Мне сердечко ты ни разу не дарила

И про будущее мало говорила.

Улыбнешься, отвернешься и «Пока!»,

Принимаешь ты меня за дурака.

Может легче бросить все в песок?

Как подумаю, но сразу на часок

Отвлекусь и снова как всегда

Принимаешь ты меня за дурака!   

Левит поморщилась. Такое исполнять нельзя! Это не рок! Это самая настоящая карамельная попса! На какую бы музыку это не положи – попса галимая! Ну-ка, а что там с припевом?

Бестолковый Амур

В сердце сослепу стрельнул

И теперь душа орет

Сердце стонет и ревет.

Сердцу тесно в груди,

Сердцу хочется расти!

Бестолковый Амур

Что-ж ты сделал, мать твою!

Жуя еще не было, участники «Толпе» продолжали настраивать инструменты, а Олеся Левит немного обеспокоенная этим ночным материалом, перелистнула страничку и почитала, что еще написал Андрюша. У нее начинало складываться убеждение, что у молодого лидера «Толпе» начинается раздвоение личности. Вчера он был супер! А сегодня – сопливый попсовик. Два дня назад он загибался от страшного депрессняка, вчера он исторгнул из себя истинный рок-шлягер, а сегодня он печальный флегматик.

– Заасфальтированная любовь!

Забетонированная судьба!

А сердце стонет и болит вновь и вновь!

Заасфальтированная любовь!

Забетонированная душа!

Законопаченная судьба!

Ах, как раньше была хороша

Забетонированная душа!

Да он издевается, что-ли! Левит захлопнула блокнотик и швырнула его обратно на пульт. Какая, на фиг, любовь! Что за детский садик! Где драйв? Где пламя?

И тут как раз вернулся Андрюша, Левит сделав глоток пива, повернулась к нему на вращающемся кресле и сказала:

– Андрюш, я тут полистала твои вирши… Честно говоря, меня не впечатлило.

– Ты, что брала мой блокнот?

– Ты оставил его на раскрытой странице прямо перед моим любознательным носом… Знаешь, Андрюш, я думаю, нам пока не стоит торопиться с исполнением этих вещей. Давай вместе поработаем над текстом… Вчера вечером ты выпил, мозги расплылись в разные стороны…

– Чего? – не понял Жуй и смерил ее таким взглядом, от которого даже такой прожженной стерве как Олеся Левит стало неловко. – Ты читала мои вещи? Ты знаешь, как я ненавижу когда кто-то читает неготовый материал! Это тебя вообще не касается, поняла!

– Андрюш, меня как продюсера, касается все, что касается группы «Толпе».

– Да пошла ты на хрен! Не нравится ей!

– Андрюш, я сейчас оскорблюсь.

– Сиди молча, ондатра! Слушай и смотри не обоссысь кипятком! – с этими словами, Андрей схватил свою электрогитару и, исполнив вчерашнюю роковую мелодию, дополнил ее сильной и острой песней. Это был совсем другой текст, не тот, что был записан в блокноте. В новой песне, которую Жуй назвал «Слабые должны сдохнуть!», призывалось к революции, к насилию над «слабыми и лишними», к скидыванию со скал «детей без будущего».

Левит как сидела на вращающемся кресле, так и осталась на нем сидеть всю песню. Только рот открыла и опрокинула пивную бутылку так, что выливающееся из него пиво кислой лужицей разлилось под ноги.

Жуй отыграл выступление в «Кренделе» как следует, он старался, выкладывался, но чувствовал что играет не то, что у него на душе. Его практически не цепляли собственные тексты, он пел их скорее по привычке, пел потому что было надо, потому что пришедшие в рок-клуб люди ждали от «Толпе» старых хитов и Андрею приходилось пересиливать себя затрачивая много энергии не сколько на исполнение своих песен сколько на притворство. Быть может благодаря спиртному зрители не замечали что играя известные хиты, фронтмен «Толпе» буквально пересиливает себя, поет «через не хочу», а и сам Жуй с каждой очередной песней утверждался в убеждени, что выступление с этим старым материалом в его биографии последнее и отныне он будет сочинять совсем в другой стилистики. И, решив это, он велел участникам группы прямо по ходу выступления убрать несколько давно знакомых песен, включая хиты «Север», «Розы и Чайки» и даже отказался от «Брюссельского Танго», а вместо них сыграть нечто совершенно иное. То, что они записывали вчера – «Слабые должны сдохнуть!», «Мерзость во мне» и две композиции под акустическую гитару – «Восторг» и «Трахать всех». Зрители были в легком шоке, а Жуй будто глотнул живительного бальзама. Ему стало гораздо лучше, интересней.

