Охрана уже взломала дверь, ведущую из коридора в бокс. Газ повалил на них плотными клубами. Отпрянув назад, они открыли наугад беспорядочную стрельбу в проем. Несколько пуль легко продырявили тонкий корпус машины, всего лишь имитирующий броню.

Но Шумахер уже вырвался на волю. В ближайшие минут десять ему предстояло вызывать огонь на себя, отвлекая все силы противника погоней за ложной целью.

Его сообщники в машине выжидали. Здесь с герметичностью все было в полном порядке. На случай длительной поездки в задней части броневичка даже имелись два баллона с дыхательной смесью. Экипаж мог время от времени стравливать воздух с чрезмерным содержанием углекислого газа и добавлять нового, обогащенного кислородом.

Пока в этом необходимости не было – тем более, что Вождь передал всем просьбу Глюка позаботиться о чистоте носков. Но «плотность населения» намного превышала норму, и через час-другой воздух, возможно, потребовалось бы освежить.

Впрочем, Шестаков все равно остался недоволен. Это давно можно было заметить по выражению его лица, но грабители слишком тесно упаковались в чрево броневичка и слишком были возбуждены.

Все тяжело дышали и молчали. Никто не знал, что задумал Вождь. Может, упрощенная копия броневичка вырвется на улицу и уведет в погоню за собой всех и вся. Может, она займет место настоящей машины, чтобы быть окруженной в боксе плотным тройным кольцом.

Вдобавок к дыханию соседей каждый слышал стук собственного сердца. Никаких комментариев не последовало даже за звуком удара, который мог означать только неудачную попытку Шумахера прорваться через подорванные ворота.

Молчание Вождя устраивало – он не любил болтовню на работе. Он набирал незнакомых друг с другом людей в первую очередь для того, чтобы никто, попав за решетку, не смог заложить остальных. Во вторую – ради этой напряженной тишины.

В следующую секунду она нарушилась.

– Какого черта стольких завалили? – спросил Глюк. – Мы с тобой так не договаривались.

Шестаков один пока занимался делом. Подключив свой ноутбук к шине данных бортового компьютера, он выдавал на клавиатуре пассажи один быстрее другого, напоминая пианиста-виртуоза, чей инструмент по какой-то причине онемел. Но это не помешало ему задать вопрос.

– Не отвлекайся, – посоветовал Вождь. – Потом обсудим.

Словно отвечая Глюку, раздались автоматные очереди охраны, пули глухо ударяли в стенки бокса и звонко – по броне.

– Вслепую палят, – прокомментировал Вождь. – Сейчас газа накушаются и перестанут.

Герметично задраенный салон гасил треск очередей, поэтому Вождю даже не пришлось повышать голоса, чтобы его расслышали. Как он и предсказывал, стрельба быстро умолкла. Без противогаза никто не смог устоять в проеме, из которого прорывались в коридор клубы слезоточивого газа.

– Я еще там, в тюряге, говорил, что мне не нравятся трупы, – продолжал гнуть свое Шестаков. – Надо было предупреждать.

– А чего ты хотел? – спокойно ответил Вождь.

– Чем лучше дело организовано, тем меньше приходится убивать. Вспомни, как ты сам вышел на свободу.

– Может, все-таки потом поговорим?

Из всех членов команды больше всего Вождь уважал именно Глюка. Но теперь в его голосе зазвучали металлические нотки – давно уже никто не вызывал у него такого неудовольствия.

– В натуре многовато кровищи, – подал голос Гога.

– Откуда такие чистюли? – возмутился Шмайсер, – Может, на «вы» надо было разговаривать с тем сивым мерином, что броневик пытался захлопнуть? «Подождите, любезный, мы хотели бы сесть».

– Кончайте базар, – сухо потребовал краснолицый человек с фальшивой бородой и настоящими усами.

– Свое дело я сделал, – сообщил Шестаков. – Компьютер работает, координат не выдает.

– Спасибо, – мрачно поблагодарил Вождь.

В тускловатом освещении салона его прямые темные волосы до воротника казались совсем черными, а красноватая кожа лица еще красней. Часы на приборной доске продолжали отсчитывать минуты и секунды. Снаружи, с улицы, слабо доносились крики и автомобильные гудки – первая волна погони уже ушла за Шумахером, теперь настал черед второй.

