На пороге Фробишер-младший остановился и прокричал:

— Скажи своему хозяину, что Табби Фробишер пришел за ним!

Поблизости прозвучал ответ: «Револьвер, миссис Сцинк!» — и Табби тяжелым галопом вернулся в переулок, по пути подхватив свой котелок и держа курс на набережную. Противостоять бандиту с револьвером на узкой улочке у него не было никакого желания, к тому же Табби пришло в голову, что шансы столкнуться с теми двумя, что изначально устремились на улицу и теперь могут легко появиться тут, рыская в поисках Финна и компании, с каждой минутой растут.

Он почувствовал теперь, что его собственная кровь обильно струится по шее, затекая за воротничок. Ощупав свисающий клок кожи с волосами, Табби осторожно прижал его к голове, а потом, отыскав рану тульей котелка, через боль надвинул его так, чтобы полностью закрыть пострадавшее место, — по всей видимости, первая в истории повязка из шляпной ленты. Выйдя на Темпл-авеню, он увидел открытую поилку, стоявшую тут уже десяток лет, и поспешил к ней, благословляя Ассоциацию скотоводческих поилок, установившую ее. На поверхности бурой воды плавал конский волос, но Табби отогнал его в сторону и принялся плескать воду пригоршнями на шею, смывая кровь; затем ополоснул в лохани руки и отскоблил их. «Достаточно чист», — подумал он, шагая к стоянке экипажей у Королевского суда.

— «Полжабы Биллсона», Смитфилд! — сказал он кебмену и блаженно растекся на сиденье, захлопнув за собой дверцу, пока ветер не захолодил его мокрую одежду. Двое клингхаймеровских парней рысили следом. Один, в синей рубашке, был из тех двоих, что первыми выскочили в дверь. Боже — они все еще ищут!.. Табби осел пониже на сиденье, сжимая трость, и снова выпрямился лишь тогда, когда его экипаж свернул за угол и лошадь пошла бодрым аллюром.

Вечер подходил к концу, и он задумался, ушли ли его компаньоны из «Полжабы» и оставили ли ему известие. Табби основательно разворошил осиное гнездо — против желания Элис и Хасбро, не говоря уже о том, что прогулял встречу за обедом. Но в этом было свое преимущество. Он предотвратил плачевную участь, что была уготована Финну и его странным спутникам, и теперь точно знал, что парнишка и слепая девочка невредимы — по крайней мере, сейчас.

Рана за ухом пульсировала, боль переливалась от виска к виску, но кровь остановилась — котелок-повязка сделал свое дело. Табби подумал о своем везении: трое на одного — а он уложил двоих, отправив третьего побегать. Удовлетворительный результат. Кучер ехал к Олд-Бейли, справа маячила Ньюгейтская тюрьма, а через несколько минут появились Фингал-стрит и Ламбет-корт, и вот уже перед глазами Табби предстала громадная деревянная жаба, озиравшая подъезды к трактиру со своего места над дверью. Волна облегчения захлестнула Фробишера-младшего, и он подумал, что жареный цыпленок и кружка пива будут сейчас как нельзя кстати. Дядя Гилберт вряд ли отказал бы ему в этом удовольствии.

— Пора, Финн. Подними якорь, — сказал Бомонт, вынув трубку изо рта и выколачивая пепел за борт. Они сидели в позаимствованной лодке возле стенки набережной с видом на прибрежные развалины и илистую отмель, по которой в вонючей грязи шастали какие-то люди, выискивавшие, не принес ли что нужное схлынувший прилив. Они провели на воде весь последний час, укрываясь от ветра и любопытных взглядов прохожих с Саутуоркского моста, особенно от тех, кто двигался в сторону Куин-стрит — то есть от людей Клингхаймера, — за бортом пришвартованной тут шхуны. Нос судна, рассекая волны, создавал у бортов шхуны мертвую зону, что облегчило постановку лодки на якорь. Выше по течению лежал мост Блэкфрайарз — достаточно далеко, поэтому рыскавшие там приспешники Клингхаймера опасности не представляли, если только не таскали с собой телескопы. Опустившаяся на землю ночь давала определенную гарантию безопасности, если, конечно, беглецы оказались достаточно внимательны и не потеряли время даром.

