Стоя на балконе, я просто выла. Никому не нужная, всеми преданная. Даже дочерью. Родной, в которую столько сил было вложено.

Я долго стояла. Слёзы высохли, истерика прошла. Я просто смотрела на звёзды и мысленно соединяла точки. Это немного успокаивало. А в голове звучал голос дочери. Обозлённый и полный обид. Только теперь, немного отойдя от жалости к себе, до меня начал доходить смысл сказанного. Да и собственная реакция. Ребёнок мне рассказывал, что чуть не погиб. А что услышала я?

Возможно, они правы. И муж, и дочь. Видимо, я никудышная мать, раз не замечаю таких вещей у себя под носом.

Выйдя с балкона и проходя мимо комнаты дочери, остановилась, понимая, что должна извиниться. Объясниться. Ну не умею я показывать эмоции, даже к самым близким. Я слишком долго училась их прятать. Иначе было не выжить. И видимо, настолько хорошо научилась это делать, что и не заметила, как покрылась скорлупой.

Некоторое время простояла возле её двери, не решаясь войти. Никак не могла в голове собрать слова. В какой-то момент подняла руку, чтобы постучать, но так и не решилась. Оправдав себя тем, что Лера, возможно, уже спит, я отправилась в спальню.

* * *

Утром будильник не понадобился. Дочка проснулась на удивление рано и врубила музыку. Звуки, издаваемые из её комнаты, бились о стёкла квартиры, отчего те дрожали, словно в приступе. От такого дрожания я проснулась слишком резко и сердце испуганно колотилось. Спросонья казалось, что началось землетрясение, не меньше. Я глянула на часы: соседи нас возненавидят. И будут правы.

Я с привычной уже неохотностью села на кровати и пыталась сообразить, как себя повести. Ругаться? После вчерашнего? Просить прощения? А будет ли она слушать? Или, как всегда, – закроется в комнате?

Надев халат, вышла в кухню. Лера завтракала, уткнувшись в планшет.

– Доброе утро, – я подошла к графину с водой и налила себе в стакан.

В ответ тишина.

– Лер, – я села напротив, – давай поговорим?

– Вчера классно поболтали, мамочка, – дочь не отрывала взгляд от планшета, лишь жестом большого пальца продублировала оценку несостоявшемуся накануне диалогу.

– Я сорвалась, да. Возможно…

– Возможно? – Лера подняла глаза и смотрела на меня с ехидством. – Нет, ну что ты!

– Хорошо, – вздохнув, согласилась я. – Да, я сорвалась. Но и ты…

– Ма, – перебила дочь, – давай не будем портить друг другу утро! Ты всё сказала – я всё услышала.

– Я об этом и хотела поговорить.

Но тут в дверь позвонили. Мы вопросительно переглянулись.

Судя по всему, Лера тоже никого не ждала.

– Сделай музыку тише, – попросила я, вставая, – возможно, соседи пришли ругаться.

Подойдя к двери, я нажала кнопку на видеодомофоне. На весь экран красовался букет ромашек.

– Лер! Похоже, всё-таки к тебе.

Дочь пошла и встала у меня за спиной:

– Ромашки? Какая пошлость! Нет, у меня таких придурков нет.

– Почему – пошлость? – буркнула я, нажимая на кнопку открытия двери. – Это же романтично.

– Вот и забирай!

Когда незваный гость поднялся, и я открыла дверь, то от удивления не сразу подобрала слова:

– Как ты узнал мой адрес? И что это?

Я растерянно смотрела на него, озираясь, как преступница. Что подумает дочь?

На пороге стоял, довольно улыбаясь, Глеб. Это рыжее, вечно лохматое чудо с улыбкой Чеширского кота.

– Доброе утро, – протянул он букет ромашек.

– Откуда у тебя мой адрес? – почти членораздельно я перефразировала свой первый вопрос. Я не шелохнулась и ждала ответа. Из недр квартиры показалась дочь. Я зажмурилась, представив, что она сейчас нафантазирует.

Глеб же как ни в чем не бывало пожал плечами:

– Вообще-то, я здесь уже был. Пять лет назад.

Ах да, он же говорил, что помогал искать Антошку!

– Зачем это? – кивнула я на цветы.

– Просто, – пожал он плечами, – захотелось.

Он так же улыбаясь, кивнул Лере:

– Привет!

Дочь облокотилась на стену у входа в гостиную.

