Жую стало грустно, он уже пожалел что заговорил о своем здоровье. Зная своего друга детства, он уже догадывался, что если Володя Рикардо не замечает ничего вокруг (а капающие капли неминуемо испортят ковролин), то в его голове заработали всякие мысли, границы которых между явью и фантастикой становились весьма размытыми.

– Просто так зубы не выпадают и лицо не страшнеет, – нравоучительно говорил он. – Ты еще жаловался, что у тебя ноги болят, голова трещит… Это нехорошо, Андрюх. А Юрка Коромысло говорил, что ты вообще глюки словил.

– Говорил-говорил, – закивал Таймураз Ярмагаев.

– Провериться тебе надо, а вдруг у тебя в башке что-то появилось.

– Что там может появиться? – спросил Андрей.

– Опухоль или еще какая шняга. Или в крови че-то бултыхается… Может у тебя мутация хромосом?

– Чего? – воскликнул Жуй.

– Ты, что, не слышал про ДНК? Дизоксирибонуклеи… ну ты понял. А что ты так вытаращился?

– Да с чего бы это у меня должна быть мутация ДНК? – почти взвизнул Жуй, которому это предположение совсем не понравилось.

– Это только звучит невероятно, а вообще-то, в жизни разное бывает. Подхватил, например, свободные изотопы и адьес, амиго!

– Ты эту свою мексиканщину заканчивай! – ругался Андрей. – Нашли повод поржать! Изотопы у него свободные!

– Я говорю про радиацию, валенок!

– Не надо мне про радиацию! Еще чего выдумал? В каком, скажи, месте я по-твоему, облучился?

– А ты думаешь, это так невероятно? – Рикардо одел полиэтиленовую шапочку и теперь сидел как настоящий дурак. Серо-синяя краска вытекала из-под шапочки, струилась по шее и лбу, окрашивала брови, но Рикардо не думал об этом, а Маринка Евсеенкова ушла в ванную мыть руки. – Да у нас эта радиация где угодно может быть, даже там, где ты ее не ожидаешь!

– Например в твоей краске для волос, от которой как раз свободными радикалами воняет на всю квартиру, – съязвил Жуй.

– Представь ситуацию. Украина. Чернобыльская зона отчуждения. Город Припять.

– Только я там и близко не был!

– А тебе не обязательно там быть. – говорил Рикардо. – Представим такую теоритическую ситуацию: какие-нибудь ушлые хохлы решили срубить бабла и вывезли из закрытой зоны, например, партию чермета. Всякого железа. Продали в пункт приема, дальше железо пошло на переплавку, а еще дальше – на трубопрокатный завод. Готовая водопроводная труба пошла на россиийский рынок. А теперь представь себе что именно из этой трубы ты попил водички. Или ты попил водички из бутылки, которую наполнили из той же трубы. Вот ты и проглотил свою порцию свободных изотопов! Не вериться? Ладно… Предположим, – Рикардо на минуту задумался и ополовинил банку пива, – что тебе подлили в кофе… ну что… этот… как его… полоний. Или изотоп теллура 128. Ты знаешь, что изотоп теллура 128 имеет самый долгий период полураспада из всех радионуклеидов – больше двух септиллионов лет, что в 160 триллионов раз больше возраста вселенной.

– Володя, не пей больше, – предупредил Жуй.

– А что? Вот взяли и подсунули тебе теллуровый стержень вместо лукового колечка к пиву!

– Кто? – на этот раз удивился Таймураз Ярмагаев и даже отсел от Жуя на противоположный край дивана.

– Да хрен знает кто! Ошиблись, перепутали! А может зависть или месть. Дураков-то в России хватает.

– Еще варианты есть? – спросила вернувшаяся Евсеенкова.

– Сколько угодно! – Рикардо допил пиво и поправил полиэтиленовую шапочку на волосах. – Инопланетянский эксперимент! Смеетесь? А ни капельки не смешно! Я читал книжку, там один английский моряк…

– Володь, тебе бы самому такие книжки писать, – Маринка вытерла ему лоб.

– А я не шучу! – настаивал на своем Рикардо. – В любом случае, итог один. Адьес, амиго! Финито ля комедия! Придешь, ты Андрюха, к профессорам, они изучат тебя и только и смогут сказать: «Гражданин Вставкин, спешим вас обрадовать, вы не увидете очередной проигрыш нашей сборной по футболу. Адьес, амиго! С этого момента мы начинаем вам колоть морфий, а послезавтра перейдем на чистый героин. Вам, гражданин Вставкин, будет так хорошо, что и умирать не захотите. А придется!»

