– Ты вспомни нас после зачётного экзамена в Колумбии год назад, – пикировал Сокольский, вспоминая первое контрольное задание по сбору разведданных и самостоятельному трансферу через центральную Америку на Кубу, а оттуда домой. Влажные опасные джунгли, козьи тропы, ночевка невесть где, перестрелки с бойцами наркокартеля и кошки–мышки с местной полицией.
– Весело было тогда! – согласился бравым тоном Максим, – ладно. Мы займёмся поисками лаборатории Даниеля. Надеюсь, это будет стоить затраченного времени, сил и финансов.
– Всё чего-то да стоит в этой Вселенной, Макс. – Ровным тоном проговорил Сокольский, пересекая гостиный холл, погружённый в тусклый свет, льющийся из пары потолочных ламп.
Очертания роскошной мебели вырисовывались в темноте и юноша, миновав рояль, добавил, – разберитесь с этим вопросом. Возможно, месье Беатони работал над технологиями, которые будут интересны нашей конторе, различным её отделам. Одно то, что цифровая информация записана в молекулярной структуре прозрачного минерала, говорит об высокой технологичности его научно-практических трудов. Но это малое, а как ты знаешь, за малым всегда кроется большее. Если его жизнь прервали вместе с его экспериментами, значит, тому была веская причина – опасное влияние на существующий порядок вещей, устои общества или отдельных лиц, компаний и концернов. А в какой практической или теоретической области науки он трудился?
– Э-э, кажется квантовая механика, кибернетика, – выдал Максим, вспомнив краткий пересказ Изабэль о её отце.
– Интересные направления, тебе не кажется?! – задался вопросом Сокольский, выйдя через раскрывшиеся двери на открытый воздух ночной палубы, сразу же ощутив прохладу и влажный ветер, всполошивший на коже мурашки и волоски.
– Ну да. Хотя практический смысл этих слов тебе откроет больше информации для размышлений, нежели мне дружище! – нарочито принизил уровень своих познаний Орлов и сразу же выдал, описывая взором выдержанные изысканной цветовой гаммой тона просторной спальни, воссозданной на европейский манер графских опочивален. – Кстати, поток денежных средств от добычи золота на седьмом объекте в Эфиопии направлен в нужное нам русло. Мы выделили дополнительные двадцать процентов из постоянного денежного траффика и заложили их в финансирование проекта «Переселение». К тому же Кристоф Андерссон как выяснилось из моих долгих с ним бесед готов кинуть немаленький процент от всего оборота золотодобычи на развитие не только моего отдела, но и твоего. Можешь смело рассчитывать на финансирование. Плюс он выделяет порядка миллиарда Евро на развитие инфраструктуры и содержание Восьмого острова и своего, куда направится новый вид из лабораторий Эфиопии. К тому же Кристоф готов оплатить создание и введение в жизнедеятельность двух электронно-механических существ для персональной охраны себя и охраны своей дочери Стефани. Как думаешь, Сергей Андреевич, даст добро на это?
Сокольский, вдохнув прохладный бриз, принял на осознание цифры, идеи, быстренько просчитал в уме развитие событий и выдал, описывая искушенным взором черноту и звёздность неба. – Вполне! Шелестов с удовольствием даст добро, если ты сможешь накинуть на сумму за создание роботов ещё десятков пять–восемь миллионов Евро. Заложи тем самым главе Кибернетического Отдела дополнительные средства на новые изыскания и внедрение их в жизнь. С учётом недавних событий и принятия находок в состав агентства, нужны дополнительные научно-производственные помещения, весомая необходимость создания нового высокотехнологичного оборудования под воспроизведение новых революционных технологий. В общем, уболтай господина Андерссона, но так чтобы это не выглядело с нашей стороны как попрошайничество, а как взаимное извлечение выгоды. Создай в его сознании правильное видение и направляй его вопросами с его ответами к цели, нежели односторонним монотонным убеждением с твоей стороны…
– Ясный перец! Посею в нём зерно потребности и продам идею в лучшем свете. Видел бы ты его здешний домик в Ривьере, один из многих, но такой блин, дорогой! Для него эти миллионы как для нас с тобой копейки. – Усмехнулся Максим, тем временем глядя на единственный в своём роде бронзовый бюст древнеримского правителя, установленный в комнате на резном колоновидном мраморном постаменте в ряде других, с безмолвно застывшими лицами, натворившими немало дел в истории. Бюсты так и смотрели в середину комнаты от стены, мирно расположившись по обе стороны камина.