– И давно ты секонд-хендом интересуешься? – съязвила она, вместо приветствия.

– Ты о своём чувстве юмора? – подхватил Глеб. – Вообще не интересно.

– Само собой. Ты же у нас в старьёвщики подался. – И дочь уже обратилась ко мне. – Мам, а мне его уже нужно папой называть?

– Прекратите! Оба! – повысила я голос.

Я чувствовала себя отвратительно. И перед Глебом было неудобно, хоть я и не понимала цель его визита с этими дурацкими ромашками, и перед Леркой оправдываться совсем не хотелось.

– Глеб, прости, это неловко, – забрала у него из рук букет, который он снова протянул мне. – Спасибо. Но теперь тебе лучше уйти. Извини.

– Да я понимаю, – он вежливо улыбнулся и развернулся.

– Извини, – повторила ему, уже в спину.

Закрыв за парнем дверь, я повернулась и вопросительно посмотрела на дочь, ехидно смотревшую на меня:

– Это что за поведение?

– А ты не долго по папуле горевала, смотрю, – Лера кивнула на цветы и, надев наушники, ушла в свою комнату.

Я стояла с этими дурацкими ромашками и не знала, что делать. Ни с цветами, ни с дочкой.

– Даже начинать не собиралась! – выкрикнула ей в спину, правда, скорее, не ей, а самой себе.

Чувствовала, как от обиды участился пульс. Это не справедливо. Почему она со мной так? За что? Это же не я из семьи ушла, а он. А она еще меня в чём-то пытается обвинить. Это жестоко. Ещё и этот Глеб так не вовремя. Глупый мальчишка. Но, в то же время, это так мило.

Я посмотрела на букет и грустно улыбнулась. Когда мне последний раз дарили цветы? Без повода. Просто, потому что захотелось. Да и когда мне хотели дарить цветы?

Поставила уже немного погрустневшие цветы в вазу. Немного нелепо смотрелись скромные белые лепестки в дорогой вазе с лепниной. Немного полюбовалась этой несочетаемой красотой и, вспомнив, что скоро встреча с новым дизайнером, заторопилась в офис. Хотя мысли были далеко не о работе. Ничего, прорвёмся. Не впервые приходилось ломать стены лбом.

С дочерью решила вечером поговорить серьёзно, а до этого времени – и её не трогать, и самой успокоиться.

* * *

Встреча прошла отвратительно. Кажется, весь негатив, который только можно было, я вывалила на этого вчерашнего студента. Девчонки-продавщицы готовы были под прилавком прятаться – так отчётливо читался страх в их глазах. Хотела высказать и им… В какой-то момент поймала себя в зеркале. И отражение неприятно удивило: лицо только что не перекошено от злобы. В кого я превращаюсь? В свою вечно всех ненавидящую мать?

Я стояла напротив этого зеркала и понимала, что нужно что-то менять. Отпускать к чёртовой матери и тоску по сыну, и обиду на мужа. Да пусть катится! С дочкой пока не понятно, что делать. Но так нельзя. Я стала слишком стервой. Нет, становиться копией своей матушки я не готова.

Часы на руке сообщили о входящем звонке. Валера. Господи, что тебе ещё надо?

– Да, – без энтузиазма ответила я.

– Что ты наговорила дочери? – без предисловий напал мой – пока ещё – муж.

– Как мило! – уже начала источать сарказм. – И тебе здравствуй.

А саму кольнула обида. Даже нет – понимание, что и дочь предала.

– Ребёнок приехал домой. К себе домой. После сложного перехода. А мать встречает её оплеухой и молодым хахалем.

– Кем? – интересный поворот.

– Хоть бы не позорилась. Это правда, что там щегол молоденький? – тон был слишком требовательным.

– Не моложе твоей шалавы! Кажется, мы квиты.

– Не смей меня позорить, – Валера прошипел это с такой ненавистью, что мне прямо захотелось это сделать (за репутацию он заволновался). – Дочь, кстати, поживёт пока у меня. Это её решение.

И короткие гудки. Я стояла, не зная, куда провалиться. Было состояние, будто надо мной уже захлопнули крышку, а я всё ещё пытаюсь хватать воздух. Часто и бесполезно.

Огляделась по сторонам. Здесь мне даже поддержки не найти.

– Вика, – позвала менеджера, которая разве что не перекрестилась. – Сегодня закрывайте на час раньше.