Тихая поступь Чёрного Ангела ничем не нарушала мертвенный покой пределов, погружённых во мрак. Он не боялся оступиться, ибо уже знал все ловушки, расставленные в пути. Чёрный Ангел долго жил средь глубин Хаосов, подобно слепому постигая мир форм окружающих. А множество падений лишь научили зоркости, развивая неведомое доселе качество внутри груди его. Так, бесконечные удары судьбы высекали сонм искр, позволяя узреть истинные картины на пути продвижения его. И жажда света зарождалась внутри, подвигая вершить шаги более спешные в поисках источника Огней непреходящих. Да и не его ли зов душераздирающий пронзал глубины бездн, достигая сфер Светоносных?! И не чуткое ли ухо Творца Единосущего уловило всю боль отчаяния, вложенного в зов сей?! Быть может, Он и Отправил в путь дальний возлюбленного Им Ангела Белого, дабы Чашу Огня поднести душе, Света взалкавшей?

Вот и встретились два Ангела… Но черны их одежды были в час встречи суждённой. И нечем было им осветить путь свой, ибо один из них, щедро наделив Огнями сферы прохождения во мраке, лишь искру жизни сохранил в груди Солнценосной. Другой же Ангел не знал света большего, но лишь мгновенья вспышек его да тоски, жаждою огней залегшей в груди его, стиснутой тисками мрака. Как путь обрести верный и тропою Света вывести того, кто слепо блуждал в поисках путей Солнценосных? И решил Ангел Белый наделить искрою жизни своей Ангела Чёрного, дабы тот познал касание Огней Божественных, и таким образом исполнить Веление Отца Вечности. Что ж из того, что сам он, лишившись искры жизни, сольётся с мраком окружающим?! Ведь нашёл же Чёрный Ангел путь спасительный; значит, и Белый найдёт, свято храня память о сферах Светоносных. И, решительно распахнув грудь свою, Белый Ангел вдохнул искру жизни своей в грудь того, кого спасти он призван был. Вдруг всё вокруг залило светом, – случилось чудо преображения, и Чёрный Ангел воссиял в одеждах белоснежных. Но вместе с тем он понял то, что, по примеру Ангела Белого, он должен теперь вернуть назад огни живоносные и щедро одарить ими сферы окружающие. И, низойдя в глубины бездн неведомых, наделить последнею искрою жизни своей того, кто, быть может, издаёт крик душераздирающий, что гасится в глубинах Хаосов. Вот и пути разошлись, лишь на несколько мгновений соединившись в точке единой.

А что же Белый Ангел? Неужели он погибнет без искры жизни? Разумеется, нет! Он качество новое обретёт, неведомое доселе. Так, жизнь отдавший за другого и сам бессмертным становится, ибо Творец Вечности одаряет его одеянием новым, качество самовозрождающихся волокон таящим в себе. Но Белый Ангел, конечно, не знал об этом в тот момент, когда подносил Жертву великую, тем совершая акт великого преломления Огней Божественных. Таким образом, искра его жизни продолжает путь, всё глубже и глубже погружаясь, покуда дух Преображения в Свете не коснётся всех Чёрных Ангелов и они, ему подобно расставаясь с искрою жизни своей, не станут возвращаться вослед Ангелу Белому, одарившему их жизнью во Свете.

Так не будем же слепо судить тех, кто встретится на пути нашем, как бы ни были черны их одежды, помня о том, что, быть может, малую искру жизни затаив в груди, они торят путь в глубины Хаосов, «упадая» именно в те бездны, куда следует им прийти в качестве Спасителя, путь Белого Ангела верша, покуда все сферы не будут залиты Светом, где в облачении звёздном будут жить и творить те, кто из бездн Хаосов восстал, сменив одеяние чёрное на белоснежное, светилами вечными сотканное. Да будет так!

Притча

III

Жил в одном селении Горнем юноша, с детства отличавшийся большой мечтательностью. Но никто не ведал грёз его, оттого что большей частью молчал он, держа в стороне от глаз посторонних мир своих светлых мечтаний. И, глядя с Горних высот в низины, погружённые во мрак, каждый раз он старался отыскать мерцающий огонёк. Ему казалось, что это душа его возлюбленной, будто звезда путеводная, указывает ему путь к себе. Она так сильно притягивала его, что он не мог уже наблюдать за ней на расстоянии, и решил отправиться в путь. Но не мог он спускаться вниз в том облачении, что витал среди высот Горних. Там, где начинался мрак, там и границы совсем иного мира начинались, за которые можно было пройти лишь облачившись в одеяния иные. А тот, кто обретал одежды кожаные, уже и статусом иным наделялся, и тогда его звали просто – Человек.

Человек сошёл в юдоль скорбей и печалей. Но вместе с ним сошёл его мир грёз, утвердившийся в груди на века вечные. Он был полон радости ожидания встречи с Единственной, ради которой и был основан его мир, ликующий в огнях самых дерзновенных мечтаний. Здесь был возведён трон, к которому подведёт он царицу духа своего и возложит к стопам её всё царство, скипетр власти вручая на века вечные. И пусть она властвует сердцем его, ибо нет ничего прекрасней на свете, чем власть Любви. А когда два сердца, слитые воедино, бьются лишь во имя друг друга, тогда их сила безмерно возрастает, и они единою звездою ясно сияющею вспыхивают в пространстве.

Долог был путь юноши, он шёл от одного мелькнувшего огонька к другому. И, присаживаясь у догоравших костров, он пытался разворошить тлеющие угли; но, едва обдав прощальным теплом, они угасали. Да, эти костры разжигались не для него. Они были предназначены для других путников, и огонь, предуказывающий им путь, радостно озарялся силою большею, когда рядом с ним обосновывался именно тот, кого он ждал. Иные костры печально угасали, ибо разжёгшая пламень рука вдруг переставала поставлять пищу. И вместе с угасанием надежд человеческих дотлевали последние угли. А кто-то отправлялся в путь, бросив на произвол судьбы жаркие языки пламени, и, шагнув в кромешную тьму, шёл навстречу долгожданному путнику. Но как же было не утерять ориентир огненный, если на месте огней костра, указывавшего путь прежде, оставалось лишь пепелище? Сложно торить без огней тропу свою, пробираясь на ощупь сквозь заросли мрака. Так и шёл юноша, познавая лишь краткие передышки, согреваемый на какието мгновения теплом чужих костров…

Бесконечно долгим был час ожидания той, которая хранила в груди пламень надежды. Она ждала того, кто являлся во снах её земных, разжигая с ещё большею силою сонм грёз неземных. Ожидание, казалось, длилось вечно, и уже не оставалось надежд согреть огнём своим именно того путника, во имя которого и поддерживался пламень в ночи. А мимо шли те, кто не прочь был отогреться в долгом пути одинокого продвижения навстречу именно тем огням, что манили их. И пламень костра, едва ощутив востребованность свою, печально опускал крылья, узрев очередную спину направлявшегося прочь человека… Где же был он, Единственный? У каких костров задерживался, обласканный теплом чужим? Да и не забыл ли он, куда путь держал? Быть может, он занимает место чужое и кто-то проходит мимо цели своей, видя, что занято место его? А если наш юноша прошёл мимо, узрев, что у костра, который во имя его и был разведён, греется очередной прохожий? Идти ли ему дальше, в поисках чужого тепла, или возвращаться назад? А быть может, следует отстаивать своё место, отодвигая прочь пожирателей тепла родного? Есть ведь и такие, что, подобно трутням, готовы жить за счёт чужих трудов. А сколько кровопийц явлено, насмерть присосавшихся, что никогда не выпустят жертву свою!..

Кто он в этом мире? Быть может, третий лишний? Сонмы костров горят, но не в его честь возносится пламень их. Единственный светит вдали, магически притягательным являясь. Но и вокруг него мелькают тени, указывая на то, что никто не уступит ему место у огня… Но разве ей, Единственной, не больно расточать тепло сердечное, одаряя им толпы прохожих?! Разве не во имя Путника единственного взращивается Пламень Жизни? И если на свет летят полчища мошкары, разве огонь в том виноват?! Одно за другим падает в огонь существо, опалившее крылышки малые. Да разве и оно виновато, если огонь столь притягательную силу являет для него?! Вот и плата ценою жизни производится…