Но, вернемся к чепухе.
Итак, мысль, посетившая меня аккурат перед тем, как я принялся за роман. То есть совсем недавно. Озарение, так сказать. Когда бы ни очевидная ее глупость, можно было бы и озарением назвать. А разве озарения не могут быть глупыми? Очень даже. Ну, да ладно. Итак, мысль.
Если бы я родился лет на сто раньше, да стал бы композитором, наверное, жизнь моя сложилась бы иначе. Каково?
Или.
Наверняка жизнь моя сложилась бы иначе, когда бы я родился, например, композитором Стравинским. Лет на сто раньше. Или агностиком. Сегодня. Или птицей. Всегда. Они ведь, птицы, в этом их параллельном мире, кто их знает, что они там?
Уже, как видите, череда мыслей. Вышеупомянутый венок.
Иногда мысли обрываются. Точно электричество отключили. Иногда это к лучшему. Как правило, к лучшему. Порой самому остановиться чрезвычайно трудно. Просто невозможно остановиться бывает порой.
Как занимается поэма или симфония? Или роман? Или роман-симфония?
Покажу на примере грядущего «Стравинского».
Я на даче. Спешно, зачем, уже не помню, взбираюсь на второй этаж. На ходу клюю вишни, они у меня в лоточке на тесемочках на шее. В голове жужжит помимо воли, важно, что помимо воли…
Если бы я родился лет на сто раньше, да стал бы композитором, наверное, жизнь моя сложилась бы иначе.
Это еще не о Стравинском. Это вообще ни о чем. Проходная никчемная мысль. А нужно было сразу сосредоточиться. Это я теперь понимаю, а тогда…
Ладно, не будем задерживаться. В это мгновение нога соскальзывает со ступеньки. Косточка немедленно залетает в дыхательное горло. Подавился косточкой. Как Иона.
Была такая история. Еще до кита. Или после. Не помню. Никто не помнит.
Нет, Иона, кажется, семечком отравился. Иона на самом деле здесь ни при чем. Иов ни при чем. Никто ни при чем. Эти аналогии с Писанием, сами знаете.
А как?
Я подавился – этого достаточно. Речь обо мне, в конце концов. Во всяком случае, в данном эпизоде. Тоже, знаете…
Словом, подавился. Кубарем качусь с лестницы. Падаю навзничь.
Куда, как вы думаете? Верно, на тот самый ржавый гвоздь из детства, о котором я и думать забыл. Гвоздь же, как выяснилось, помнил меня все эти годы.
Изображать из себя героя не стану – первоначально испугался очень. Очень. Неприятные детали испуга описывать не хочу. Современный читатель живо представит себе всё то, перед чем робеет и чего стыдится читатель, застрявший во мхах традиции.
Но, рано или поздно, испуг проходит. Лежу себе, цел и невредим.
Лежу. Даже некоторую истому отмечаю, легкое кружение, не поверите, негу отмечаю.
Лежу. Глупые мысли постепенно возвращаются на круги своя.
Наверняка жизнь моя сложилась бы иначе, когда бы я родился, например, композитором Стравинским. Лет на сто раньше. Или агностиком. Сегодня. Или птицей. Всегда.
Вот вам и Стравинский.
Стравинского вспомнил, походя, даже не задумался, откуда он явился, зачем? Продолжаю лежать. Истома. И тут взгляд задерживается на мертвой лампочке под потолком. Неспешный рой праздных рассуждений, брызнув, уносится вспять. Откуда ни возьмись слепящей каплей идея – надо бы лампочку поменять.
И что за срочность? Перегорела и перегорела. Уже неделю как. Перегорела, стало быть, пора настала, судьба такая.
Должен признаться, в быту я крайне ленив. Опять же прекрасная погода. Осы вьются подле омшаника. Лягушки трещат в лопухах. Тут-то бы и расстаться с этой треклятой лампочкой, повернуться на бок. Так нет же. Ноги несут. Сами понесли. И вот уже я, чертыхаясь, как положено, взбираюсь в этот раз на стремянку. А в голове как заигранная пластинка всё та же песенка…
Если бы я родился лет на сто раньше, да стал бы композитором, наверное, жизнь моя сложилась бы иначе.
