Железная дверь камеры с неприятным скрипом открылась, и тут же послышался запах сырости. Темная коморка с несколькими кроватями радостно поприветствовала меня.

– Заходи! Вот твои новые апартаменты! – сказал все тот же рыжий.

Я не сопротивлялась. Зашла и почувствовала ледяной, обжигающий холод. Я поняла, что меня начало морозить и попросту колотить. Это все от нервов. Нужно успокоиться, постараться поспать. А на душе так было тревожно, так… Что не хотелось ни спать, ни есть, ничего.

Я облокотилась на стену и обхватила себя руками, так как дрожала от холода. Мои зубы стучали и единственное, что сейчас хотелось, это согреться.

– Эй ты, курица!

Я тут же оглянулась и увидела худощавую низкорослую женщину, на вид сорока лет. Ее редкие и грязные волосы были завязаны в непонятный хвост. Одежда у нее была старая, неряшливая и сама она не вызывала ничего кроме неприязни.

– Это вы мне? – спросила я у нее.

– Тебе, тебе. Чего замерла? – женщина подошла ближе ко мне и поставила руки в боки. – Давай снимай с себя все! Это там ты на воле была королевой. И ходила в хороших шмотках. А тут ты никто и звать тебя никак.

– Ничего я снимать не буду, – тихо сказал я, продолжая дрожать от холода.

– Будешь! – громко крикнула моя сокамерница своим писклявым голосом. У меня тут же зазвенело в ушах.

Но на этом дело не закончилось. Неприятная мне женщина хотела накинуться на меня. Я прикрыла голову руками и ждала нападения. Затем Двери резко открылись, и на пороге появился все тот сержант.

– Фомина! На выход. На допрос вызывают…

– Без адвоката ничего говорить не буду, – ответила я Быстрицкому, который и собирался меня допрашивать.

– Да что ты говоришь? И где же твой адвокат?– тон его был жесткий и категоричный. Хотя и так глядя на него можно было понять, что пока он не вытрясет с меня душу – не успокоится.

Мы сидели в маленькой, но более светлой, чем камера комнате, где стоял один большой стол и два стула друг напротив друга. Комната была похожа на допросную. Ее стены были выкрашены в спокойный синий цвет, а через маленькое решетчатое окно пробивались теплые лучи солнца.

Я потихоньку начала вспоминать, что произошло днем раньше. Пришла с практики, мы собирались ужинать, тут появился Николай. Он принес вино, я его выпила и тут же отключилась. Нет, нет этого не может быть… Этого просто не может быть! Но очевидное было отрицать невероятно сложно. Наконец–то дрожь в моем теле прошла, и я начала понемногу успокаиваться.

– Позвоните Николаю, адвокату, он все объяснит…, – я спешно продиктовала номер.

Но Быстрицкий даже меня не слушал, он все стоял на своем:

– Ты будешь говорить? Или обратно в камеру?

– Позвоните, пожалуйста, он все объяснит, что я никого не убивала. Я не могла убить своего брата. Он единственная родная душа, которая у меня была, – тут я поняла, что на моих глазах наворачиваются слезы. Хоть бы не заплакать. Ник всегда говорил, что никто не должен видеть моих слез.

– Адвокат тут тебе не поможет. Лучше подпиши признание и может срок скостят. Улики–то на лицо. И орудие убийство на месте. Я не удивлюсь, если эксперт обнаружит твои пальчики на пистолете. Быстрицкий встал со своего места и начал медленно ходить вокруг меня. Я продолжала сидеть и думать, что же произошло на самом деле. В данный момент никак не думалось. Нервы были на пределе. Вот–вот сорвусь, закричу, затем заплачу, но ничего хорошего из этого не выйдет. Поэтому нужно собрать всю свою волю в кулак и начать думать.

Вдруг он резко остановился и тихо шепнул мне на ухо:

– Упеку тебя на полную катушку.

Запугивает. А мне не страшно. Я уже ничего не боюсь.

– Звоните моему адвокату. Ничего не буду без него говорить! – резко ответила я.

– Адвокат тебе нужен? – Быстрицкий поправил свой темно–синий галстук и сел на свое место. – Хорошо. Будет тебе адвокат. Позвоню твоему Николаю.

