-- Мне бы ваш безнадежный оптимизм! -- донесся из неведомой глубины голос Джона. -- Рассвет... давайте тогда отоспимся, а с первым криком петуха встанем.
Идея насчет того, чтобы отоспаться, пришлась по душе. Ни первого, ни последнего крика петуха так и не услышали, зато всех троих разбудил сильный ветер, который порывами налетал на их черный мир, потом стихал, но лишь для того, чтобы набраться новых сил и завыть с еще большим неистовством.
-- Вот черти! Видать, дело к дождю, -- недовольно проворчал Джон. -- Плетение канатов явно отменяется, еще и голодные сидим как собаки...
Антонов нащупал последнюю горсть орехов, разделил на троих и принялся смаковать каждое зернышко. Когда заняться было абсолютно нечем, каждый маялся от невыразимой скуки и однообразия того, что здесь называлось жизнью. Разговаривать было уже не о чем, все темы исчерпаны. Антонов и Вайклер как-то пытались вслепую играть в шахматы, мысленно представляя себе шахматную доску и объявляя вслух свои ходы. Но оскудевшая память долго не удерживала сложную комбинацию фигур. К тому же, на их мысленной доске от голода порой вместо пешек, ладей или слонов появлялись куски сыра, жареного мяса, колбасы... Джон уже от безделья пересказал все анекдоты, которые знал, но в черном мире даже смех над анекдотами был таким же мрачным, лишенным живой радости.
Вайклер поднялся, трава под ним облегченно зашуршала. Затем открылась дверь палатки, освежающий воздух проник внутрь, щекотливо прошелся по ноздрям ее обитателей и, как только дверь закрылась, исчез восвояси. Вайклер, едва оказавшись снаружи, замер на месте...
Это было столь невероятно и вместе с тем столь радостно, что он зажал себе рот ладонью, чтобы не закричать. Сегодняшний ураган обладал какой-то особой магией. Вайклер ВИДЕЛ, как ветер гнет верхушки деревьев. Перед его взором колыхались серые миражи шатающихся крон. Они, словно нарисованные простым графитовым карандашом на полотне тьмы, едва заметные раскачивались из стороны в сторону, как в кинофильме с сильно засвеченной, не проявленной толком пленкой. Если ветер стихал, миражи исчезали, как только он вновь разгорался: снова появлялись вершины стволов и изогнутые пики веток.
-- Джон! Алекс! Идите сюда!
Его коллеги нехотя выползли наружу.
-- Чего случилось?
Вайклер промолчал. То, что творилось вокруг, было уже слишком очевидно, чтобы являться простым расстройством психики. Ветер налетал и налетал, оживляя окрестность не только звуками, но и некими оттенками жизни.
-- Да неужто совсем ничего не видите?! Приглядитесь внимательно туда, где должны быть кроны деревьев!
После тягостного молчания Антонов угрюмо признался:
-- У меня одна темнота перед глазами.
-- У меня еще темней, -- капитан нырнул обратно в палатку и уже оттуда приглушенно добавил: -- Эдрих, я всерьез переживаю, что ты заболел. Ты просто видишь то, что сильно хочешь видеть. Это чистая психология.
Вайклер не ответил. Он замкнулся в собственных мыслях, пытаясь разобраться, что же с ним происходит. Во всяком случае, думал он, пусть лучше происходит хоть ЧТО-ТО, чем не происходит НИЧЕГО. Впрочем, да... Живя столь долгое время среди абсолютной тьмы, не грех и помрачиться умом. Кругом только тьма, тьма и тьма... Даже по-волчьи не завоешь: луны и той нету.
Одичалый ветер погудел и стих, так и не пролив ни капли дождя. Болезненные стоны мироздания сменились целебным покоем. Вся троица разбрелась в поисках пищи. Вайклер прошелся вдоль канатной сети к реке в надежде отловить там каких-нибудь устриц, а если повезет, то и заторможенных раков. О чем-то жареном, пареном или вареном давно уж позабыли. Сырое мясо или хотя бы подобие мяса считалось здесь высшим деликатесом. Вайклер услышал привычный шум перекатов, и на душе стало немного легче. Он нащупал огромный валун, причем -- хорошо знакомый, так как неоднократно уже бывал на этом месте, и присел отдохнуть. Усталость растворилась в воздухе, в голове немного прояснилось и...
Сначала он не сообразил, что вообще происходит: какие-то мерцающие дуги, мурашки перед глазами, как при малокровии, монолитную тьму разрезала серая, чуть заметная извилистая полоса. Иными словами... он видел реку...
Именно в тех местах, где течение было наиболее сильным (речка, несомненно, горная), серое свечение более ярко контрастировало с небытием. Всплески волн казались взмахами чьих-то изогнутых крыльев. Бурлящие перекаты мерцали холодным блеском и напоминали слабые электрические разряды. Впрочем, какая разница, чем это было и что напоминало. Главное заключалось в другом -- он это ВИДЕЛ...
Вайклер пытался найти феномену какое-нибудь научное объяснение, но на этой странной планете объяснить толком пока еще не удалось ничего абсолютно. Он время от времени продолжал эксперименты с летающими камнями: пускал их в разные стороны, иногда в воздух, и с каждым разом видел все более отчетливо. Уже не только невзрачные траектории их полета, но и сами камни. Джон как-то спросил у него:
-- Послушай, Эдрих. Скажи, только честно, ты на самом деле что-то различаешь в темноте или просто нас разыгрываешь?
Вайклер даже обиделся.
-- Капитан, ты считаешь, сейчас, когда мы на грани жизни и смерти, подходящее время для подобных идиотских розыгрышей?
-- Но я не вижу ничего абсолютно из того, что ты рассказываешь.
Вайклер не нашел, что ответить. Он лишь сочувственно вздохнул, не зная, кому конкретно сочувствует: себе или Джону. А может, человеческому рассудку как таковому. Антонов, кстати, тоже проводил на себе массу экспериментов: швырял камни, при всяких порывах ветра выбегал на улицу, чтобы посмотреть на мифические кроны деревьев, ходил к реке и часами сидел на ее берегу с робкой надеждой узреть всплеск хоть единственной волны.
Бесполезно.
Перед его глазами мрак был столь густой и безжизненный, как если б этих глаз вообще не было. Иногда во время редких в этой местности гроз с неба били молнии. Они дарили мгновения наивысшего наслаждения. Мир на доли секунды озарялся ярким светом, словно воскресал и статического состояния смерти, и также поспешно угасал. Зримые образы являлись для него явлением крайне нестабильным и заведомо обреченным на быстрый распад.
