Она была на месте через двенадцать минут, приведя за собой три полицейские машины и стоило ей приостановиться у здания радиостанции, как полицейские набросились на нее со всех сторон. Она умудрилась убежать от них, ворваться в холл «Рок-Питер-FM» и оттолкнув охранников влететь в длинный коридор. За ней топали сотрудники полиции, охранники и еще кто-то. Но в коридоре оказалось целое столпотворение. Около двадцати человек возбужденно топтались подле закрытой двери эфирной кабинки и всяческими способами пытались ее взломать. Левит остановилась, ее тут же скрутили и одели наручники.

– Парни! – кричала она. – Вы же понимаете, почему я гнала! Вы же слышите! Почему никто не остановит эфир?

– Они забаррикадировались! – ответила одна девушка со стопкой бумаги. – Они закрылись, сломали замок и забаррикадировались! Мы не можем к ним войти! С ними Харитоненко, он следит за эфиром!

– Ну сделай-те же что-нибудь! – кричала Олеся Нахимовна. – Вырубайте это к чертовой матери!

– Да… – говорил кто-то из толпы. – Уже пытаемся… сейчас…

Наконец кого-то осенило вырубить электричество в здании.

Результат этого эфира был такой – на руководство «Рок-Питер-FM» был наложен колоссальный штраф, но из-за подскочившего рейтинга, и как следствие – поднявшиеся расценки на рекламное время, деньги должны были вскоре вернуться. Харитоненко, Белову и Жуя задержали и принудили сдать анализы на предмет наличия в крови наркотических веществ. Кроме того в тот же день с ними поработали опытные психологи. Олесю Левит лишили водительских прав и выписали крупный штраф.

Вторую половину дня Левит была как на раскаленной сковородке, она разбиралась с полицейскими, а Жуя, тем временем заточили в психиатрическом отделении одной из Петербургских больниц. Она была близка к нервному стрессу, пытаясь связаться с Андреем, но разговоры и встречи с ним были запрещены. Тогда Олеся Нахимовна прибегла к помощи друзей и знакомых и, наконец, когда Санкт-Петербург поглотился серо-синими ночными сумерками, один Олесин знакомый по фамилии Сайганен, занимаемый какую-то должность в этой больнице, позвонил ей. Он выяснил, что Белова и Харитоненко взяли всю вину на себя.

– Не поняла, – пробормотала Левит в трубку, повращав глазами и, переварив ту неясную фразу, что услышала из светлоусых уст Сайганена. Разговор с товарищем шел по телефону, а сама Левит торчала в одной круглосуточной станции техобслуживания. Прав-то ее лишили, но это не повод не позаботится о побитом в зад «Эклипсе». – Почему? Ты не ошибаешься?

– Я только что из психиатрического отделения, разговаривал лично с главврачом, – говорил Сайганен. – Меня жена дома ждет, а я тут твои вопросы выясняю!

– И главврач тебе сказал эту чепуху?

– Да, он лично мне это сказал. Глаза в глаза. Эти двое берут всю вину на себя.

– Мотивация?

– Кира Белова призналась, что у нее проблемы со здоровьем, а психологи выяснили, что у нее начало так называемого климакса. Ты должна это понимать.

– И?

– По этому поводу у нее немотивированная грусть и печать. Годы идут… И что-то в ее голове переклинило и она решила пустить свою жизнь под откос. Она устала от одинаковых эфиров и, объединившись с Харитоненко, она сделала незабываемый выпуск «Аччелерандо». Такой, каких не было и не будет. Пронесли в студию горсть запрещенных таблеток и наглотались их.

– Это не объясняет поведение Андрея. Он не был с ними даже знаком.

– Они растворили колеса в его минералке, – ответил Сайганен. – Ради прикола.

– Эти двое понимают, что поставили крест на своей карьере?

– Им, похоже, наплевать.

Левит задумалась. Все это не укладывалось в голове. Она была знакома с Беловой, она даже однажды была на одной ее программе и не могла поверить в то, что взрослая образованная женщина у которой в жизни есть все что надо для полного счастья слетит с катушек и прихватит с собой Андрея Жуя. Ну ладно… Об этом она еще подумает. По крайней мере она знает, что Жуй тут ни при чем и во всем виноваты Белова и Харитоненко, а она уж хотела терзать Андрюшу как питбуль плюшевую белочку. И все равно это более чем странно.

