– Пожалуйста, – он протянул Алинусе ключ.

– Спасибо. Это так любезно. – Алина мягко коснулась его мощной руки, развернулась и направилась вдоль проезда. Кавказец не успел ее остановить. За его внедорожником выстроилась очередь из нескольких автомобилей с недовольными водителями.

– Алинуся, я тебя умоляю, только ни во что там не ввязывайся, – попросила Даша. – Хотя бы раз обойдись без неприятностей.

– Дуся, ты это уже говорила примерно раз десять за сегодняшний день. – Алина со скучающим видом посмотрела в окно Боско Кафе, где они сидели с Дашей после трехчасового шопинга. За окном моросил октябрьский дождь. По Неглинной улице несмотря на воскресный день спешили редкие прохожие, прикрываясь от непогоды зонтами.

– Из Шереметьево вылетаешь?

– Угу, – кивнула Алина. – В девять утра. Ненавижу ранние рейсы.

– А на месте когда будешь?

– Около шести вечера. До этой задницы мира добираться шесть часов. Занесло Танюху.

– Почему так долго?

– Сначала три с половиной часа лечу до Амстердама. Там полтора часа жду рейс в Ставангер и лечу еще минут сорок.

– Ставангер – это уже Норвегия?

– Да. Но Танюха живет не в городе, а на острове со звучным названием Хеллёй. Из Ставангера до него еще час на пароме.

– Она тебя точно встретит?

– Обещала. Ты же помнишь, в универе она была прямо до тошноты обязательной.

– Где Танюха нашла своего норвега?

– Говорит, в Тайланде отдыхали в одном отеле. Она после окончания универа полетела со своим френдом в Хуа Хин[2]. Там они разругались, и Танюха назло френду познакомилась с норвежцем, а через год вышла за него замуж, уехала в Норвегию и уже два года живет с мужем на ферме.

– Ее муж – фермер?

– Наполовину. Вообще-то он нефтяник. Две недели работает на нефтяной платформе, три недели дома занимается фермой.

– А что Танюха делает?

– Как обычно, живет в свое удовольствие.

– Какое удовольствие можно получать, живя два года на ферме, да еще на острове? – удивилась Даша. – Ведь Танька была еще та тусовщица.

– Не представляю. Скоро узнаем.

– Она тебе больше ничего не говорила о том, что у нее случилось?

– Ничего нового. Только то, что я тебе уже рассказывала.

– Почему все-таки через три года Танюха позвонила именно тебе?

– Она нашла мой блог в Инстаграме, написала в личку, мы созвонились. – Алина допила кофе. – Мне пора. Завтра вставать ни свет ни заря, а я еще не начинала собираться. Да и у тебя начинается рабочая неделя. Ты когда сдаешь в печать октябрьский номер журнала?

– Через два дня, в среду. За тобой статья о Норвегии, – напомнила Даша. – Напечатаем ее в ноябрьском выпуске.

– Тогда у меня куча времени. Напишу после возвращения.

Они вышли из кафе. Сквозь стеклянное перекрытие «Петровского пассажа» было видно, что на Москву надвигаются сумерки. Сияющие нарядные витрины торговых рядов отражались в глянцевых плитках пола. Покупателей в магазине было мало. Небольшая группа туристов прогуливалась вдоль павильона, рассматривая ассортимент бутиков через стекло витрин. Алинуся переложила пакеты с покупками в одну руку и обняла Дашу другой.

– Ну, все. Я побежала. Доеду, позвоню. Лавкичмафки.

– Бьёрн, куда вы все подевались? – спросила Татьяна, когда, наконец, муж ответил на ее звонок.

– Мы у Ойстена, приходи, – коротко сказал Бьёрн и отключил связь.

Татьяна спустилась вниз по склону к большому белому дому на краю крутого берега. Дом принадлежал супругам Скартвейтам. Перед домом на заасфальтированной площадке стояли два Гранд Чероки. Значит и Ойстен, и Муна дома. Татьяне нравились соседи и их дом, самый большой и красивый на острове Хеллёй. Это было неудивительно, Ойстен, трудяга и умелец, все свободное время посвящал обустройству своей территории. Он владел электрической компанией и имел хороший доход от бизнеса. Несмотря на то, что Скартвейты были состоятельными людьми, Муна работала в местном детском саду. Энергичная и всегда веселая она не могла оставаться просто домохозяйкой. Муна и Ойстен были вместе со школы и поженились сразу после выпускного. К сорока пяти годам они вырастили двух детей, обзавелись тремя внуками и жили дружно и счастливо, а главное, продолжали любить друг друга.