Потом после выступления коллектив разделился: Пистон и Левит остались в «Кренделе» почти до утра, Коромысло куда-то свалил, а остальные – Жуй, Евсеенкова и Тайм завалились на хату к Володе Рикардо. Взяли пива, кое-чего еще и культурно сидели в холостяцкой володиной квартире на юге Петербурга, обсуждали политику, войну в Афганистане, обстановку в Крыму и прочее. Совсем опьяневшие ребята в разгар ночи решили заняться делом и покрасить хозяину квартиры волосы. Здоровяк Рикардо посетовал, что его красный цвет волос немного побледнел и кроме того стали видны темно русые корни. В тот же миг он был немедленно усажен Мариной Евсеенковой на стул и без лишних слов позволил нанести на свои и без того огненно красные волосы свежую приготовленную краску, пахнущую на всю квартиру парихмахерским салоном.

Всем было забавно, особенно самому Рикардо, но Жую составлял особый труд притворяться веселым. Он сидел на диване, сосал пиво, но практически не принимал участия в разговорах, не смеялся и не шутил. Он и рад был бы расслабиться, но не получалось. И когда Маринка Евсеенкова наносила барабанщику на волосы краску, а Таймураз Ярмагаев, сидя на диване рядом с Жуем, рыгал от выпитой шестой баночки пива, Андрей был вынужден признаться, что его тревожит собственное самочувствие. Под влиянием нескольких банок пива и раскрепощенной атмосферы близких друзей, он сказал, что у него, похоже, какие-то странные проблемы с организмом и он не может найти им объяснения. Одев на руки полиэтиленовые перчатки и втирая в рикардовские волосы волючую пенистую краску, Маринка Евсеенкова попросила Жуя уточнить, что он конкретно имеет в виду. Одним глотком Андрей допил пиво, смял банку в кулаке и с отчаянием в голосе спросил разве они сами не замечают, что с ним что-то не в порядке. Что он становится некрасивее, что у него ломается голос. Жутко стесняясь, Андрей все-таки оскалил свои острые как иглы молодые клычки, выростающих взамен прежних выпавших зубов, это заставило Таймураза приложиться к следующей банке. Андрюша сказал, что новые зубы растут необъяснимо быстро. Но вот у пьяненького Рикардо было слишком веселое настроение, что бы всерьез отнестись к жуевским жалобам. Глядя в овальное зеркало на то как Евсеенкова красит его волосы, он все-же, высказал, что, действительно, в последнее время замечает за своим другом определенные странности и не только в изменении внешности, но и в музыкальном предпочтении. Жуй хмуро возразил, что это ни фига не смешно, и, вообще-то, лично ему это совсем не по нраву и ему бы хотелось знать причину своих изменений. Может быть он серьезно болен?

– Слушай, брат, – Тайм рыгнул, но постарался собраться и задуматься над жуевской проблемой. Среди всей компании барадатый скрипач был, пожалуй самым пьяным. – Слушай, может у тебя это… Ты уж извини, братан, Андрюх, но… Блин… как же тебе сказать… Ну это… Болезнь…

– Андрюш, – теперь заговорила Евсеенкова, стараясь не смотреть Жую в глаза. – Тайм имеет в виду онкологию. Ты уж прости нас, но… ведь ты реально меняешься. А твои зубы? Ведь это ни фига не цинга, Андрюш. Ты бы сходил в больницу.

– Да, чувак, сходил бы, – присоединился Рикардо. Синие пенистые капли с его шевелюры капали на ковралин, но он не замечал. – Знаешь, как оно бывает…