Деревья раскачивались в темных дворах за заборами, тянувшимися вдоль пустынной улицы за лечебницей «Элизиум». Ночь была наполнена шумом листьев и веток, падавших на мостовую. Где-то поблизости взвыла собака, отчего завыли и залаяли другие псы. Луна выплыла из облаков, и ночь осветилась. Билл Кракен отодвинул Матушку Ласвелл в тень. Ветер пригнал обрывок афишки, который зацепился за щиколотку пожилой леди, и Билл нагнулся убрать его.

— Хотела бы я, чтобы мы сейчас пили пунш в «Полжабы Биллсона», — прошептала Матушка. Билл начал было отвечать, но его голос потерялся в громком и сердитом разговоре поблизости. Кракен втянул Матушку глубже в темноту. Процокали копыта, и из открытых ворот лечебницы вылетела карета — кучер щелкал кнутом, фонари не горели.

— Это Шедвелл! — крикнул Кракен, когда экипаж промчался мимо, и без лишних слов, отпустив руку Матушки Ласвелл, помчался по улице следом за ним, во всю мощь своих легких изрыгая проклятия и потрясая в воздухе кулаком. Человек, сидевший вместе с Шедвеллом в карете, повернулся на сиденье, чтобы посмотреть в заднее окно, и луна высветила его бородатое лицо. Даже на расстоянии Матушка Ласвелл смогла увидеть, что лицо это пылает гневом, и с необъяснимой ясностью поняла, кто этот человек. Она была рада, что Клара каким-то образом выскользнула из его тисков. Увидев в пыли у стены кирпич, Матушка подобрала его и опустила в свою ковровую сумку. С кирпичом внутри сумка раскачивалась, как тяжелый маятник.

Табби вжал пистолет в живот перепуганного сторожа и спросил попросту:

— Где доктор Пиви? Немного помедли — и ты труп.

Промедления не последовало. Человек, дернув головой в глубину здания, пискнул:

— Через кухню и вниз по ступенькам, — и в тот же миг вывернулся из пиджака, крутанулся вокруг собственной оси и, выскочив за дверь, помчался к воротам в одной жилетке. Табби и Хасбро, и не собиравшиеся гнаться за этим прохиндеем, миновали не слишком переполненный вестибюль и оказались в обеденной зале. Пациенты продолжали ужинать за длинным столом — происшествие их ничуть не смутило. Возможно, они привыкли к странным событиям.

— Самого лучшего вечера всем вам, — сказал Табби, отдавая честь старому военному в красном мундире, скептически на него взглянувшему.

В кухне три человека занимались уборкой. «Скотланд-Ярд!» — рявкнул Хасбро, и никто из персонала не попытался вмешаться — видимо, пистолет в руке Табби и предостережение Хасбро были более чем убедительны. Соратники прошли между длинными прилавками и раковинами, исходившими паром, и начали спускаться по широкой лестнице — все это время Табби держал работников кухни на мушке. Но едва он опустил пистолет, все трое бросились прочь, бросая на бегу фартуки и полотенца. Их ждала свобода.

«Здесь сущее логово беззакония, в чем можно не сомневаться, — думал Табби, — но верности доктору Пиви точно нет никакой».

По лестнице Табби и Хасбро двигались осторожно, чтобы не привлечь внимание врага раньше времени, а перед удачно приоткрытой дверью на нижней площадке и вовсе замедлили шаги. Табби единым взглядом охватил все подземное помещение: Элис сидит в открытом гробу, рядом с которым стоит худой прыщавый мужчина, Сент-Ив в странном устройстве, вроде ярма, которое лежит на его плечах, привязан ремнями к тяжелому стулу, а еще один человек — скорее всего, Пиви, безумный доктор, — устанавливает на штатив камеру. Тощий тип, торчавший подле Элис, видимо, почуяв неладное, покрутил головой и увидел Табби с Хасбро. Глаза его выкатились от удивления. Странно, но молодчик не принялся вопить во все горло, нет! Он беззвучно поднес палец к губам и, вытаскивая из кармана черную дубинку, прокрался туда, где злодейский доктор заканчивал возиться с тяжелой камерой. А потом тощий наотмашь врезал Пиви дубинкой по затылку.