Иногда вечерами в ясную погоду Татьяна заходила к Муне на чашку кофе. Они сидели за столом у спуска к морю и любовались закатами. Со стороны моря дом окружала ограда из прозрачных панелей. Ее поставили для того, чтобы внуки, которых часто привозили на остров, не свалились вниз на камни. Рядом красовался огромный аквариум с морской живностью. За его стеклянными стенками среди живописных камней и водорослей мелькали мелкие рыбешки, на дне лежали морские звезды, перебирали клешнями крупные крабы, копошились лангустины и другая живность, которую Ойстен вылавливал в море. А в доме возмущенно заливался Квини. Хозяйка предусмотрительно запирала собаку, чтобы иметь возможность спокойно поговорить. Но закрытые двери не могли заглушить Квини. Пес, казалось, никогда не замолкал. Он умудрялся тявкать даже во время еды, разбрызгивая во все стороны корм и слюни. Вот и теперь Квини мчался навстречу Татьяне, заливаясь визгливым лаем.

Из дома вышла Муна.

– Привет! – помахала она рукой.

– А где все? – Татьяна огляделась по сторонам.

– Они учат Марте резать ягнят. Там, за хлевом, – Муна махнула рукой в сторону покатого склона, где среди дубов виднелся небольшой бревенчатый сруб. – Не могу на это смотреть. – Муна передернулась.

– Марте режет ягнят? – Татьяна шокировано уставилась на соседку. Марте, дочь Бьёрна от предыдущего брака, была довольно предприимчива, сильна и предпочитала учебе физический труд, если, конечно, он приносил ей осязаемую выгоду. Татьяне она напоминала самосвал, водитель которого был еще не совсем профессионален и не знал точно, куда и как направить мощную машину. В свои двадцать четыре года девушка так и не решила, куда направить стопы, и находилась в состоянии затянувшегося кризиса, мучая себя и окружающих вопросами «кто я?», «что я?», «где я?».

Татьяна пошла вдоль склона. В тени вековых дубов за бревенчатым хлевом она заметила плотную фигуру Марте в черном клеенчатом фартуке. Нож в правой руке и кисти ее рук были вымазаны кровью. В стороне, неестественно запрокинув голову, лежал полугодовалый ягненок. Его белая шерсть на груди и шее пропиталась кровью. Ойстен подтаскивал второго ягненка. Животное не могло видеть окровавленное тело брата, но, очевидно, осознавало свою участь. Ягненок блеял и изо всех сил упирался ногами. Его черные, невидящие от страха глаза, казалось, занимали большую часть морды.

– Нож приставляешь сюда. Режешь быстро, пока в кровь не поступил адреналин, – инструктировал дочь Бьёрн.

Татьяна зажмурилась. Послышался то ли стон, то ли вздох. Она открыла глаза и увидела, как ягненок последний раз дернулся на траве и замер.

– Пусть кровь выйдет, – сказал Бьёрн. – Уже хорошо, молодец, – удовлетворенно похвалил он. Марте радостно улыбалась.

– Теперь будем учиться разделывать тушу. Я возьму одну, ты – другую, и повторяй за мной, – говорил Бьёрн. Он заметил Татьяну. – Присоединяйся. Или ты предпочитаешь готовое мясо?

– Ни то, ни другое, – сухо ответила она мужу и пошла обратно к дому.

Вечером все собрались за столом у аквариума. В большом блюде лежали куски жареной ягнятины, рядом на подносе – вареные овощи. Муна принесла бутыль с клюквенным морсом, брусничное варенье и несколько банок пива.

– Приятного аппетита, – пожелала она и села рядом с Ойстеном.

Татьяна знала, что парная ягнятина – нежное и вкусное, без запаха баранины мясо. Но в памяти всплывали огромные от ужаса глаза и белое тельце, дергающееся на земле. Она положила в тарелку только овощи.

– Ты не будешь мясо? Жалко ягненка? – спросил Бьёрн. – Напрасно, это животные, которых разводят для того чтобы съесть.