– Я заблудилась. Пожалуйста, скажите, как пройти к вокзалу.

– Тебе туда, –  неопределённо отмахивается она.

Подсказанное направление –  вслед за похожим на Бирона мужчину

Пройдя пару зданий, я задаю тот же вопрос другой женщине.

– Прямо иди. Круглую башню же отсюда видно. Как ты заблудилась?

– Спасибо.

Вокзал ближе, чем я ожидала. Так бы и припустила, тем более дождь начинается всерьёз, укрыться бы от воды под крышей. Но я продолжаю осторожничать, снова высматриваю непонравившегося мужчину. Он как раз поворачивает к башне, оказывается ко мне не затылком, а боком. Бирон, чтоб его. Я не ошиблась –  это он.

Сомневаюсь, что он внезапно сорвался в поездку, а значит, на вокзал он пришёл по мою душу.

И мне не скрыться. Я примерно представляю, как может выглядеть вокзал изнутри, в здании разминуться с Бироном точно не получится. Роман “Имя ведьмы из Старого Му” начинался приездом главной героини в город. На вокзале с ней случается первая неприятность –  воришка убегает с её дорожной сумкой, и героиня остаётся без вещей и документов. Да-да, лишнее напоминание, что документы в этом мире важны и что у меня их тоже нет, правда, по другой причине.

С неба падают первые крупные капли.

По внутренним ощущениям проходит около четверти часа. Бирон покидает вокзал. Он поднимает лицо навстречу дождю. Не похоже, что ему нравится погода. Зонта при нём нет. Решит всё-таки пересидеть под крышей? Бирон утирает лицо платком, поднимает воротник и поворачивает обратно –  он ещё меня не замечает, но идёт он прямо на меня.

Нырнув за угол кондитерской, я огибаю здание и выхожу у Бирона за спиной. Я не тороплюсь, выжидаю, когда он уйдёт достаточно далеко, чтобы не попасться. Удачно, что вокзал на “моей” стороне.

Высоченная дверь, словно рассчитанная на великана, поддаётся с натугой. Я вхожу, оглядываюсь. Зал, как я и представляла, разделён надвое железной решёткой. По ту сторону перроны, пропускают на них строго по билетам. Для грузов есть ворота, для пассажиров вроде меня –  калитка. Но сейчас проходы заперто наглухо, охраны нет.

На вокзале вообще никого, лишь за кассовой стойкой моя ровесница развлекает себя вышивкой. Я не спешу к ней подходить, продолжаю осматриваться. Я была права –   спрятаться негде, зал как на ладони. Вдоль стены тянутся лакированные лавки. Из интересного –  статуя. Каменный старик горбится на возвышении. Одной рукой он цепляется за сучковатый посох, другой рукой придерживает лямку съехавшего набок дорожного мешка. У ног старика лежит буханка хлеба, не каменного, а ржаного и очень даже свежего. Кто-то сделал покровителю странников подношение.

Осматривать больше нечего, и я подхожу к кассе, каждый шаг гулким эхом отражается от стен.

– Доброго дня, синьорина, –  приветствует меня девушка, но пяльцы не откладывает, и из-за этого возникает сходство с Блином-флейтистом.

– Доброго. Я так и не нашла расписания.

– Расписания? –  переспрашивает она, будто я требую у неё учебник по ядерной физике.

– Именно так, –  киваю я.

Девушка на секунду задумывается:

– Но его все и так знают… В монастырь Скорби легче всего добираться из Карта, приходите завтра к полудню.

– Я тороплюсь и, возможно, поеду с пересадками. Какой рейс ближайший? В любую сторону.

– Через, –  девушка нехотя поднимает взгляд на часы, –  четыре с половиной часа. Но это до столицы, в обратную сторону. Синьорина, в конечном счёте вы напрасно потеряете время.

Хах, мне совершенно не нужен монастырь! Виновата недалёкость девушки или серость моего платья?

– До столицы какие-то остановки будут?

– Синьорина, да зачем вам это? Просто подождите, так будет быстрее всего. Остановки будут в Гебсе, в Ойохо, в Старом Му…

Названия я пропускаю мимо ушей.

– Один билет до столицы.

В романе говорилось, что междугородние поездки недороги, стоят примерно как два-три найма извоза, и лучше я переплачу за билет, чем оставлю подсказку, где меня искать.

– С вас три четверти глиота, синьорина.

Я выкладываю на стойку монету, взамен получаю билет и сдачу, отхожу в сторону.

