Остался один Героический вид, одно название которого (я думаю) должно устрашать клеветников, ибо никакое воображение не посмеет направить язык к злословию о нем, сотворившем таких великих воинов, как Ахилл, Кир, Эней, Турн, Тидей и Ринальдо {127}. Он не только учит истине и побуждает к ней, но учит и побуждает к самой высокой и прекрасной истине; он заставляет великодушие и справедливость сиять сквозь все смутные опасения и путаные желания; он - если верны слова Платона и Туллия, что лицезревший добродетель будет дивно поражен любовию к ее красоте, - наряжает добродетель в праздничные одежды, чтобы еще более прекрасной явилась она тому, кто не пренебрежет ею, не постигнув ее. Все, что уже было сказано в защиту прекрасной Поэзии, сказано и в защиту Героического вида, который не просто вид, но лучший и самый совершенный вид Поэзии. Образ каждого деяния волнует и просвещает разум, а благородный образ великих достоинств зажигает разум желанием стать достойным и дает совет, как стать достойным. Достаточно одного Энея занести на доску вашей памяти: как ведет он себя, когда гибнет его родина; как спасает своего старого отца; как дорожит священными реликвиями; как подчиняется божественной воле и покидает Дидону т, хотя и пылкая любовь, и простая человеческая благодарность требовали от него иного; какой он в бурю и в веселии, на войне и в мирное время, как изгнанник и победитель, как осажденный и осаждающий; какой он с чужестранцами, с союзниками, с врагами и с самим собой; наконец какой он изнутри и снаружи, и я думаю, что для не предубежденного разума этот образ будет в высшей степени полезным; как сказал Гораций:
melius Chrysippo et Crantore {*}.
{* Ясней, чем Хрисипп или Крантор {129} (лат.).}
Поистине я думаю, что с гонителями поэтов происходит то же самое, что с некоторыми женщинами, у которых всегда что-нибудь да болит, но что именно они и сами в точности не знают. Даже имя Поэзии им ненавистно, но ни ее причины, ни следствия, ни в целом, ни в частностях она не дает ни малейшего повода для язвительной хулы.
Поскольку Поэзия - самая древняя часть человеческого познания, отцовское начало, которое дало жизнь всем прочим наукам; поскольку она всеобъемлюща и ни один просвещенный народ не пренебрегает ею, и ни один невежественный народ не обходится без нее; поскольку римляне и греки нарекли ее священными именами: первые "Прорицанием", другие "Созиданием", - и воистину имя "Созидание" подходит к ней, ибо в то время, как прочие искусства не выходят за пределы данного им содержания, и оно дарует им жизнь, единственно поэт сам творит себе содержание, и мысль его не зависит от содержания, а содержание зависит от мысли; поскольку ни определение, ни цель ее не содержат греха, то и сама она не греховна; поскольку она творит добро, ибо она учит добру и доставляет удовольствие ученикам; поскольку в этом (то есть в нравоучении - царе всех наук) она намного обогнала историю и, хотя в поучении сравнима с философией, в побуждении оставляет ее позади; поскольку в Священном Писании (в нем нет ничего грешного) многие части поэтические, и даже наш Спаситель благоволил пользоваться цветами Поэзии; поскольку все ее виды, не только соединенные, но и каждый в отдельности, достойны полного одобрения, - то я думаю (и думаю, что думаю правильно), что лавровый венок, которым венчают торжествующего полководца, по достоинству (из всех наук) увенчает Поэзию.
x x x
Но потому, что у нас есть уши, а не только язык, потому, что и самые ничтожные доводы могут показаться весомыми, если ничто их не перевесит, давайте послушаем, какие упреки предъявляют этому искусству, и подумаем, достойны они поддержки или нет.
Первым делом следует сказать, что не только mysomousoi, ненавистники поэтов, но и все те, кто ищут себе славу в бесславии других, щедро расточают великое множество бессвязных речей, насмешек и колкостей, ко всему придираются и над всем издеваются, и раздражают селезенку, и отвращают мозг от созерцания достоинств предмета. Эти придирки, поскольку они одна развязность, поскольку нет в них святого благородства и ими можно лишь унять зуд в языке, недостойны другого ответа, кроме как насмешки над шутом, если уж не удалось посмеяться его шутке. Мы знаем, что веселый ум может сочинить хвалу благоразумию осла и удовольствию иметь долги, и радости заразиться чумой. С другой стороны, если мы перефразируем строку Овидия:
Ut lateat virtus proximitate mail {*},
{* Чтобы достоинство оделось в смежный с ним порок {130} (лат.).}
"добро прячется, когда рядом зло", - то столь же веселым явится нам Агриппа {131}, о суетности науки говорящий, как и Эразм {132}, восхваляющий глупость. Никто и ничто не избегает насмешек сих шутников, но и у Эразма, и у Агриппы суть творений иная, чем это может показаться поначалу. Право, тем милейшим ловцам ошибок, которые исправляют глагол прежде, чем видят существительное, и оспаривают знания других прежде, чем обретают собственные, я бы только напомнил, что насмешка еще не означает мудрости, а за их забавы лучшее им прозвище на английском языке - шуты, и именно так наши серьезные предки называли этих смешных забавников.
Необозримый простор для глумливых выходок открывает им стихосложение. Уже было сказано (и думаю, сказано верно), что не стихосложением создается поэзия. Можно быть поэтом, не будучи слагателем стихов, и слагателем стихов, не будучи поэтом. Если же допустить, что это едино (так, кажется, считает Скалигер {133}), то воистину это достойно похвалы. Ибо если oratio и ratio, речь с мыслью, величайший дар, пожалованный человечеству, тогда не может быть не прославлен тот, кто более всех шлифует благословенную речь и обдумывает каждое слово не только с точки зрения (как могут сказать) убедительности содержания, но и сообразного количества, чтобы слова несли в себе гармонию, а, надо полагать, без числа, меры, порядка, соразмерности они покажутся в наше время чудовищными. Оставим, однако, справедливое восхваление этой единственной годной для Музыки речи (именно для Музыки, потому что она - сотрясатель чувств); само собой разумеется, нелепо читать и не запоминать прочитанное, а так как память наша - единственная сокровищница знаний, то слова, глубже прочих запавшие в память, более прочих сообразуются с познанием.