Матушка Ласвелл крепко взяла Билла за руку, когда тот вернулся из своей тщетной погони. Кракен тяжело дышал и что-то бормотал. Она провела его сквозь ворота, направляясь к фургону с двумя беспокойными лошадьми и закрытым кузовом, на боках которого было что-то нарисовано. И услышала выстрел где-то внутри лечебницы. Задняя дверь здания распахнулась, и из нее появился крупный мужчина. Рука его была согнута в локте, а кисть сжимала пистолет. Кракен вывернулся из хватки Матушки Ласвелл, помчался, словно заяц, по газону и бросился вооруженному молодчику под колени, те подогнулись — и мужчина грузно осел Кракену на плечи с диким изумлением на лице; пистолет улетел в темноту, стукнув в падении о камни стенки, наполовину скрывавшей окна подвала.

Двое мужчин покатились по газону — Билл молотил противника кулаками, его молотили в ответ. Матушка Ласвелл кружила возле них, выискивая способ помочь и размахивая отягощенной кирпичом сумкой на случай, если удастся ударить. Противник был тяжелее и заметно моложе Билла и уже оседлал было его, заламывая ему руку, но в этот самый момент Матушка Ласвелл обрушила свою сумку молодчику на голову. Тот зарычал, откатившись, и тяжело встал на четвереньки, явно оглушенный. Он был даже моложе, чем показалось Матушке, с мощными обезьяньими руками, глазами преступника и низким лбом.

Матушка подступила к нему и сурово, с каменным лицом произнесла:

— Все кончено. Сегодня лечебницу закроют. Пиви вздернут.

Поверженный здоровяк долго смотрел на нее, видимо, соображая, затем молча поднялся на ноги и побрел, шатаясь, на улицу. Матушка смотрела, как он уходит, но держала сумку с кирпичом наготове на тот случай, если он передумает. Билл подошел и встал рядом. Рана на его голове снова намокла кровью и глаз опух.

— Он застрелил бы одного из нас, если бы ты его не свалил, — сказала Матушка. Потом она вытащила кирпич из сумки и с отвращением отшвырнула. Как раз в эту минуту появился Табби — он бежал, чуть пригнувшись, держа наготове свой пистолет.

— Кончено, — сказал Табби, показывая Биллу и Матушке Ласвелл путь к центральному входу, до которого пришлось изрядно пройти вдоль стены здания. — Элис и Сент-Ив целы, хвала Господу.

Кружась, оседали листья, ночь снова была темна, луна скрылась за облаками, на востоке виднелись звезды. Внутри они нашли стайку пациентов, круживших по вестибюлю.

— Привет, друзья, — сердечно сказал Матушка Ласвелл, без промедления входя в роль. — Кто-нибудь из вас даст мне руку? Тут были неприятности, и нам всем придется взять себя в руки…

В этот миг вошла Элис, растрепанная, но бодрая и даже веселая, так что Табби оставил женщин и Билла разбираться с пациентами, а сам поспешил вниз, где обнаружил Сент-Ива в беседе с прыщавым, чье имя было, кажется, Уиллис Пьюл.

Теперь у Табби появилась возможность осмотреть помещение внимательнее. Оно было тщательно убрано и хорошо освещено, но в воздухе висел запах конюшни, а на столе в миске красовалась отрезанная голова женщины. «Странный народ эти ученые», — подумал Табби, не причисляя к этой категории Сент-Ива исключительно по причине давних дружеских отношений. Потом он с интересом обнаружил, что доктор Пиви прикручен к тяжелому стулу, а увесистая конструкция, прежде располагавшаяся над головой Сент-Ива, отставлена в сторону и в ней хорошо видна зловещая кольцевидная пила. Лицо Пиви сохраняло выражение крайнего отвращения, глаза блуждали — без сомнения, после удара дубинкой.

— Доктор Пиви не должен был так меня использовать, — говорил Пьюл Сент-Иву высоким фальцетом. — Почти десять лет меня пытали в этом доме. Я вырвался на свободу и целых три года жил сам по себе, но он нашел меня и вернул обратно! Тогда он и просверлил мою голову и ввел туда проволоку. У него есть машина, которая посылает волны в мой разум, и я едва помню, кто я такой. Он угрожал мне этой пилой, говорил, что отрежет мне голову и бросит в огонь. Вы не представляете всего, что он со мной делал, сэр!

Пьюл разрыдался — несчастное, жалкое создание! Бурные приступы плача сотрясали его тело.

Сент-Ив посмотрел на Табби, покачал головой и сказал Пьюлу: