Остается торчать тут на тоннеле, смотреть на проносящиеся внизу автомобили и ждать у моря погоды.

– Черт бы побрал всю эту гребанную любовь! Мосты, должно быть, уже давно развели! – прорычал Андрей и бросил очередной окурок вниз. Пачка кончилась. Во рту было ощущение, будто там жгли костер, Андрей еще никогда столько не курил. Было противно и даже подташнивало. Пора убираться от сюда. Но вот где-то над ухом он расслышал отголосок какого-то противнинького хихиканья. Обернувшись, он, конечно, никого не увидел. Но хихиканье повторилось и Андрей почувствовал, что или он галлюцинирует или кто-то над ним издевается. А тут еще шептание, словно задуваемое в голову самим ветром.

Парень поежился.

– Че за фигня? – пробормотал он вслух. Вместо ответа – вновь хихиканье и порыв ледяного ветра, от которого по спине побежал холодок. – Все, хватит! Возвращаюсь! Ну и дурак же я!

И тут по Гренадерскому мосту со стороны Невы он увидел ее. Надя шла, сунув руки в карманы красного плаща с широким воротником, локтем прижав сумочку к талии. Ветер слегка метал черные волосы средней длины, челка непослушно щекотала лоб. Цокот высоких каблуков будто прогнал странное хихиканье и нехорошие предчувствия. Увидев ее, Андрей забыл обо всем на свете. Ничего ему больше не надо было кроме стука этих острых каблуков его любимой девушки.

– Ты все-таки пришла… – выдохнул он, не знал, целовать ли ее в губы или пока в щеку. Но Надя не проявила преждевременной нежности. Она остановилась перед ним как солдат. – Пошли домой, Надя.

– Андрюш… ты считаешь меня игрушкой, да?

– Нет, ты не игрушка.

– Игрушкой, которую можно выбросить, когда надоедает? Которую кладут в дальнюю коробку, когда жалко выбросить?

– Ничего подобного я никогда не говорил!

– Но ты избавился от меня, Андрюша! – воскликнула она. – Ты знаешь, как я люблю тебя, и все же отделался от меня, хотя и сам говорил, что любишь!

– Я… Я люблю тебя! Что ты такое говоришь! Садись на мотоцикл, у меня есть второй шлем и поехали домой! Хватит валять дурака! Почему ты вообще ушла?

– Почему? Ты что был совсем пьяный? Ты уже не помнишь, что сказал мне, что мы расстаемся?

Новая волна мерзкого смеха. Какой-то юродивый хихикает над ним, прикрывая рот ладошкой! Жуй осмотрелся по сторонам в поисках этого гада, но Грикова была одна, если не считать проносящихся мимо автомобилей.

– Мы… – проговорил он уже тише, – Мы не расстаемся. Ты не поняла. Так нужно для предстоящего тура. Это слух! Просто слух!

Он смотрел на Надю, она смотрела на него. У нее были раскосые глаза типичного дальневосточного типа. И не удивительно – дедушка и бабушка Нади по отцовой линии были и остаются коренными эвенами и очень не любят когда их называют эвенками и тем более чукчами. Надя никогда не плакала, быть может, сила северного духа не позволяла ей делать этого, но она не плакала, даже когда узнала, что ее давняя подруга погибла в автомобильной аварии. Надя не плакала никогда, но Жуй знал, что эта девушка «плачет внутрь», и вот именно сейчас она делала именно это. Раскосые глаза ее оставались сухими, губы плотно сжаты, на лице не дергается ни один мускул и только по голосу можно было понять, что Надя Грикова чуть ли не рыдает. Андрей Жуй был один из тех немногих, кто мог это замечать. Она раскрыла сумочку и достала айфон предпоследней модели. Она всегда любила навороченные гаджеты и в отличии от Андрея следила за тенденцией их развития. Сделав пару движений большим пальцем по экрану, она что-то включила и продемонстрировала это молодому рокеру. Некачественная видеозапись, на которой Андрей Жуй, собираясь в аэропорту Петрозаводска сесть на самолет до Хельсинки отвечал какой-то девчушки с короткими волосами. Она спросила, правда ли, что он – Андрей Жуй – расстался со своей гражданской женой, на счет чего, мол, стали ходить сплетни по интернету. Стоя над тоннелем Выборгской набережной Андрей смотрел сам на себя и слушал, как сам, отмахнувшись от коротковолосой девчонки, кивнул и ответил что-то типа: «Да-да, только отстаньте!» На этом запись заканчивалась, хотя Андрей припомнил, что ответил девочке еще что-то, а что и сам не помнил. У него таких мини-интервью берут регулярно и на каждом шагу.

