Вот уж разбогатеем! – возрадовались мы. Всего-то и надо – отыскать и собрать гнезда. Но серанг Али нас быстро остудил. Птицы эти селятся в огромных пещерах, сказал он, и каждая такая пещера принадлежит определенному селению. Сунемся без спросу – живыми не уйдем. Сперва надо разыскать деревенского старосту, по-здешнему омджах каруха, испросить позволения, условиться о доле добычи и все такое прочее.
По счастью, Али был знаком с одним таким старостой, и мы отправились на поиски его деревни. Шли полдня и вот, наконец, отыскали этого омджах каруха на горном склоне. Он возглавлял большой отряд сборщиков, однако очень обрадовался лишним рабочим рукам.
Наверное, с час мы, изнемогая, карабкались вверх по склону и, добравшись до пещеры, застыли, потрясенные зрелищем. Яркий солнечный свет, отраженный полом, густо укрытым птичьим пометом цвета слоновой кости, явил нам невиданных размеров грот. Его отвесные стены высотою в сотни футов были сплошь усеяны белыми гнездами, создававшими впечатление облицовки жемчужными раковинами.
В основном гнезда располагались высоко, однако некоторые были не так уж далеко от земли – примерно на уровне моего плеча. В одном я увидел птичку размером меньше ладони. Она не шелохнулась, даже когда я взял ее в руку, ощутив биение ее сердца. Выглядела она неброско: не больше восьми дюймов в длину, черные и коричневые перышки, белое брюшко, раздвоенный хвост, серповидные крылья. Позже я узнал название этих птиц – саланганы. Я разжал пальцы, и птичка взмахнула крыльями, но взлететь смогла, лишь когда я подбросил ее в воздух.
Шторм нанес колонии серьезный урон, сорвав со стен и разбросав по полу изрядно гнезд, которые, очищенные от перьев, веток и пыли, предстали перед нами в своей переливчатой белизне. С первого взгляда было видно: они изготовлены из совсем иного материала, нежели тот, какой используют для постройки своих жилищ другие птицы. Тонкие волокна, уложенные по кругу, придавали гнездам вид мастерски выполненного изящного изделия. Маленькие и легкие, штук семьдесят этих гнезд весили не больше одного кантонского ганя или китайского катти, равных двадцати одной английской унции.
Мы собрали тысячи гнезд и затем помогли отнести их в деревню. В награду за труды нам оставили часть добычи, не обогатившую нас, но позволившую продолжить путь.
Получив необходимый капитал, мы поняли, что перед нами неожиданно большой выбор дорог. На севере – бирманское побережье Тенассерим с оживленным портом Мергуи; на юге – султанат Ачех, одно из богатейших княжеств региона; на востоке, в нескольких днях пути – Малакка и Сингапур.
Мы понимали, нам нужно разделиться, ибо группой мы привлечем ненужное внимание. Серанг Али нацелился на Мергуи, и Джоду решил составить ему компанию. А-Фатт, в свою очередь, выбрал Сингапур и Малакку, где с недавних пор обосновались его родственники – сестра с мужем.
Маддоу Колверу и мне решение далось нелегко. Первым порывом вашего деда было добраться до Маврикия, чтобы воссоединиться с вашей бабушкой. Однако он сообразил, что на маленьком острове затаиться непросто и как только его обнаружат, сразу отправят в тюрьму, а то и на виселицу. Со мной та же история: жена Малати и сын Радж Раттан остались в Калькутте, и я жаждал увезти их оттуда, но о моем скором возвращении непременно стало бы известно.
Мы всё обсудили, обдумали, и ваш дед решил присоединиться к серангу Али и Джоду, поскольку до Мергуи путь был короче. А за меня решил А-Фатт. Вдвоем мы много пережили и стали близкими друзьями. Он уговаривал меня вместе с ним отправиться в Сингапур и Малакку, и я в конце концов согласился.
Вот так мы расстались. Серанг Али договорился, что малайское проа, направлявшееся в Мергуи, возьмет трех пассажиров. А мы с А-Фаттом дождались бугийскую[10] торговую шхуну, сделавшую остановку на пути в Сингапур.
– А потом? Что было дальше?
Сжалившись над Нилом, Дити одернула ребятишек:
– Уймитесь! Совсем замучили дядюшку своими вопросами! Он тут на празднике, ему недосуг с вами лясы точить. Хватит балаболить, ступайте поешьте лепешек.
Однако после ухода малышей выяснилось, что ее вмешательство преследовало иную цель. Дити протянула Нилу уголек:
– Давай, твой черед.