– Андрей, не слушай этого болвана, – Евсеенкова сделала хорошую затрещину барабанщику от чего его полиэтиленовая шапочка полетела на фотообои и испортила пейзаж с итальянскими туями. – Ты же знаешь, что когда он пьяный, у него случается словесный понос.

– Между прочим, – язвительно не унимался Володя Рикардо, обращаясь теперь уже к Евсеенковой, – твой любимый Фрейд умер от инъекции морфия! Сам попросил избавить его от страданий… Так что, Андрей, мотай на ус…

– Да иди ты в жопу! – рявкнул Андрей Жуй и в совершенно удрученном настроении покинул квартиру своего закадычного друга.

На улице моросил легкий дождичек, от тучи небосвод казался низким и пугающим. Была полночь. Жуй много раз бывал у Володи Рикардо в гостях и прекрасно знал в каком районе расположена его холостяцкая квартира и каким наикратчашим путем можно доехать до уже ставшего немножечко родного проспекта Обуховской обороны. Андрей вышел из-под козырька подъезда и ссутулившись под дождем, подошел к своему мотоциклу и только тут вспомнил, что забыл шлем у товарища. Ну и плевать! И плевать на то, что он пьян. Еще не поздно вызвать такси или вернуться к Рикардо и остаться там до утра. Ну уж нет! Он – Андрей – пожаловался своим друзьям, посетовал на свое здоровье, ожидая дельного совета или, хотя бы, сочувствия, а услышал кучу глупостей. Его старый товарищ, с которым они играли в одном дворе, ходили в один класс и сидели за одно партой буквально предал Андрея, можно сказать – публично высмеял его недуг. Маринка Евсеенкова может встать на защиту Жуя и сказать, что Рикардо высмеял самого себя, но Андрею от этого легче не станет. Рикардо не следит за языком и Андрей всерьез на него обиделся.

Дав по газам, Андрей Жуй рванул с места и разогнал «Ямаху» до ста за семь секунд. Он гнал по ночному дождливому Санкт-Петербургу, стараясь выжать из мотоцикла максимальную скорость, гнал так как ни гнал никогда. Обгоняя ночной транспорт, выскакивая на встречку, не глядя на светофоры и знаки! Мотор ревел! Жуй давил на газ и хохотал!

Кажется, он, наконец, ощущал чувство удовлетворения, которое он не испытывал последнее время. В его душе было пусто как в иссушенном колодце, и эту пустоту надо было чем-то наполнить. Сочная музыка! Острые тексты! Игра со смертью! Да! Он играл со смертью, мчась как ураган по Московскому проспекту. Разумеется, он играл со смертью, бешено маневрируя между автомобилями, едва не наезжая на пешеходов и разгоняя «Ямаху» выше ста пятидесяти по улицам, на которых стояли знаки, запрещающие скорость больше сорока километров в час. И никто ему не нужен! Никто! Он вполне самостоятельная личность, может обойтись без красноволосых дурачков! Пусть его тело видоизменяется, пусть лицо страшнеет, зато эта новая сущность начинает жить горячей сочной жизнью. Жую безумно нравилось рисковать, мчаться на суперскорости, смеяться. Он чувствовал в себе столько жизни, сколько и представить себе не мог, казалось он неутомим, неугомонен, неубиваем!

На улице Садовой за ним увязались две полицейские «Приоры», началась долгожданная погоня от которой Жуй испытал такой всплеск адреналина, что благополучно оторвавшись от полицейских, он намеренно притормозил и даже вернулся к ним подразнить. Потом, дико смеясь, он мчался вперед, показывая средний палец, едва успевающими за ним «Приорам». Наигравшись вдоволь, Андрей Жуй свернул в какую-то подворотню в районе Выборгской улицы, проехал под двумя арками, промчался еще по какому-то узкому переулку и был таков.

Но вдруг он остановился так резко, что запахло нагретой резиной от мотоциклетного колеса. Прямо посередине улицы стояла девушка в плаще. Она стояла, широко расставив длинные ноги и убрав руки в карманы. Мелкий дождь мочил ей волосы, а она стояла и, улыбаясь, исподлобья смотрела на молодого гонщика. Жуй глубоко дышал, адреналин бурлил в его крови, но он был вынужден сдержать его выплеск. Он осмотрелся. Где он? Петербург большой, кружась и петляя по его старым улицам, он как-то дезориентировался и не мог узнать район. Старые дома по обе стороны, построенные еще во времена, когда Санкт-Петербург был столицей Российской Империи. Какая-то металлическая ограда с острыми шипами… Старые корявые липы… Никаких рекламных огней… Никаких автомобилей и людей… Странное место, будто кусочек прошлого времен Достоевского. Да тут даже мостовая был выложена гранитным булыжником.