Но как бы там ни было с Портер, Судзуки оказалась для него трудным выбором: девушка не очень внятно излагала, каким может стать ее вклад в семинар. Хуже того, она еще попыталась показаться остроумной, упомянув понятие «открытого разума» в контексте изучения сознания. Насчет второго вопроса она тоже была не очень уверена, хотя ее догадка была правильной. И тем не менее то была всего лишь догадка, как она сама и признала. По крайней мере, она честна, а ответ показывал способность мыслить. Если бы у него не было возможности набирать студентов с острым, как бритва, интеллектом или превосходной научной эрудицией, он предпочел бы напыщенному словоблудию такие качества, как честность и глубокомысленность. И действительно, чаше всего именно честные студенты, начинавшие медленно, становились его любимцами и показывали в конце лучшие результаты.

Сан-Франциско

Тина успела на последнюю электричку в город: она отправлялась с оклендской станции Рокридж в 00:32. Жил Уиджи в трехэтажном доме, в двух кварталах от станции. Они с Джиллиан проводили ее до станции. Уиджи обнял Тину.

— Это твоей маме, — сказала Джиллиан, вложив ей в ладонь косяк. Тина положила его в кармашек рюкзака.

— Поздравляю еще раз, — сказал Уиджи Тине. Ее Приняли в семинар Аламо, как Уиджи и Джиллиан.

Вагон был пуст, если не считать пары спящих мужчин, по виду — бездомных. Их головы мотались под стук колес. Пол был замусорен газетами, обертками от еды и бутылочными крышками — несмотря на то, что в поездах строго запрещалось есть и пить.

До 16-й улицы в Сан-Франциско ехать было 37 минут — то была ближайшая остановка к кондоминиуму где они с Мистером Робертом снимали квартиру.

Когда Уиджи спросил, говорит ли она по-японски, Тина вспомнила тот редкий дождливый день в Сан-Диего, когда она встретила Мистера Роберта. Она сидела в студенческой закусочной. Все прятались внутри от дождя, поэтому свободных столиков не осталось. Мистер Роберт вежливо спросил, не мог бы он занять свободный стул напротив.

— Конечно.

— Извините за вопрос, — спросил он, оглядев ее поверх своего сэндвича. — А вы не японка по происхождению?

Странно сказано, подумала она.

— Да. Моя мама из Осаки. Моя фамилия Судзуки.

— Ага, — отреагировал он, будто найдя подтверждение какой-то своей теории. — Судзуки. Какое совпадение. Меня зовут Смит. Роберт Смит.

— Совпадение?

— Ну, знаете… Судзуки — самая распространенная фамилия в Японии, точно так же, как и Смит здесь.

— Честно говоря, не знала. Действительно совпадение, а? — Она ему улыбнулась.

Он секунду смотрел на нее отсутствующе, затем тоже улыбнулся.

— Извините, получилось, кажется, несколько глупо. Вы говорите по-японски? Простите за любопытство.

— Немного, — ответила Тина.

— Ваши родители говорят дома по-японски?

— Мы живем только с мамой. Она пытается время от времени заставить меня говорить по-японски. Но после того, как у меня началась учеба, я вижусь с ней только недели две в году. Так что я наверняка почти все забыла.

Мистер Роберт рассказал, что жил в Японии пять лет — в городе Нисиномия около Осаки. Тина никогда не была в Японии. Мистер Роберт удивился, услышав это. Даже ее мать никогда не возвращалась в Японию после того, как переехала в Сан-Франциско еще до рождения Тины.

Совершенно естественно, что он постепенно подошел к вопросу, не хочет ли она с ним поужинать. Он хотел пригласить ее в классный суси-бар — небольшую забегаловку, о которой знали немногие. Тина ответила, что это было бы здорово. Она не стала говорить, что уже была в этом суси-баре и знала в городе три-четыре места гораздо лучше.

К тому времени, как он зашел за ней, дождь перестал. Воздух, освеженный влагой, напомнил Тине влажный Сан-Франциско. Мистер Роберт говорил с шефом суси-бара по-японски. Тина кое-что понимала. Он говорил свободно, насколько она могла судить со своим тугим слухом. Мистер Роберт обращался к ней по-японски, но она отвечала только по-английски — если понимала вопрос, конечно. Вскоре он бросил попытки поразить ее своим лингвистическим талантом, если такова была его цель, и остаток вечера говорил по-английски.