– Надя, ну ты же понимаешь, что…

– Я понимаю! Я все понимаю! Я звонила Нахимовне, и она подтвердила, что наше расставание, это чисто пиар-шаг для привлечение девчушек на твои концерты.

– Вот-вот! Видишь! Чего же ты тогда мозги…

– Но соглашаясь на это, Андрюша, ты забыл самое важное! – Надя Грикова подняла указательный пальчик и направила его прямо на Жуя. У нее, как всегда, был дорогой маникюр, она следила за своими ногтями считая их чуть ли ни лицом приличной девушки. – Ты, Андрюша, забыл посоветоваться со мной!

Вновь хихиканье.

Жуй заморгал чаще, чем это делают стойкие мужчины.

– Ты меня не ценишь! – продолжала нападение Надя. – Я для тебя только девочка-игрушка! Я бы не была против такого пиара, если бы ты меня спросил, я же все понимаю. Но ты меня даже не спросил!

– Я хотел…

– Тем не менее, ты этого не сделал! Ты повел себя как самая настоящая скотина! С самого начала я позволяла делать тебе все, что угодно и не требовала советоваться со мной, если только дело не касалось меня лично. Ты мог репетировать сутки напролет, ты мог сниматься в клипе голым, ты можешь пить и курить, я тебя полюбила таким, какой ты есть и не собираюсь тебя менять, но ты не можешь, например, взять мое мыло. Потому, что это МОЕ мыло и чтобы его взять, надо попросить у меня. И я не копаюсь в твоем телефоне, потому что это телефон ТВОЙ. На таких условиях мы с тобой и жили, Андрюша. И все у нас было хорошо. Пока ты… пока ты не нарушил это правило, да еще так грубо и жестоко! Ты распорядился не просто моими вещами, ты распорядился МНОЙ. Козел ты, Андрюша!

Завершив речь, Надя замолчала. Закончился тот прокручиваемый в голове текст, который она приготовила для этого выступления и Андрей Жуй не без облегчения вдохнул ночного воздуха. Грикова выпустила пар, мер дальнейших наказания не предполагается, условий для примирения она не выдвигает. Все сказано, теперь слово за Андреем и сейчас, чтобы не раздувать угли, надо быть очень осторожным в словах, а главное – в интонации. Самый беспроигрышный вариант, который вероятнее всего удовлетворит девушку – согласие с ней. Целиком и полностью. К чему полемика? К чему спор? Бессмысленное сотрясание шумового фона приведет к результату прямо противоположному тому, который добивается Жуй. Можно применить тяжелую артиллерию в виде словесных оскорблений, угроз и даже еще чего-нибудь похуже, вплоть до применения грубой физической силы. Конечно, Андрей, физически превосходящий Надю, мог бы силой усадить ее на заднее сиденье мотоцикла и против ее воли привести на проспект Обуховской обороны. Мог даже запереть ее в квартире. И что было бы дальше? У нее даже нет вещей. Насильно мил не будешь! В лучшем случае, она убежит от него при первом же удобном моменте, в худшем – заявление в полицию или столовая вилка в печень! Нет, так не годиться. Нужно было, чтобы она сама к нему вернулась. Добровольно.

К тому же, Надя права, Жуй виноват и в этом нет сомнения. Он это признавал и готов был исправляться, просить прощения, каяться и склонить голову для амнистии. Он уже опустил взгляд и подыскивал фразу для начала извинительного монолога. После этого Наде уже не будет смысла продолжать скандал. Однако жуевское молчание продлевалось чуть дольше, чем это было необходимо. Надя ждала. Андрей заколебался. Шли секунды, автомобили со страшным ревом проносились со всех сторон, а Жуй будто воды в рот набрал. Положение становилось глупым. Как если бы в классе неподготовленный ученик молчал перед доской и тупым бездействием оттягивал время для получения в дневник все равно неминуемой двойки. А Андрей и сам не мог понять, почему не может рта раскрыть, хотя слова покаяния вертятся на языке да так и просятся наружу. Но что-то им не дает. Какое-то препятствие преградило им выход наружу в так жадно ожидающие их барабанные перепонки юной эвены Нади Гриковой.