– Карп, растолкуй сынку, что я ещё ничего не начинал, всё ещё впереди, и я здесь не шучу. И чё то я здесь в упор не вижу ребят. Ты, помазок, к кому обращаешься? Здесь, салага, деды, – парировал Салин, напустив на себя угрожающий вид.

– Сало, ну, он прямо напрашивается.

Карпов соскочил со стола, подошёл к Мальцеву и сплюнул в сторону дымящегося окурка, как бы желая потушить его. Плевок прошёл мимо и, как было задумано, попал на сапог Мальцева. Бросив окурок к ногам Сергея, он с угрозой в голосе, сказал:

– Я тебя, салага, заставлю слизать мой харчок! Потуши долбан! Вот так. Молодец! А теперь выполняй, что тебе велел старик.

Мальцев вышел, прикрыл за собой дверь. Вскоре постучался, вошёл и, как учили «старики» молодых солдат, стал докладывать:

– Товарищи старики! Салага, рядовой Мальцев по вашему приказанию прибыл!

– А где мой харчок? Слизал?

– Нет, вытер.

– Ты, почему приказы выполняешь не точно? Я же сказал слизать! Ты знаешь, что полагается за невыполнение приказа?

Вмешался Салин:

– Рыба, ну, что ты у него об этом спрашиваешь? Он же не знает устава. Врежь ему за это. Командиры учат его, учат, а он всё равно не знает основной закон армейской службы. Значит, ему и служба, и родина, в общем, всё по фигу. Пора наказывать. Давай, Рыба.

– Салага Мальцев! Чего молчишь? Отвечать надо «Я!». Опять не знаешь устава? Точно, надо наказывать. Салага Мальцев!

– Я!

– Смирно! Слушай, а ты действительно тупой. С первого раза не понимаешь. Только со второго и то не всегда. Значит, будем трижды учить, чтобы из тебя нормального человека сделать.

Карпов резко и неожиданно ударил Сергея кулаком в лицо. Тот, падая от удара, стукнулся головой об стенку.

– Ты чё скачешь? Козёл! Я говорил тебе «Вольно!»? Нет! А ну, смирно! – Карпов уже собирался нанести второй удар. Но Мальцев разгадал этот замысел и потому быстро отскочил назад и принял боксёрскую стойку.

– Не понял! Ты, салага, я же сказал «Смирно!». И не сметь мне, шелохнуться, пока не разрешу этого. Ты понял? Ну и тупой же ты. Смирно! Убью, сука!

– Я не могу стоять смирно, когда меня бьют.

– А мы тебя ещё не били, – выпалил Салин.

– Сало, а может ему показать, что значит бьют?

– Валяй! Он же сам захотел узнать это. Ты, черешня, чего сидишь? Я что ли за тебя буду учить эту недоросль?

Ягодин соскочил со стола, на котором сидел и, приблизившись к Мальцеву, сказал со злом:

– Ну, салабон, что поощрение от ротного заработал? Молодец! Старательный солдат. Будешь перед начальством жопу рвать, так мы её тебе сами порвём.

Всё произошло так быстро, что боль от удара Мальцев ощутил уже лёжа на полу. Его били ногами. Потом подняли и снова били. Ему было больно, а в глубине души – ещё больней.

Сергею казалось, что прошло много времени. Но на самом деле всё произошло стремительно быстро. Наверное, болезненное, неприятное всегда кажется бесконечным, долгим. И, наоборот, хорошее, приятное, кажется, пролетает во времени очень скоротечно.

Смыв с лица кровь, Мальцев вышел из комнаты для умывания. Проходя мимо канцелярии, он услышал знакомые голоса. Среди них он различал голос своего друга Александра Плохина. По всей видимости, там происходило то же самое, что и с ним. Сергея охватила внезапно появившаяся из оскорблённого сознания идея. Вдруг пропал страх, уступив место глухой ненависти и решительности. Сейчас он ворвётся туда, и встанет рядом со своим другом против троих подонков. В нём клокотало рвущееся желание мщения обидчикам. Он почти был готов идти даже один против троих. Внезапно открылась дверь. На пороге стоял Салин:

– Что, понравилось? Ещё хочешь?

И тут же ударил Сергея в точку схождения нижних рёбер грудной клетки. Удар был неожиданным и от этого получился сильным. Мальцев обеими руками схватился за живот, согнулся и в такой позе стал как можно быстрее удаляться от Салина. Казалось, покидали последние силы, не хватало воздуха.