Ту ночь они провели вместе. Тине Мистер Роберт показался довольно приятным, однако, быть может, чуточку упертым. Япония то, Япония сё. Через несколько недель они стали жить вместе. Ей импонировали его знание Японии и уважение к этой стране; в результате она даже стала гордиться своим «японским происхождением». Он ценил ее иначе, нежели оба ее предыдущих бойфренда, с которыми она выдерживала недолго. Возможно, потому, что мать никогда не говорила о Японии, никогда не учила ее обычаям, истории и традициям. Хотя следует признать: саму Тину это никогда особо не интересовало. Было много вещей и позанимательнее.

Ее поезд подлетел к остановке 16-й улицы и остановился. Она вышла и быстро зашагала домой мимо обычных полуночников Миссионерского района, ошивавшихся у станции: пьянчуг, наспидованных торчков, искателей мексиканского героина, которым в этих кварталах торговали все. Но до их жилища в четырех кварталах от станции Тина добралась без происшествий.

Мистер Роберт был уже в постели, но проснулся, когда она вошла в спальню, и сонно спросил, как прошел прием.

— О, прекрасно, — ответила она чуть виновато: говорить, что она отлично повеселилась, не хотелось.

Мистер Роберт пробормотал что-то и сразу уснул. Она разделась и легла в постель в одной футболке.

Тина открыла глаза до рассвета — от рева сирен у самого дома. Больше заснуть не удалось, и она, выскользнув из постели, пошла на кухню. Села там в тусклом свете, зевая, но уже совершенно проснувшись. Тишина и темнота постепенно рассеивались, окутывая и опутывая ее, словно огромная татуировка энсо.

Ее потрясло первое занятие с профессором Аламо. Будто остатки смутного страха после кошмара. Словно невидимая сила толкала ее к чему-то или кому-то незнакомому, непривычному. Еще один шаг — и тебе будет лучше.

Разговоры с Джиллиан и Уиджи после приема были очень приятными, тем более что с ней такого уже давно не случалось. Они сняли напряжение первого дня, и ей стало спокойнее.

Тина написала Мистеру Роберту записку: она едет в Беркли пораньше. Ей сегодня хотелось одного — как можно скорее начать читать тексты для семинара профессора Аламо.

Ханако встала и поставила воду для утренней чашки зеленого чая. Пока вода грелась, она убрала чашки, в которых, придя с работы, готовила лапшу.

Когда она выдвинула ящик, чтобы положить палочки Для еды, вперед из глубины выкатились три пузырька с пилюлями. То были выписанные ей лекарства от болей, мышечных спазмов и депрессии. В ящике также хранился набор шприцов с ампулами «бетазерона», инъекции Которого она должна была делать подкожно через день.

Ханако пыталась следовать предписаниям две недели, но потом решила прекратить — пока не почувствует приближения нового приступа. Инъекции были болезненными и вызывали озноб и тяжесть в голове, но что еще хуже — после них в нее заползала какая-то усталая печаль.

Врач сказал, что такое бывает. У него были длинные волосы и густые усы, прикрывавшие рот. С ней он был приятен и терпелив, разъяснял все так, чтобы ей было понятно. Депрессия — побочный эффект лекарства, как он объяснил. Сказал, что ни за что не прописывает его пациентам, если у них обнаружена депрессия или же склонность к суициду, поскольку средство может вызвать повторы депрессии или же усугубить ее. Он спросил, ставили ли ей диагноз «депрессия».

— Нет, — ответила она.

— Хорошо, — сказал он. И прописал ей антидепрессант. На всякий случай. — Избегайте стрессов, — уточнил он. — Всеми силами избегайте стрессов.

Последний вечер на работе прошел хорошо. Никакого стресса. Все клиенты были веселы и любезны. У нее не было никаких симптомов, никакой боли, покалываний. Никакой потери чувствительности, что было так же страшно, как и боль.