Прошла еще минута. Вождь продолжал прислушиваться к звукам с улицы, как врач прислушивается через стетоскоп к дыханию больного воспалением легких. Наконец, он положил руку на плечо Дегтя, и броневик тихо выкатился из бокса в густом белом тумане.

Вторая встреча с Мишей Шестаковым тоже была необычной. Мобильных телефонов тогда еще не изобрели, и сигнал о срочной необходимости прибыть в гостиницу «Космос» Глеб получил по малогабаритной рации.

Тогда он еще числился в штате, но по специфике работы очень редко показывал кому-то свое служебное удостоверение. Сунув швейцару трешку, он проследовал к лифту и поднялся на нужный этаж. Дежурная по этажу пока еще не знала ничего о происшествии в номере. Она увлеченно читала «Огонек» и даже не повернулась, услышав шаги по коридору.

Другой сотрудник открыл Сиверову дверь номера. Они поздоровались, но знакомиться не стали. Глеб сразу прошел в спальню, где висел на крюке от люстры труп смуглого мужчины с аккуратной бородкой. Покойный был в европейском костюме и галстуке, но на голове у него красовалась аккуратная чалма из бледно-зеленой ткани.

– Военный атташе Пакистана, – мрачно сообщил коллега Сиверова. – Работали с ним на предмет вербовки.

– Надавили слишком резко?

– Наоборот, – было видно, что сотрудник Комитета боится именно этого обвинения. – Я только намекнул. Сказал, что никто его не торопит.

– Когда?

– Три часа назад.

Сиверов терпеть не мог дел, связанных с внутренним расследованием, с установлением вины или невиновности сослуживца. Неужели его решили использовать на этом фронте? Не нашлось никого более подходящего в ближнем радиусе от ВДНХ?

Оказалось, пакистанцу тривиально подсунули девицу и многократно сфотографировали их времяпрепровождение скрытой камерой. Наибольшим компроматом оказался даже не секс, а возлияния: коктейль «бурый медведь» из водки и коньяка. Пакистан – страна строгих мусульманских нравов, а употребление спиртного по шариату гораздо более серьезное прегрешение для мужчины, чем блуд.

Конечно, пакистанца не забили бы дома камнями, но с работы точно поперли бы. Тот самый сотрудник, который теперь нервно курил в форточку, показал дипломату красочные снимки и предложил сотрудничество – информировать о новых военных программах на родине. Конечно, не бесплатно.

Пакистанец сперва гордо отказывался, потом раскачивался и причитал нараспев – «посыпал пеплом голову», как говорят на Востоке. В конце концов, вроде бы притих и смирился. Никаких письменных обязательств с него, конечно, не собирались брать. Сотрудник Комитета просто дружески попрощался и ушел, пообещав скорую встречу.

И вот такая неувязка, такой быстрый и плохой конец. Шила в мешке не утаишь, в ближайшие часы придется сообщить в посольство. К этому времени никаких комитетчиков не должно быть поблизости – только милиция. Дежурной по этажу надо твердо запомнить свои показания. Неплохо бы еще подыскать пару свидетелей, способных подтвердить версию. Только вот какую?

Доставать покойника из петли было никак нельзя – соотечественники из посольства должны были увидеть картину в оригинале. Атташе тихо покачивался все время пока шло предварительное обсуждение ЧП. Потолки в здешних гостиничных номерах не шли ни в какое сравнение с высокими потолками гостиниц сталинских времен – черные ботинки дипломата торчали носами в разные стороны на уровне чуть выше сиверовских колен.

– Кто-нибудь из постояльцев видел вас вместе? – спросил Сиверов.

– Кажется, нет. Я перехватил его в коридоре на пути к лифту, сказал, что нужно поговорить. Дежурная по этажу разговаривала с пожилой женщиной, но та стояла к нам спиной.

– Почему в коридоре? Почему в номер не постучал?

Сиверову искренне хотелось найти для сослуживца смягчающие обстоятельства. Но для этого он должен был иметь полную картину.