Я посмотрела на капитана, в его маленькие хитрые глаза и ничего кроме безразличия в них не видела. Неужели он так грубо со мной разговаривает, потому что я отказала им помогать? Или все же он считает меня убийцей собственного брата? В голове вертелись одни вопросы, ответов на которые я пока не находила.

Никита был для меня всем. Заменил отца, мать. Я всегда восхищалась им и буду восхищаться. И не только я. Бабушка говорила, что у меня самый лучший брат на свете. Он никогда не оставит в беде, всегда подставит свое братское плечо. Так и есть на самом деле.

Не знаю, сколько меня здесь продержат. Сколько мне предстоит еще допросов. Выдержу ли я все это? Должна выдержать. Я сильная. У меня все получиться.

Все больше и больше я понимала, что меня подставили. Стрелять я никак не могла. Я была в полной отключке. И если бы Быстрицкий не разбудил меня сильными хлопками по щекам, я бы еще долго вот так проспала. Причем так крепко, что со мной можно делать, все что хочешь. Например, вкладывать в руку пистолет.

Меня снова отвели в камеру. А там надоедливая соседка, смотрела на меня, как голодающая на роскошный торт.

– Явилась, значит! – тут же воскликнула она при виде меня.

Я ничего не ответила, а присела на свободную койку, которая была застелена грязным матрасом. И чего она ко мне прицепилась. Скучно, что ли?

– Готовь пиджачок! – она снова подошла ближе и начала дергать меня за стеганую курточку.

– Ничего я вам отдавать не буду.

– Будешь! Еще как будешь! – сказала она и резко набросилась на меня.

От неожиданности я подорвалась со своей койки и ударила ее по ушам со всей силы. Моя сокамерница упала. Мое сердце колотилось, как бешенное. Я тяжело и напряженно задышала. Это просто самооборона. Так учил меня брат. Давать сдачи. Уметь постоять за себя.

– Помогите! – тут же закричала моя сокамерница. – Убивают! А затем поднялась с бетонного пола и начала стучать в двери.

– Откройте! Убивают!

Никак не могла прийти в себя и успокоится. Сколько же всего навалилось. Где же теперь взять силы, которые сейчас так сильно нужны.

Двери камеры снова открылись. Раздался незнакомый мужской звонкий голос:

– Фомина! Снова на выход. К тебе адвокат пришел.

Как же я обрадовалась. Просто не передать. Вот Коленька все объяснит. Все–все им расскажет. Защитит меня, он же адвокат, он же мой жених.

Я шла по длинному коридору с улыбкой на лице. Боль еще не утихла, но благодаря приходу Коли немного притупилась.

Мой парень ждал меня в той самой комнате, в которой я разговаривала с Быстрицким. Я медленно зашла, за мной закрылась железная дверь, и мы остались наедине. Сначала стояли вот так и смотрели друг на друга. На нем было надето коричневое пальто. Я помню это пальто. Такое приятное на ощупь, кашемировое. Его глаза блестели, тонкие губы слегка поджаты. Взгляд встревоженный. Нервничает. Неужели боится разговора со мной?

– Коленька! – обратилась я к нему, затем подошла ближе и хотела обнять. Но он тут же отстранился и отошел в сторону.

– Ты же знаешь, что я не виновата! – воскликнула я.

– Лучше расскажи им все. Признайся, – сказал он и поставил на стол свою черную кожаную сумку.

Именно из этой сумки он доставал, то злополучное вино. После которого мы с братом заснули. Сто процентов там было снотворное. А вот верить в то, что его туда подсыпал Николай – очень не хотелось.

– Ты с ума сошел? В чем признаться? – я была в полном негодовании.

– В убийстве. Так будет лучше для всех, – сказал он на одном дыхании, а затем опустил голову.

После услышанного, мой внутренний мир просто рухнул. Раскололся на мельчайшие осколки, которые уже не собрать. В душе полыхал самый настоящий пожар. Удар ниже пояса. Как же он так может? Как же он может не верить мне? Он же говорил, что любит. Любит всем сердцем. Врал? Конечно врал… И сейчас врет. Вот и голову опустил. Видно страшно стоять смотреть мне в глаза и нагло врать.