На месте Бирона я бы обязательно наведалась на вокзал второй раз. Встреча неизбежна, а значит, пора принять меры. Я выхожу обратно под дождь. В успевших образоваться луах лопаются пузыри. По примете, непогода затянется. Я взмахом руки подзываю хмурого извозчика, кое-как прикрывающегося фанеркой. Дождь разогнал людей по домам, извозчик остался без клиентов, вымок, радоваться ему нечему.

В двух словах объяснив, куда мне нужно, я спешу забраться в коляску. Вода заливает сквозь прорехи в тенте, но хоть какая-то защита. Самое скверное, что в промокшем платье теперь особенно холодно. Я обнимаю себя за плечи и стараюсь не стучать зубами.

Поездка не занимает много времени. Длинный проспект виляет, пока не упирается в рыночную площадь, за которой извозчик делает поворот. В качестве ориентира я запоминаю бревенчатый трактир, на всю округу распространяющий соблазнительные ароматы.

Извозчик останавливается через три дома:

– Прибыли, синьорина.

Я спрыгиваю на мостовую. Извозчик кивком указывает на лавку поношенного платья, и мне хватает одного взгляда на облупленную, сто лет не крашенную дверь, чтобы понять –  я не хочу заходить. До бегства в столицу мне порой приходилось донашивать мамины вещи, а один раз мама достала для меня из недр шкафа бабушкино коричневое пальто, превратившее меня в замызганную бочку. Начав самостоятельную жизнь, вещи себе я покупала исключительно новые, пусть и дешёвые рыночные. Однако в этом мире станок и конвейер ещё не изобрели, на рынке продают ткани, а за готовой одеждой либо в ателье иди, либо сам руки иголками коли. Сегодня я подчинюсь обстоятельствам и оденусь с чужого плеча, но я обещаю, клянусь, я поднимусь на вершину.

Я благодарю извозчика, предупреждаю, что ждать меня не нужно, и расстаюсь с четвертью глиота.

– Всего доброго, синьорина! –  извозчик трогает.

Мне кажется, или дождь стал тише?

Я вхожу в полумрак забитой товаром лавки. Звякает потревоженный колокольчик, но никто не спешит мне навстречу. У дальних полок огненно-рыжая девочка лет десяти копается в плетёных корзинах с обувью, собирает разрозненные ботинки и сапоги в пары. На звук колокольчика девочка даже голову не поворачивает, сосредоточенно вяжет узел на шнурках. За узким прилавком не менее рыжая женщина щёлкает счётами и делает записи в пухлую тетрадь.

– Хей, для тебя здесь ничего нет, –  заявляет она, не прерывая своего занятия

С –  сервис.

Если бы не нужда, я бы пошла выгуливать кошелёк в другое место.

– То есть? –  строго спрашиваю я.

Рыжая закатывает глаза:

– У меня нет ничего серого.

Вообще-то тёмная одежда на полках лежит, но я поняла, что женщина подразумевала –  у неё нет традиционной одежды последователей Всеблагой Нексин.

Какой цвет мне будет к лицу? Ни освещения, ни зеркала…

– Сеньора, у вас есть что-нибудь благородное? И… может быть, яркое? Брусничные оттенок, глубокий розовый или насыщенный, но приглушённый изумруд? –  я вспоминаю описания нарядов из романа.

Минимум одно платье должно быть настолько кричащим, чтобы на лице взгляды не задерживались.

– О?

– Я хочу одеться, как благополучная горожанка вольных взглядов, но держащаяся приличий.

– Однако.

Женщина откладывает счёты и выходит из-за прилавка.

– Два платья, туфли, зонтик, сумочка, –  перечисляю я. –  Хм, лёгкий плащ?

Я не хочу лишних трат, но хозяйку лавки надо заинтересовать, потому что сама я могу рыться в вещах до скончания века. Она же свой товар знает.

– Есть платье, его шили для одной столичной леди, но оно ветхое и линялое. Впрочем, вы легко исправите его краской и, допустим, свежей вышивкой.

– Не годится. Я переоденусь здесь.

– Ага…, –  женщина прищуривается.

С минуту она размышляет и устремляется в угол, где одна на другой стоят громадные корзины. Выдернув вторую снизу и при этом ухитрившись не развалить “башню”, женщина достаёт свёрток плотной сочно-розовой ткани, и в её руках он превращается в платье с великолепным отложным воротником.