– Погоди-ка, а что с Жуем? Если эта парочка призналась в своем безумии, то его должны отпустить. Получается, он стал жертвой. Белова издевалась над ним, прикалывалась, выставляла его на посмешище. Значит, он еще и компенсацию может потребовать за унижение в прямом эфире…

– Этого я не знаю, – сказал Сайганен. – Но Жуй еще остается в отделении. Не знаю зачем, но к нему приехал сам Кауффман.

– Кто это такой?

– Главный психиатр Санкт-Петербурга. Валерий Витальевич Кауффман.

– Опять не поняла. Если Жуй не виновен, то главный городской психиатр должен беседовать не с ним, а со сладкой парочкой с радиостанции.

– Олесь, тут я не могу ответить.

– Может, от таблеток Андрюша конкретно двинулся?

– Не похоже. Я видел Жуя, он что-то подписывал. Не могу сказать, что он был не в себе. Похоже, его уже отпустило, он был нормален. Шутил с главврачом.

Сайганен перезвонил Левит утром, ровно в восемь часов.

– Беловой назначили интенсивную терапию, ее изолировали с применением смирительных средств. Она хохочет и постоянно веселится. На Харитоненко почти не действуют успокоительные средства, его готовят увезти в специализированную клинику. Но самое любопытное, что я держу в руках копию результатов анализов всех трех наших друзей. Они отрицательные. Никаких наркотических средств никто из них не употреблял. Никогда. Даже твой Андрюша чист как стеклышко. Харитоненко и Беловой назначили повторную сдачу. А Жуй уехал поздним вечером с Кауффманом в его личном «Рейдж Ровере». Точнее сказать – Кауффман увез Жуя.

– Куда?

– К себе домой, – ответил Сайганен.

Глава 7

Корчи

Вне времени и пространства.

Он сидел в широкой плоской лодке с мокрым днищем. Берегов было не видно, все вокруг скрывал плотный как вата туман, Андрей даже не понимал на реке ли качается их лодка или на озере, а быть может на море или в крохотном прудике. Ничего было не видно, туман скрывал все вокруг, а также глушил все звуки кроме легкого плеска воды. В лодке вместе с Андреем сидел Иосиф Ильич Эггельс, он курил махорку и сплевывал в туман густые харкотины.

Лодка сильно качалась, захватывая низкими бортами ледяную воду, неприятно мочившую ноги. Жую было промозгло, ноги дрожали от холодной воды, он сидел на расшатанной досочке, прибитой поперек бортов. У него был насморк, в носу постоянно щекотало и хотелось съесть чего-нибудь горячего. То и дело ему мерещилась по сторонам фигуры, проклятый белесый туман, к сожалению, способствовал его нездоровой фантазии буйно разыгрываться. Время от времени Андрей Жуй вздрагивал, заметив то по правому борту, то по левому возникающие существа неясных очертаний, но вызывающих оторопь даже у такого относительно стойкого к ужасам бытия человека как Андрей Вставкин-Жуй.

– Че сидишь, бельма таращишь? – буркнул дальний андреев родственник, одеянием которого были лишь трусы классического тюремного покроя. Он уже вышвырнул окурок за борт лодки и, напрягая все свои жилы, что-то вытягивал из холодной неприветливой воды, делая резкие уверенные движения. Многочисленные наколки, устилающее его тощее туловище сплошным пестрым узором, двигались в такт с его конечностями и шевелились будто живые. Натяжение кожи в разных местах, напряжение мускулов, выпячивание вен и жил, движение суставов – все это принуждало изображенные на теле Иосифа Эггельса портреты роковых социалистических персонажей двигаться дружно либо порознь. У кого-то раскрывались рты, у других шевелились волосы и скулы, третьи напоминали о себе морганием глаз и сокращением лицевых мускулов, которых у них, по всем правилам логики, быть никак не могло. Тем не менее у смотрящего на практически ожившие портреты слуг революции Жуй не мог отделаться от наваждения, что наблюдает за живыми людьми, а не просто за наколотыми иголочкой и чернилами татуировками.