Вот о чем я думаю частенько, когда мне на глаза попадается портрет Стравинского – как здорово, что нём самом бекар и диссонанс. Иначе можно было бы усомниться в его подлинности.
Берусь за патрон. Даже не могу с уверенностью утверждать, успел ли прикоснуться. Не исключено, что только представил себе, как это я прикоснусь, и тотчас – бах! Искры. Следом тьма. Трах – бах! Вольтова дуга. Тотчас тьма. И тишина. Немыслимая тишина.
Всё. Поэма готова! Посмертная. Шучу. Пошутил.
А теперь уже серьезно – поэма готова. Явлена мне в мельчайших подробностях, в цвете, со всеми тонами и полутонами, запахами, временами года, героями и случайными людьми, моментальная фотография с высоты птичьего полета. Непостижимо, но факт. Нет, мы себе не принадлежим. Все прописано, предписано, расписано и распределено. Кому, как говорится, Стравинский, кому – дырка в черепе.
Что значит непостижимо? Неожиданно – другое дело.
А так, логически, всё очень даже выстраивается. Два чрезвычайных происшествия одно за другим. Что это как не знак свыше? Череда знаков. Венок, по аналогии с сонетами. Да еще на фоне никчемных мыслей. Как тут поэме было не случиться?
Или роману?
Поэма, роман, симфония… Если хватит терпения прочесть – решите сами. Я сейчас слишком взволнован, чтобы думать о таких мелочах.
После вольтовой-то дуги.
А когда бы еще и под машину попал – это уж совсем Везувий был бы! Но мне и шаровой молнии достаточно.
Машины, стиральные машины, швейные машины, шагающие стулья, летающие этажерки, летающие тарелки, эскалаторы, двигатели внутреннего сгорания, лебедки, насосы, роботы, говорящие роботы, механическое пианино, счетчики, счетчики Гейгера, сам Гейгер, велосипеды, мопеды, карусели, часы, карманные часы, напольные часы, турбины, вращающиеся бобины, механические цикады, часы с кукушкой, часы с инкрустацией, табакерки с чертями, спирали, канатно-висельные дороги, помпы, насосы, гидроэлектростанции, дизельэлектроходы и прочие необъяснимые механизмы – не моё. Не люблю. Никогда не любил. Я чистым электричеством восхищаюсь.
Электричество – диво дивное, что бы там не говорили. Обожаю вопросы, связанные с электричеством. Люблю задавать их умникам, всезнайкам. Именно умникам и всезнайкам. Что с простым человеком говорить? Простой человек всё чувствует. Безошибочно. Простого человека не проведешь, он и шишек набил и в карманах у него зола. Улыбнется, промолчит. Себя экономит. Умники – другое дело. В них верховенство волнуется, дрожит. И кузнечики в глазах.
Люблю, например, спросить всезнайку, – И что это такое, электричество?
Управляемый поток электронов, – отвечает. А про себя думает, – До чего же дурацкий вопрос, знать, собеседник-то дурень стоеросовый.
Продолжаю заманивать в капкан, – А электроны?
– А что, электроны?
– Вот именно, что? Кто это и что это – электроны? Как их осознать и принять всей душой? Бегут, говорите? Каким образом? Куда, зачем? Должны же они иметь какую-то цель? – Передышки не даю. – Облегчить страдания человечества? Сомневаюсь. Очень сомневаюсь. Есть ли у них имена? И, наконец, почему, собственно, лампочка-то загорается?
И вот в этот момент, как раз на этом вопросе вдруг, откуда не возьмись – бах!
Искра, вольтова дуга, тьма! Всё!
Ответа уже не слышу. Да и нет ответа. Как можно отвечать, когда собеседник твой искрит и обугливается прямо на глазах?
Выдумка, конечно, но, согласитесь, явление вольтовой дуги в данном случае было весьма уместным и эффектным. И весьма поучительным кое для кого. Знаете, удар молнии невольно заставляет охлынуть, задуматься, пересмотреть.