– Вали отсюда, отбой! – пояснил свои действия Салин и закрыл за собой дверь.

Спазм проходил, но слабость – нет. Сергей поплёлся к своей кровати. До утра он так и не смог уснуть. Его душили обида и злость. Трудно было примериться с тем, что случилось. Его били, а он не сопротивлялся. Как же это так? И сможет ли он вообще что-либо сделать теперь? Он ненавидел себя. Быть битым по прихоти подонков, которые называются солдатами Отечества… Нет, это не сравнимо больно.

Утром, заместителя командира роты по политической части лейтенанта Муратбаева, направлявшегося в казарму, остановил начальник медицинской службы майор Скатов. Он был заметно возбуждён. В подтверждение тому старший стал излагать в сердитом тоне:

– Лейтенант, вы, наверное, неплохо спали ночью. Мне понятно, что вы не имеете ни малейшего представления о том, что творится у вас в роте. Не стройте на лице удивления.

– Товарищ майор, я не понимаю, что случилось? – только теперь смог задать свой вопрос лейтенант.

– Он не понимает! Двое молодых солдат из вашей роты лежат у меня в санитарной части. Их ночью избили старослужащие. У одного из молодых, Абрамова, было плохо с сердцем. Он чуть не умер. Благодаря моим вмешательствам, в то время пока вы спокойно спали, он был спасён. Когда же вы, наконец, займётесь наведением в роте хотя бы элементарного порядка? Чёрт знает, что творится у вас! Я бы вас за такие порядочки в роте расстрелял бы!

– Товарищ майор, успокойтесь! Приятно видеть в вашем лице и врача, и судью, и даже палача. Прошу дослушать меня, как я вас слушал. Так вот, я не совершал преступления, а потому поберегите тот патрон для себя.

– Что-о! Да как ты смеешь, салага! Перед тобой целый майор.

– Рад за вас дедушка, что вы ещё целый и к тому же майор.

Муратбаев направился в санчасть, оставив майора, который, видимо, пожелал оставить последнее слово за собой, требовал в след удаляющемуся:

– Лейтенант, отставить! Ко мне! Я вас не пущу в санчасть.

Майор обогнал Муратбаева, перегородил собой вход в медпункт и заявил:

– И не пытайтесь, не пропущу. Так что топай отсюда, чукча.

– Скатов, пропустите лейтенанта, и не мешайте ему работать, – приближался к ним командир батальона подполковник Максимов.

– Товарищ подполковник, этот лейтенант дошёл до оскорбления старшего офицера.

– Это другой разговор, а сейчас, лейтенант, заходите, и всё, что выясните – доложите лично мне.

– Есть, товарищ подполковник! Разрешите идти?

Как только Муратбаев скрылся за дверью медпункта, подполковник обратился к Скатову:

– А вот теперь, товарищ майор, с вами поговорим. Во-первых, я слышал почти весь ваш разговор. Во-вторых, а при чём в этой истории с побоями лейтенант? К тому же, он не чукча, а казах. Если вы об этом не знали – это одно, а если знали, но сказали с нехорошим умыслом – это хуже. Как офицер-фронтовик скажу вам напрямую: с вами я в разведку не пошёл бы. Конечно, было в вашем разговоре с лейтенантом и то, где был не прав Муратбаев. Об этом я с ним строго поговорю. Но спровоцировали это вы, майор. Не хочу, чтобы он одинаково плохо думал обо всех старших офицерах. Полагаю, что надо наказывать хулиганов, а не тех, кто прилагает усилия в их воспитании. А по вашей теории выходит, что надо всю милицию посадить в тюрьмы за то, что среди населения совершаются преступления и хулиганства. И пусть тогда преступность, свободная от контроля со стороны правоохранительных органов, свободно разгуливает. Замечу, что с появлением Муратбаева в роте засветился огонёк воспитательной работы. Вы наговорили лейтенанту такое, что мне стыдно за вас. Так что не в тот адрес вы направили свой гнев.

– Извините, не сдержался.

– Я вас понимаю и прощаю, а вот лейтенант – не знаю. Мы, старшие должны подавать лучший пример, а не младшие нам.

– Я что, должен перед лейтенантом извиняться?

– Иметь честь – значит обязательно поступать честно. Признание своих ошибок не является уроном чести. Это рассматривается, как наличие сильного внутреннего духа на фундаменте чести. Извиняться или не извиняться перед лейтенантом – это ваше дело, товарищ майор.