покидали регион. Зауральское информационное пространство за несколько лет неузнаваемо изменилось. Почти исчезли интересные, острые и даже просто злободневные публикации, полосы и эфир заполонили бытописания городского дна, криминалитета или подмявших под себя город нуворишей. Качество СМИ падало пропорционально росту прессинга мэрии. Курилов при попустительстве и даже поддержке своего мало смыслящего в журналистике руководства (старается же парень, гласность поднимает – как не поддержать!) порой лично гнобил особо непокорных, имевших смелость высказывать мнение, расходящееся с мнением мэрии.

В список неблагонадёжных, постоянно обновляемый Витасом, с некоторых пор попали Андрей Сокольский, и, конечно же, Лариса Лебедева. Понятно, что на подаче здесь стоял Ниткин, привыкший по зову души везде и всюду стучать на своих коллег. Ниткин уже не однажды донимал Курилова, с квадратными глазами возмущаясь вольностями, которые то и дело позволяет себе эта парочка. По словам сиксота, Лариска с Андрюшкой являлись чуть ли не антиобщественными элементами, допуская разные жуткие крамолы.