Подойдя к массивному плюшевому дивану строгих расцветок, стоящему напротив большого камина, Максим Орлов плюхнулся на него и добавил, – ещё не выяснили принцип работы найденного подвижного сплава?
Сокольский, прогуливаясь по полированной поверхности палубы на носу яхты, ответил, – пока нет, технических возможностей на Страннике маловато. И мозгов. Сюда бы Шелестова, Невзлина, Макарова и Садальского. Короче всех глав отделов.
– Садальский Максим Никитович всё-таки решил остаться в конторе? – справился Максим, помня полугодичный печальный инцидент в лаборатории, взрыв при эксперименте и то, что глава отдела чудом выжил и долгое время пролежал в лазарете под системой поддержания жизнедеятельности.
– Отдел Перспективной Химии не представляется без него, и, пожалуй, лучших в этой области специалистов не сыщешь, – протянул Сокольский, представляя высокого, тучного телом и всегда весёлого духом Максима Никитовича. Учёного вечно в стерильном белом халате с исписанными на планшетнике формулами, колбочками, микроскопами, мензурками, расставленными в лаборатории, в стильных очках, за которыми скрывались добрые серые глаза.
– Это точно! – согласился Орлов, принимая очередную истину.
За полтора года работы в агентстве, Максим познакомился со многими ассами и профессионалами, учёными и оперативными агентами, аналитиками, инженерами–проектировщиками, программистами и прочими высококвалифицированными сотрудниками, с людьми, с которых Орлову, совсем юному персонажу в истории агентстве Современных Революционных Технологий с его семидесятилетней историей постоянно хотелось и хочется брать пример, перенимать теоретические знания и практический опыт.
Хлопнув по мягкой нежной обивки дивана, Максим с долей радости и бодрости, несмотря на поздний во Франции час, дополнил. – Тогда до связи! Не пропадайте там, среди бескрайней синевы и островов прекрасных!
– Не пропадём! – ответил Сокольский, улыбаясь в трубку и зная, что друг улыбается ему в ответ.
Окончив сеанс связи, сунув коммуникатор в карман позитивно–цветастых шорт, Александр взъерошил волосы на голове и побрёл к столику под навесом верхней палубы. Там, внешнее освещение позволяло прибывать на открытом воздухе даже ночью и работать, или просто же отдыхать, впитывая неповторимую энергетику водной стихии.
Дойдя до столика и присев на стул, Сокольский, чувствуя прохладу, накинул на себя покрывальце, лежавшее на спинке соседнего кресла. Раскрыв большую увесистую книгу на нужной странице, юноша приковал глаза к желтоватым и потёртым от времени страницам, к красивому испанскому почерку, выведенному каталонскими чернилами.
Сокольский с лёгкой улыбкой стал вчитываться в текст, написанный два века назад испанским мореплавателем и романтиком, ведущим свой дневник. Этот дневник был найден Сокольским на полке среди коллекции, посвященной Испании и мореплаванию. Как он попал на борт Странствующего, этим вопросом он не задавался.
Из строк, прочитанных ранее, Сокольский с наслаждением рисовал картины давно минувших лет, времена колониальных войн и пиратства в бассейне Карибских вод и Атлантики, буквально переносясь всем сознанием на яркие деревянные корабли с высоченными мачтами и разноцветными штопанными парусами, хлопающими на ветру. Сокольский буквально слышал крики чаек и ор старпома, призывающего матросню тщательнее драить палубу от соли и обильнее просмаливать её.
Вчитываясь в мельчайшие подробности, Сокольский ощущал то, что переживал капитан двести лет назад – величайшую страсть и уважение к морю и путешествиям, открытиям и приключениям, ответственность за вверенные ему задачи, команду и перевозимый драгоценный груз.