– На что?
– Добавь свой рисунок. Ты же был с нами на «Ибисе», а это – наш поминальный храм. Все, кто его посетил, оставили рисунки – Зикри-малум, Полетт, Джоду. Теперь твоя очередь.
Нил не нашел причины отказаться.
– Ладно, – сказал он. – Попробую.
Художник из него был никакой, однако он взял уголек и, помешкав, приступил к работе. Вернувшиеся ребятишки сгрудились за ним и, подбадривая его, переговаривались:
– Вроде, человека рисует, да?
– Точно. Вон борода, тюрбан…
– А сзади корабль, что ли? Вон, три мачты…
Возраставшее любопытство озвучила Дити:
– Кто это?
– Сет[11] Бахрам-джи.
– А кто он?
– Отец А-Фатта. Сет Бахрам-джи Навроз-джи Моди.
– А что это у него за спиной?
– Его корабль. «Анахита»[12].
Позже было много споров, пострадала ли «Анахита» от того же шторма, что накрыл «Ибис». Имевшаяся информация позволяла сделать только одно определенное заключение: ненастье застигло ее в менее чем ста милях к западу от Большого Никобара на пути к проливу Десятого градуса. Шестнадцатью днями ранее корабль покинул Бомбей и транзитом через Сингапур направлялся в Кантон.
Поначалу все складывалось благополучно, и «Анахита» на всех парусах проскочила сквозь несколько шквалов. Этот стройный изящный трехмачтовик был из тех немногих судов бомбейской постройки, что регулярно опережали самые быстроходные английские и американские транспортировщики опия, даже такие легендарные, как «Красный пират» и «Морская ведьма». В нынешнем рейсе «Анахита» уже показала отличное время и, похоже, готовилась установить новый рекорд. Однако в Бенгальском заливе сентябрьская погода печально известна своей непредсказуемостью, и потому, едва небеса начали темнеть, капитан, молчун-новозеландец, не мешкая приказал убрать паруса. Когда ветер достиг ураганной силы, через вестового капитан попросил своего работодателя сета Бахрам-джи до конца шторма оставаться в хозяйской каюте.
Минул час, другой, и Бахрам все еще сидел в своих апартаментах, когда к нему влетел его управляющий Вико с известием, что в трюме разболтался груз опия.
– Киа! Не может быть!
– Но оно так, патрон. Надо что-то делать, и поскорее.
Бахрам поспешил следом за управляющим, стараясь не оступиться на скользких трапах. В качку отомкнуть замки на цепях трюмного люка, наглухо задраенного от воров, было непросто. Когда наконец-то Бахрам смог опустить фонарь в люк, он увидел нечто невообразимое.
Кормовой трюм почти весь был занят грузом опия. Под ударами волн крепеж лопнул, и ящики рассыпались, выронив свое содержимое. Разлетевшись, точно пушечные ядра, глиняные шары-футляры разбились о переборки.
Мутно-бурый по цвету и кожистый на ощупь, данный вид опия от жидкости размякал. Корабелы, строившие «Анахиту», учли это обстоятельство и, проявив немалую смекалку, постарались сделать трюм водонепроницаемым. Однако шторм так трепал судно, что стыки досок дали течь. Ослабленные влагой, пеньковые канаты порвались, и рассыпавшиеся ящики разбились, выпустив свой груз. И теперь на полу трюма плескалось, согласуясь с качкой, клейкое пахучее месиво.
Такого еще не случалось. Бахрам не раз попадал в штормы, но подобного безумия не бывало. Он считал себя аккуратистом и за тридцать лет в китайской торговле выработал собственные правила доставки опийного груза. Сейчас он вез опий двух видов: две трети трюма занимала «мальва» – продукт западной Индии, сбывавшийся в форме шариков, весьма напоминавших пальмовый сахар. С ним особо не чикались, упаковкой ему служили только листья и маковый мусор. А вот второй вид, «бенгали», упаковывали тщательнее: опийный кругляш помещался в твердый глиняный футляр, размером и формой похожий на пушечное ядро. В каждом ящике, простеленном листьями, соломкой и прочими маковыми отходами, покоились сорок таких ядер. Ящики, изготовленные из крепкой древесины манго, надежно сберегали свой груз все три-четыре недели, обычное время рейса из Бомбея в Кантон. Лишь протечки и сырость изредка наносили незначительный ущерб. Дабы избежать и его, Бахрам оставлял просветы между рядами ящиков, чем обеспечивал циркуляцию воздуха.