Финн выбрал якорь — с железных лап на его ботинки стекала вода, — а Бомонт оттолкнул лодку веслом от стенки. Им следовало проплыть вдоль Саутуоркского моста к Лондонскому и к тамошним лестницам. Как только лодка вышла из-под прикрытия шхуны, ветер окреп, но тяжелые тучи, по крайней мере, не разразились дождем. Суда, стоявшие на якоре в Лондонском Пуле, выглядели темными силуэтами, проколотыми точками фонарей.

— Мне нравится твоя идея, Финн, — сказал Бомонт. — Она сработает. Ты ведь доверяешь устричнику, там, у Джорджа?

— Он друг. Я знаю его очень давно.

— Не особо удачная мысль путешествовать в катафалке раньше срока, — заметила мисс Бракен.

— Куда как хуже попасться на мосту мистеру Шедвеллу или кому из его парней, — ответил Бомонт. — Они будут рыдать как дети, думая, что с них спросит мистер Клингхаймер, и вцепятся в нас как клещи, если мы не ухватимся раньше.

— Я не знаю этого Шедвелла. Он хуже мистера Смайти? — спросила мисс Бракен.

— Смайти просто подарок по сравнению с Шедвеллом. Но Шедвелл не станет дважды заглядывать в катафалк, и вашего мула он не знает. Мы его проведем.

Лодка стукнулась о лестницу, и Финн тщательно привязал ее. Ему не нравилось воровать, но еще меньше ему нравилось попадаться на воровстве. Лодка была ярко раскрашена, и ее странный зеленый цвет было ни с чем не спутать, а также легко заметить при свете фонарей.

Беглецы взбирались по лестнице среди толпы, пересекающей реку по Лондонскому мосту. Бомонт шел впереди, самый заметный, хотя и самый маленький, Финн и Клара за ним, а мисс Бракен чуть позади, неся шапку Бомонта, словно большую сумочку.

Карлик жался в тень сумрачного нутра рынка Боро. Финн следовал его примеру, поглядывая через плечо, чтобы удостовериться, что мисс Бракен по-прежнему в поле зрения. Все хорошо знали о месте назначения, но маленькая женщина, которой Лондон был в новинку, руководствовалась только описанием пути, а Клара была слепа. Правда, зрячий локоть девушки в сумраке был полезен так же, как и при дневном свете. Так или иначе, но Финн скорее умер бы, чем отпустил ее ладонь.

Напротив показалась Сент-Томас-стрит, а Бомонт уже переходил Хай-стрит, и впереди вырисовывалась «Джордж-Инн». Финн прислушался, ожидая окриков и топота, возвещавших о погоне, но их не было. Он оглянулся и удивился, что мисс Бракен не отстала ни на шаг.

Финн взял Клару под руку, крепко прижав ее локоть к себе. Они прошли во внутренний двор: галереи были освещены, посреди двора в каменном очаге горел огонь и — к громадному облегчению парнишки — рядом стоял Арвин, державший под уздцы пару вороных, запряженных в карету. Пассажиры как раз забирались в экипаж.

Финн помахал старику, тот кивнул, и через пару минут они укрылись в конюшне. Финн изложил свой план.

В «Полжабы» было тихо, если не считать звуков готовящегося ужина, которые доносились с кухни. За линзами темных оконных стекол клубился мрачный, однозначно преждевременный сумрак раннего вечера, колеблющиеся тени скользили туда и сюда по мостовой Фингал-стрит.

— Не могу больше ждать! — заявил Билл Кракен Матушке Ласвелл. Они с Хасбро сидели втроем за своим обычным столом, беседуя вполголоса, чтобы никто не подслушал. — Говорю тебе: пойдем искать Табби. Ну или отправимся к Пиви без него.

— А через две минуты после того, как ты скроешься за дверью, он войдет в трактир, и кому-то придется идти искать тебя, — ответила ему Матушка Ласвелл. — Мы договорились ждать, пока часы не пробьют четыре, и это еще целых двадцать минут.

Генриетта Биллсон как раз вышла из кухни с ужином, от которого они отказались, ссылаясь на отсутствие Табби. Однако хозяйка трактира поставила блюдо на стол рядом с пудинговым посланием Финна. На ужин был подан «морской пирог» со слоями грибов, лука, горошка, моркови и шалфея, а также тушенных в соусе свинины и курятины; каждый слой был накрыт хорошо пропеченным тестом, и из проколов хрустящей коричневой корочки шел пар. Рыбы в пироге не было, несмотря на его название.