Причина того, что стихи намного превосходят прозу в нанизывании памятных узелков, очевидна: слова (помимо удовольствия, которым они возбуждают память) располагаются таким образом, что ни одно из них нельзя потерять, не то пострадает целое, а, западая в память, они не позволяют забыть себя и прочно в ней утверждаются. Помимо того, одно слово как бы порождает другое, поэтому в рифмованном или ритмическом стихе по предыдущему слову почти с точностью можно догадаться о последующем. Наконец, даже те, которые изучали искусство запоминания, не открыли ничего более подходящего, как разделить целое на множество составляющих и досконально изучить их. Стихи полностью отвечают этому: каждое слово естественно занимает в них свое место, которое непременно заставит его запомнить. А что еще нужно от них, всем известных? Кто из тех, кто прошел курс наук, не помнит стихов Вергилия, Горация или Катона, которые он в юности учил и которые до самой старости не оставляют его учением.

Percontatorem fugito, nam garrulus idem est {*}.

Dum sibi quisque placet, credula turba sumus {**}.

{* От любопытного прочь убегай: болтлив любопытный {134} (лат.).

** ...в своем самомненье думает каждый из нас: "Как же меня не любить?" {135} (лат.).}

Непревзойденность их в запоминании с очевидностью доказана тем, как излагаются все искусства, ибо главные законы Грамматики и Логики, Математики и Медицины писаны большею частью стихами. Итак, лишь в шутку можно ополчаться на стихи, нежные и гармоничные, более всего годные для запоминания, - единственное орудие познания.

Теперь мы перейдем к главным обвинениям, предъявляемым бедным поэтам. Мне известны из них следующие. Во-первых, поскольку существует много других полезных знаний, то и лучше тратить свое время на них, нежели на Поэзию. Во-вторых, она мать лжи. И, в-третьих, она кормилица порока, заражающая нас множеством губительных желаний, неотвратимо, как сирена {136}, увлекающая наш ум к змеиному хвосту грешного помысла; и здесь самое большое поле для вспашки (как сказано Чосером {137}) принадлежит комедии; так было с другими народами, так было и с нашим, ибо прежде, чем поэты усмирили нас, мы были полны мужества, влекшего нас к военным упражнениям - опоре нашей свободы, пока в скверной лени мы не позволили поэтическим безделкам убаюкать себя. Наконец, последнее и главное: хулители кричат во все горло, как будто они победили Робин Гуда {138}, что Платон изгнал поэтов из своей республики. Воистину были бы тяжелы их обвинения, будь в них хоть немного правды.

Начнем с первого обвинения. То, что с большей пользой можно было бы провести свое время, - соображение достойное, но оно (как говорят) лишь petere principium {Искать начало (лат.).}, ведь если, как я утверждаю, никакое познание не превосходит то, которое учит и побуждает к добродетели, - а что может учить и побуждать к ней лучше Поэзии? - то вывод очевиден, и чернила с бумагой не могут служить делу более благому. Пусть даже это первое обвинение покажется кому-то правильным, все же из него вовсе не следует вывод (мне кажется), что хорошее - это не хорошее, потому что есть нечто лучшее. Правда, я и теперь полностью отрицаю, что на земле когда-либо появлялась более полезная наука.

На второе обвинение, будто бы поэты - главные лжецы, я отвечу необычно. Я думаю, что из всех сочинителей, живущих под солнцем, поэт, хочет он этого или нет, лжет менее прочих, потому что, будучи поэтом, он едва ли может быть лжецом. Не избегнут лжи астроном и кузен его - геометр, когда они примутся определять высоту звезд. А как по-вашему, часто ли лгут врачи, которые прописывают лекарства и усугубляют болезни, посылающие Харону {139} великое множество душ, утонувших в микстурах еще прежде, чем явились к его переправе? Так же относится это и ко всем прочим, которые берут на себя смелость что-то утверждать. Что же касается поэта, то он никогда ничего не утверждает и поэтому никогда не лжет. Если лгать - значит, как я понимаю, объявить ложное истинным, тогда прочие искусства, и особенно история, утверждая множество вещей, вряд ли могут избегнуть лжи в земном туманном познании. Поэт же (как я уже говорил) никогда ничего не утверждает. Поэт никогда не ограничивает ваш разум, стремясь внушить вам веру в то, о чем он пишет. Он не ссылается на другие сочинения, а начинает свой труд с просьбы, обращенной к Музам, - ниспослать ему добрую выдумку, и он воистину прилагает все свои усилия, дабы поведать вам о том, что должно или что не должно быть, а не о том, что есть или чего нет. Поэтому хотя он и рассказывает о событиях неистинных, но, не выдавая их за истинные, он не лжет: разве только мы истолкуем как ложь уже упоминавшуюся речь Натана, обращенную к Давиду; разве какой-нибудь нечестивец осмелится - а никому другому (я думаю) и в голову не придет - сказать, что Эзоп лгал, сочиняя свои сказки о животных, ибо те, кто думают, будто он выдавал их за чистую правду, достойны, чтобы их имена занесли в перечень животных, о которых писал Эзоп. Какой ребенок, придя на представление и увидя слово "Фивы", написанное большими буквами на старой двери, поверит, что перед ним Фивы? Если бы можно было вернуть хулителям их детские годы, чтобы поняли они: в поэзии и люди и события не что иное, как картины того, что должно быть, а совсем не хроника того, что действительно было, - тогда они не стали бы называть ложью аллегорию и метафору. Так и получается, что, ища истину в Истории, не мудрено найти обман, зато Поэзия может стать фундаментом из вымысла для полезного знания.

На это отвечают, что поэты дают имена людям, о которых пишут, чем поддерживают представление о том, будто эти люди действительно существуют, хотя на самом деле их никогда не было, и тем лишь усугубляют обман. Значит ли это, что лжет адвокат, тогда, излагая дело, пользуется именами "Джона Бездомного" и "Джона Здорового"? Ответ найти легко: эти имена призваны лишь оживлять картину, но не творить ее; живописуя людей, нельзя оставлять их безымянными. Наверное, мы не сможем играть в шахматы, если позабудем названия шахматных фигур. Поэтому я думаю, что самым убежденным поборником правды оказался бы тот, кто заявил бы, что мы лжем, величая кусочек дерева почтенным именем слона. Поэту нужны "Кир" или "Эней" только для того, чтобы показать, как должны поступать люди их сословия с такой же судьбой и репутацией.